водолей магазин сантехники, москва
— Дорогой Алексей Алексеевич, — сладко говорил генерал, аристократически растягивая слова и чуть грассируя. — Многие из тех иностранцев, с кем приходится вам агентурно работать, полагают, что эта война — только русская инсценировка, только естественная тяга России к Дарданеллам. Господа из венского Генерального штаба, во всяком случае, именно так пропагандируют европейское мнение против России. На самом же деле это солидарный акт всех держав «Сердечного согласия». Не говоря о Франции, которая финансирует эту войну и жаждет оттянуть австро-германский кулак от своих границ в подбрюшье России, Англия еще год назад принялась возбуждать греков, дабы они присоединились к славянско-православной коалиции против турок. Ну а греков подстрекать на Турцию — это то же, что прогуливать гончую подле волка…Монкевиц хохотнул собственной остроте, и его необычайно раскосые глаза сверкнули самодовольством. Совершенно феноменальное косоглазие начальника секретной агентуры Генштаба служило темой неисчерпаемых шуток молодых офицеров, но самому обладателю не доставляло забот, поскольку весьма способствовало загадочности его взгляда и полной невозможности проникнуть в его мысли при любом разговоре с начальством, подчиненными или агентурой.— Политический смысл войны, с точки зрения интересов Антанты, — продолжал Монкевиц, — в том, чтобы отрезать Турцию от центральных держав коалицией дружественных нам народов. Но беда в том, что болгарский царь Фердинанд — союзник Вильгельма, не прочь короноваться византийским императором, а значит, принесет в новый, сильный Царьград немецкие порядки. На румын, хранящих нейтралитет, вообще глупо надеяться — правители Румынии, принадлежащие к захудалому германскому дому Гогенцоллерн — Зигмаринген, всегда торговали оптом и в розницу своим народом, для них принципы и честь такие же растяжимые понятия, как кошель на ярмарке… Однако вернемся к болгарам. Наши умники-славянофилы бурно радуются сейчас: «Ура! Ура! Братья болгары после разгрома турок во Фракии двигаются на Адрианополь и Константинополь». А ведь радоваться рано. Плоды-то горькие для Сергея Дмитриевича Сазонова. Вместо слабых турок получить на проливах верного союзника германского императора — Фердинанда! Каково? Стоило ли помогать, хотя и негласно?..Соколов в задумчивости крутил гусарский ус. Ему, провинциалу, ориентирующемуся в полной мере только в зигзагах австро-венгерской политики, размышления вслух Монкевица были интересны. Однако он не разделял в них проскальзывавшего недоброжелательства к позиции собственного отечества, хотя и скрытого. Как истинный патриот, Соколов придерживался взгляда, внушенного ему еще отцом, полковым врачом Тамбовского пехотного полка: «Если видишь ошибку в большом деле — приложи силы, чтобы ее исправить, но не посмеивайся, стоя в стороне».По долгу службы в разведке он соприкасался с идеями социал-демократов вообще и русских (особенно русских эмигрантов в Австро-Венгрии) в частности. Эти идеи о крайней гнилости самодержавия, его никчемности и вредности для нынешней России и ее народов нет-нет да и вспоминались ему, когда он видел какие-либо безобразия в империи или слышал о них. Но теперь в рассуждениях Монкевица он уловил не горечь от того, что благие порывы и надежды русской дипломатии были извращены и преданы ее союзниками, нагло обмануты Германией и Австрией, а некое злорадство постороннего человека, как будто и не Монкевиц руководил всей агентурной разведкой Генерального штаба и, следовательно, имел причастность, хотя и косвенную, к проведению большой политики среди малых балканских государств…Как истый разведчик и тонкий психолог, Монкевиц почувствовал, что в душе Соколова зародилось какое-то противостояние его позициям, и он перевел разговор в сферу придворных интриг и сплетен, на которые был большой охотник и мастер. Заодно он решил проинструктировать Соколова перед приемом у царя, чтобы киевский провинциал не сделал бестактности или неловкости при дворе.— Милый полковник, церемониймейстер поставит нас в разных концах шеренги. Если его величеству будет угодно оставить на доклад и вас после представления ему, а об этом шла вчера речь у Жилинского Начальник российского Генштаба в описываемые времена.
, то не забудьте отдать свою визитную карточку генералу Спиридовичу, начальнику охраны его величества.— Меня однажды представили господину генералу в Киеве, — припомнил Соколов.— Вам теперь предстоит чаще общаться с ним, — отметил генерал и добавил уважительно: — Это весьма любознательный человек во всем, что касается новых революционных теорий, особенно террористических. Он время от времени запрашивает наши делопроизводства о различных «новинках» в Европе, а заодно проверяет через нашу секретную агентуру, как работают за границей господа из политического сыска. Правда, наши офицеры брезгают якшаться с сыщиками охранного отделения и не соглашаются даже писать на них доносы. Но вам совершенно не возбраняется вступать с ними в контакт.При этих словах генерала Соколов брезгливо поморщился, давая понять, что он не собирается нарушать хорошие традиции армии, однако тут же счел нужным загладить неловкость и спросил:— И кого же он считает самыми опасными для самодержавия и империи?— Безусловно, большевиков! Если в ваше поле зрения попадет кто-либо из них, неважно — в России или эмиграции, вы можете доставить генералу Спиридовичу величайшее удовольствие, если копию сообщения отправите ему. Уверяю вас, не прогадаете…И снова Соколова внутренне передернуло от того, что умный, заслуженный генерал предлагал ему ради карьеры опуститься до уровня заурядного шпиона охранки, к которой он испытывал отвращение, зная, какие авантюристы и обманщики — типа Манасевича-Мануйлова — с ней сотрудничают.Немногим спустя после упоминания Монкевицем о большевиках Соколов вспомнил друга своего детства Мишу Сенина. Тот еще в Петербургском технологическом институте, куда он поступил сразу же после окончания гимназии, штудировал в тайном кружке труды немецкого экономиста Маркса и был от них в крайнем и постоянном восторге. Теперь, спустя двадцать лет, друзья детства изредка встречались, иногда откровенничали, и в одну из таких минут Алексей узнал, что, став зрелым человеком, Сенин с марксистами не порвал, а, наоборот, сделался одним из известных социал-демократических партийных деятелей, хотя и работал инженером на текстильной фабрике Морозова. Он совмещал службу в фабричной конторе с бурной и полной борьбы жизнью большевистского агитатора. Помнится, старый приятель несколько раз пытался просветить и самого Соколова, раскрывая смысл событий с точки зрения законов классовой борьбы, открытой его кумиром Марксом. Алексей многое не понимал в рассуждениях, однако он ощутил железную логику большевиков, их четкий и стройный анализ положения страны и самых угнетенных слоев ее населения. В то же время Соколов свято верил в догмы о защите веры, царя и отечества, усвоенные им в кадетском корпусе и укрепившиеся за годы службы под знаменами. Он твердо соблюдал присягу, отграничивая симпатию к рассуждениям Михаила железным частоколом уставов и военных инструкций.Он еще не осознал до конца, что идеи социал-демократов боролись в нем с народническими устремлениями, столь сильными в среде российской интеллигенции. Однако ясная логика мышления, привитая в стенах скромного коричневого домика академии на Английской набережной, настойчиво заставляла его вновь и вновь вспоминать выводы Михаила, особенно в трудные моменты принятия оперативных решений. 15. Петербург, ноябрь 1912 года Аудитория была мала — намного меньше той, к которой привык Кедрин, выступая модным адвокатом в суде. Она была в десятки раз меньше собрания первой Государственной думы, где он не единожды блистал депутатским красноречием. Здесь было скромнее и — это он совершенно реально ощущал — гораздо весомее. Каждое деловое слово, произнесенное в масонской ложе, принималось к исполнению не только влиятельными людьми Петербурга, собранными здесь, но через них проникало в правления банков и железных дорог, просачивалось многозначительными слухами в салоны аристократии, оборачивалось циркулярами высшему чиновничеству. Все сказанное здесь Великим мастером и мастерами, предложенное подмастерьями и утвержденное высшими степенями масонов, выходило в мир через тьму храмины отнюдь не мистикой, а строжайшим законом, неукоснительным для исполнения всеми членами братства. Вместе с посвящением в масоны любой брат давал страшную клятву кровью на евангелии о молчаливом послушании и соблюдении полной и абсолютной тайны.— Достопочтенные каменщики и кровельщики, — волнуясь, начал Кедрин, — вы возложили на меня почетный и усладительный для души контакт с нашими братьями в Европе. Имею честь почтительнейше преподнести вам плоды бесед моих с великими зодчими Франции и Германии. О том, какая сила собралась в нашем ордене, многажды говорили мне в Париже и Берлине, — излагал сладким голосом Кедрин. — Хотя английские братья и сокрушенно вздыхают по поводу того, что король Георг Пятый не пожелал до сих пор стать масоном, они утешают себя тем, что вспоминают о покойном Эдуарде Седьмом, бывшем яром каменщике и состоявшем в должности Великого мастера английских и шотландских лож в продолжение 26 лет. Они возгордились и тем, что брат английского короля принц Артур Коннаутский достиг высших степеней масонства. Коронованными братьями являются также принц Генрих Нидерландский, король норвежский, король датский, король греческий, король вюртембергский и некоторые другие носители монархической идеи. Своим участием в ложах «вольных каменщиков» они предохраняют свои троны от антимонархических действий влиятельнейших братьев, которые горды тем, что заседают рядом с владетельными особами. Но прежде чем осмелюсь вынести собственные суждения о состоянии нашего братства за рубежами Российской империи и его готовности помочь российским каменщикам заложить фундамент просвещенного и добродетельного государства, в коем масонство будет не только движущей, но и правительствующей силой, побуждаюсь сообщить о тех искусах, которые претерпел согласно обычаям и конституциям масонства.Кедрину надо было сделать разгон в своей речи перед тем, как излагать самое наиважнейшее, к чему он пришел в результате своей поездки, и он решил повитийствовать о том, каким проверкам подвергался он в сообществах франкмасонов Европы, дабы в нем признали своего и по духу, и по обрядам члены влиятельных тайных обществ Франции и Германии.— Милостивые братья, — продолжал он. — Для распознания в постороннем человеке члена вольнокаменщического ордена и определения его масонской степени в Европе употребляют три способа: знак — для зрения, слово — для слуха, прикосновение — для осязания. Ибо всякий член ордена имеет право входа во все ложи мира. Поэтому, прибыв в Париж или Берлин, я требовал для себя опознавательной ложи, дабы иметь возможность встретиться с великими мастерами и общаться с ними. В мой искус после проверки знания всех знаков, слов и прикосновений пройденных мною степеней входил и такой: предо мной расстилали множество масонских ковров с символическими изображениями, из них лишь часть была настоящей, или, как мы выражаемся, «справедливыми и законными», а остальные — фальшивыми. Благодаря школе нашего любезного брата обрядоначальника, — князь Бебутов сделал благодарственный знак, — я отобрал все ковры, относящиеся к моей степени, и вышел победителем из этого испытания. Я произвел семь знаков — земли, воды, удивления и ужаса, огня, восторга, солнца и Андреевского креста. Я сделал четыре прикосновения, произнес священное слово «Некаман», означающее призыв к отмщению врагам, сказал четыре проходных слова. В ответ председатели главных лож Парижа и Берлина сказали: «Братья, мы должны себя поздравить, что узнали одного из наших собратьев». Предо мною, как признанным братом, отомкнулись двери лож, посторонние вчера люди открывали свои сердца и даже финансовые счета опознанному брату, оказывая мне помощь нравственную или материальную, смотря по тому, в чем я нуждался…Ехидный коллега Кедрина — Маргулиес — иронически хмыкнул при сообщении о том, что братья Франции и Германии открывали Кедрину помимо сердец еще и счета, но промолчал.— Милостивые государи! — несколько успокаивая свое волнение привычным адвокатским словечком, продолжал Кедрин. — Некоторые хулители высказывают убеждение, что братство «вольных каменщиков» представляет собою великую сплоченную организацию, которою двигает единый Всемирный Великий Мастер. К нашему сожалению, бесчисленные факты многих лет доказывают, что это утверждение не соответствует истине. Единство и трогательное сплочение масонства существовали только в самые ранние годы его расцвета. Теперь же всемирного масонства нет, оно раскололось на три вполне определенные и разграниченные ветви, которые хотя и поддерживают перед внешним миром своих братьев из соседних ветвей, но в достижении главной цели — управлять политикой всех стран — еще не преуспели. Пока «вольные каменщики» смогли анонимно проникнуть к кормилам власти только отдельных государств. В монархических империях братья до известных пределов поощряют революционный элемент, стараясь приготовить из него в будущем послушное себе правительство.Посмотрите на все перевороты последнего времени — все они обязаны «Великому Востоку» — самой значительной ложе Франции. Мы видим один и тот же план, один и тот же прием. Масонство открывает свои карты, когда все подготовительные работы его закончены, и сразу бьет наверняка, а правительства всегда бывают застигнуты врасплох.Тут Кедрин взглянул на Альтшиллера, и тот ему ободряюще кивнул.— Сейчас у нас, слава богу, 1912 год, — продолжал мастер. — К нашему времени сколько уже примеров тому, как братья повсюду в мире добиваются великой цели во славу Великого Зодчего Вселенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
, то не забудьте отдать свою визитную карточку генералу Спиридовичу, начальнику охраны его величества.— Меня однажды представили господину генералу в Киеве, — припомнил Соколов.— Вам теперь предстоит чаще общаться с ним, — отметил генерал и добавил уважительно: — Это весьма любознательный человек во всем, что касается новых революционных теорий, особенно террористических. Он время от времени запрашивает наши делопроизводства о различных «новинках» в Европе, а заодно проверяет через нашу секретную агентуру, как работают за границей господа из политического сыска. Правда, наши офицеры брезгают якшаться с сыщиками охранного отделения и не соглашаются даже писать на них доносы. Но вам совершенно не возбраняется вступать с ними в контакт.При этих словах генерала Соколов брезгливо поморщился, давая понять, что он не собирается нарушать хорошие традиции армии, однако тут же счел нужным загладить неловкость и спросил:— И кого же он считает самыми опасными для самодержавия и империи?— Безусловно, большевиков! Если в ваше поле зрения попадет кто-либо из них, неважно — в России или эмиграции, вы можете доставить генералу Спиридовичу величайшее удовольствие, если копию сообщения отправите ему. Уверяю вас, не прогадаете…И снова Соколова внутренне передернуло от того, что умный, заслуженный генерал предлагал ему ради карьеры опуститься до уровня заурядного шпиона охранки, к которой он испытывал отвращение, зная, какие авантюристы и обманщики — типа Манасевича-Мануйлова — с ней сотрудничают.Немногим спустя после упоминания Монкевицем о большевиках Соколов вспомнил друга своего детства Мишу Сенина. Тот еще в Петербургском технологическом институте, куда он поступил сразу же после окончания гимназии, штудировал в тайном кружке труды немецкого экономиста Маркса и был от них в крайнем и постоянном восторге. Теперь, спустя двадцать лет, друзья детства изредка встречались, иногда откровенничали, и в одну из таких минут Алексей узнал, что, став зрелым человеком, Сенин с марксистами не порвал, а, наоборот, сделался одним из известных социал-демократических партийных деятелей, хотя и работал инженером на текстильной фабрике Морозова. Он совмещал службу в фабричной конторе с бурной и полной борьбы жизнью большевистского агитатора. Помнится, старый приятель несколько раз пытался просветить и самого Соколова, раскрывая смысл событий с точки зрения законов классовой борьбы, открытой его кумиром Марксом. Алексей многое не понимал в рассуждениях, однако он ощутил железную логику большевиков, их четкий и стройный анализ положения страны и самых угнетенных слоев ее населения. В то же время Соколов свято верил в догмы о защите веры, царя и отечества, усвоенные им в кадетском корпусе и укрепившиеся за годы службы под знаменами. Он твердо соблюдал присягу, отграничивая симпатию к рассуждениям Михаила железным частоколом уставов и военных инструкций.Он еще не осознал до конца, что идеи социал-демократов боролись в нем с народническими устремлениями, столь сильными в среде российской интеллигенции. Однако ясная логика мышления, привитая в стенах скромного коричневого домика академии на Английской набережной, настойчиво заставляла его вновь и вновь вспоминать выводы Михаила, особенно в трудные моменты принятия оперативных решений. 15. Петербург, ноябрь 1912 года Аудитория была мала — намного меньше той, к которой привык Кедрин, выступая модным адвокатом в суде. Она была в десятки раз меньше собрания первой Государственной думы, где он не единожды блистал депутатским красноречием. Здесь было скромнее и — это он совершенно реально ощущал — гораздо весомее. Каждое деловое слово, произнесенное в масонской ложе, принималось к исполнению не только влиятельными людьми Петербурга, собранными здесь, но через них проникало в правления банков и железных дорог, просачивалось многозначительными слухами в салоны аристократии, оборачивалось циркулярами высшему чиновничеству. Все сказанное здесь Великим мастером и мастерами, предложенное подмастерьями и утвержденное высшими степенями масонов, выходило в мир через тьму храмины отнюдь не мистикой, а строжайшим законом, неукоснительным для исполнения всеми членами братства. Вместе с посвящением в масоны любой брат давал страшную клятву кровью на евангелии о молчаливом послушании и соблюдении полной и абсолютной тайны.— Достопочтенные каменщики и кровельщики, — волнуясь, начал Кедрин, — вы возложили на меня почетный и усладительный для души контакт с нашими братьями в Европе. Имею честь почтительнейше преподнести вам плоды бесед моих с великими зодчими Франции и Германии. О том, какая сила собралась в нашем ордене, многажды говорили мне в Париже и Берлине, — излагал сладким голосом Кедрин. — Хотя английские братья и сокрушенно вздыхают по поводу того, что король Георг Пятый не пожелал до сих пор стать масоном, они утешают себя тем, что вспоминают о покойном Эдуарде Седьмом, бывшем яром каменщике и состоявшем в должности Великого мастера английских и шотландских лож в продолжение 26 лет. Они возгордились и тем, что брат английского короля принц Артур Коннаутский достиг высших степеней масонства. Коронованными братьями являются также принц Генрих Нидерландский, король норвежский, король датский, король греческий, король вюртембергский и некоторые другие носители монархической идеи. Своим участием в ложах «вольных каменщиков» они предохраняют свои троны от антимонархических действий влиятельнейших братьев, которые горды тем, что заседают рядом с владетельными особами. Но прежде чем осмелюсь вынести собственные суждения о состоянии нашего братства за рубежами Российской империи и его готовности помочь российским каменщикам заложить фундамент просвещенного и добродетельного государства, в коем масонство будет не только движущей, но и правительствующей силой, побуждаюсь сообщить о тех искусах, которые претерпел согласно обычаям и конституциям масонства.Кедрину надо было сделать разгон в своей речи перед тем, как излагать самое наиважнейшее, к чему он пришел в результате своей поездки, и он решил повитийствовать о том, каким проверкам подвергался он в сообществах франкмасонов Европы, дабы в нем признали своего и по духу, и по обрядам члены влиятельных тайных обществ Франции и Германии.— Милостивые братья, — продолжал он. — Для распознания в постороннем человеке члена вольнокаменщического ордена и определения его масонской степени в Европе употребляют три способа: знак — для зрения, слово — для слуха, прикосновение — для осязания. Ибо всякий член ордена имеет право входа во все ложи мира. Поэтому, прибыв в Париж или Берлин, я требовал для себя опознавательной ложи, дабы иметь возможность встретиться с великими мастерами и общаться с ними. В мой искус после проверки знания всех знаков, слов и прикосновений пройденных мною степеней входил и такой: предо мной расстилали множество масонских ковров с символическими изображениями, из них лишь часть была настоящей, или, как мы выражаемся, «справедливыми и законными», а остальные — фальшивыми. Благодаря школе нашего любезного брата обрядоначальника, — князь Бебутов сделал благодарственный знак, — я отобрал все ковры, относящиеся к моей степени, и вышел победителем из этого испытания. Я произвел семь знаков — земли, воды, удивления и ужаса, огня, восторга, солнца и Андреевского креста. Я сделал четыре прикосновения, произнес священное слово «Некаман», означающее призыв к отмщению врагам, сказал четыре проходных слова. В ответ председатели главных лож Парижа и Берлина сказали: «Братья, мы должны себя поздравить, что узнали одного из наших собратьев». Предо мною, как признанным братом, отомкнулись двери лож, посторонние вчера люди открывали свои сердца и даже финансовые счета опознанному брату, оказывая мне помощь нравственную или материальную, смотря по тому, в чем я нуждался…Ехидный коллега Кедрина — Маргулиес — иронически хмыкнул при сообщении о том, что братья Франции и Германии открывали Кедрину помимо сердец еще и счета, но промолчал.— Милостивые государи! — несколько успокаивая свое волнение привычным адвокатским словечком, продолжал Кедрин. — Некоторые хулители высказывают убеждение, что братство «вольных каменщиков» представляет собою великую сплоченную организацию, которою двигает единый Всемирный Великий Мастер. К нашему сожалению, бесчисленные факты многих лет доказывают, что это утверждение не соответствует истине. Единство и трогательное сплочение масонства существовали только в самые ранние годы его расцвета. Теперь же всемирного масонства нет, оно раскололось на три вполне определенные и разграниченные ветви, которые хотя и поддерживают перед внешним миром своих братьев из соседних ветвей, но в достижении главной цели — управлять политикой всех стран — еще не преуспели. Пока «вольные каменщики» смогли анонимно проникнуть к кормилам власти только отдельных государств. В монархических империях братья до известных пределов поощряют революционный элемент, стараясь приготовить из него в будущем послушное себе правительство.Посмотрите на все перевороты последнего времени — все они обязаны «Великому Востоку» — самой значительной ложе Франции. Мы видим один и тот же план, один и тот же прием. Масонство открывает свои карты, когда все подготовительные работы его закончены, и сразу бьет наверняка, а правительства всегда бывают застигнуты врасплох.Тут Кедрин взглянул на Альтшиллера, и тот ему ободряюще кивнул.— Сейчас у нас, слава богу, 1912 год, — продолжал мастер. — К нашему времени сколько уже примеров тому, как братья повсюду в мире добиваются великой цели во славу Великого Зодчего Вселенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47