Привезли из магазин Wodolei.ru
Однако, все же, в эту ночь, Горион выглядел озабоченным и совсем не был похож на самого себя. У юного наемника было ощущение, что его отец хотел что-то сказать ему.
Абдель, как он делал это всегда, просто спросил своего отца, что у того на уме. Горион улыбнулся и засмеялся.
«И спрятал свое лицо среди короны звезд?» – спросил Горион, цитируя высказывание какого-то барда.
«Штей из Эверески?»
«Пэкис», – поправил Горион, – «если память не изменяет».
Абдель лишь кивнул, и Горион задал ему простой вопрос, – «Не хочешь пойти со мной кое-куда?»
Юноша глубоко вздохнул. «Я не могу остаться отец, и ты знаешь, что мне больше не нужны твои свитки и книги…»
«Нет, нет», – засмеялся старик, – «Я не об этом. Я имел в виду за пределы Кэндлкипа. В место под названием „Дружеская Рука“».
Абдель рассмеялся. Безусловно, он останавливался в этой придорожной гостинице при любом удобном случае, много раз находя там выгодного работодателя, прекрасное вино или женщину. Что могло там понадобиться его отцу, он даже не мог предположить.
«Там двое людей… с которыми я должен встретиться», – сказал Горион, – «А дорога слишком опасна».
«Это связано с моими родителями… с моей матерью?» – спросил Абдель, хотя и сам не знал почему, и попытался остановить свои слова, когда они слетали с его губ.
Реакция Гориона была такой же, как и всегда, когда Абдель заговаривал о своих отце и матери, которых он никогда не знал. Старого монаха огорчали подобные разговоры.
«Нет», – ответил Горион. Затем последовало длинное, напряженное, неловкое молчание, и он произнес, – «Не твоей… не твоей матерью».
Он хотел пойти в «Дружескую Руку», чтобы встретить каких-то людей, у которых была информация для него, вот и все. Жизнь Гориона заключалась в получении информации, так что Абдель не был особенно удивлен подобной просьбой. Он согласился, к тому же и сам намеревался направиться в «Дружескую Руку». Он будет рад слегка уменьшить скорость своего путешествия, если отец составит ему компанию.
Итак, в первый раз вместе они покинули Кэндлкип на следующее утро и шли по Побережному Пути, пока не наткнулись на банду головорезов.
* * * * *
Абдель кинулся к своему приемному отцу, когда тот неожиданно подал признаки жизни.
Это был мучительный, булькающий вздох. Абдель пополз к нему, стараясь не обращать внимания на рану в боку, пульсирующую невыносимой болью, так что он едва не терял сознание. Юноша попытался сказать, «Отец», или еще что-нибудь, но слова застряли в его горле, пока не вызвали приступ мучительного кашля.
Единственный оставшийся глаз отца слепо вращался во все стороны, а его левая рука теребила мешочек на поясе. Правая рука дергалась от болезненных спазмов, хватая гравий в попытке прогнать боль. «Шахта…» – произнес Горион.
«Да», – произнес Абдель, и его горло опять заложило, а глаза наполнились слезами при виде умирающего отца.
«Останови их», – сказал Горион, невероятно спокойным голосом. Затем он произнес еще что-то, но Абдель не смог разобрать слов.
Рука старого монаха поднялась вверх, и Абдель понял, что тот работает над заклинанием. Горион резко дотронулся до него, но это было не простое прикосновение. Волна тепла обдала живот Абделя, и боль от раны внезапно утихла. Горион сделал долгий, болезненный выдох, и Абдель, у которого рана на боку закрылась и он был почти здоров, произнес, – «А теперь себя».
Но Горион не начал читать нового заклинания. «Это было последнее», – прохрипел монах.
Абдель был вне себя от злости на своего приемного отца, потратившего впустую свое последнее лечебное заклинание. «Ты умираешь», – все, что он смог произнести.
«Останови войну… Я не…»
Тело Гориона сотряс приступ неудержимого кашля и его левая рука внезапно протянулась к Абделю, заставив того вздрогнуть. В ней Горион держал рваный клочок пергамента, и затем второй рукой он выдернул оперенный дротик из своего глаза. Пергамент окропился кровью. Абдель ухватил руку Гориона и поднес ее к пергаменту.
«Я заберу тебя назад в Кэндлкип», – сказал Абдель, поднимая его на руки.
«Нет», – остановил его монах. – «Нет времени. Оставь меня… вернешься за мной…»
Тело Гориона сотрясла судорога, и Абдель едва удержался, чтобы не закричать.
«Твой отец…», – прокашлял он. Из единственного глаза Гориона скатилась слеза и, прежде чем он сделал свой последний выдох и его глаз закатился, он успел произнести, – «Халид и Джахей…»
Абдель закричал над мертвым телом. Без раздумий наемник взял пергамент в свои руки. Он еще долго сидел на дороге, окруженный смертью и криками воронов, пока наконец не встал, и начал готовить могилу своему отцу.
Глава 2
Тамоко не видела того, что видел ее любовник, когда смотрел в пустую рамку. Возможно, раньше там была картина, возможно посеребрённое зеркало, но теперь это была просто рамка, подвешенная на маленьких медных цепями к потолку личных покоев Саревока. Иногда он пялился на эту вещь в течение многих часов, бормоча проклятие или насмешки самому себе или переписывая дорожные заметки в дорогую записную книжку, переплетённую в инкрустированную драгоценными камнями кожу. Тамоко не умела читать на языке Фаэруна, который с её точки зрения был неудобен даже по сравнению с замысловатыми письменами ее родной Козакуры, так что она понятия не имела о том, что там он писал. Она только знала, что Саревок видел многое из того, что видели его пешки – а пешек у него было много.
Она с ногами забралась в мягкую, покрытую шелком кровать шириной в восемь футов, которая была прямо таки предназначена для медитаций. Но что-то кололо шею, и это мешало ей.
Гладкий шелк черной пижамы Тамоко зашуршал, соприкасаясь с шелком кровати, и заставил покрыться гусиной кожей ее тонкие, сильные руки. Она была маленькой женщиной, ростом не более пять футов, с гладкой кожей избалованной леди и силой берсеркера. Жизнь полная постоянных тренировок сделала ее тем, кем она и была в действительности: убийцей в полном смысле этого слова.
Она не потрудилась закрыть глаза, но прижала язык к нёбу и сконцентрировалась на дыхании и на течении крови, быстро бегущей по венам.
Комната была темна и воздух тих, а это были две вещи, которые обычно помогали ей сосредоточиться, но сегодня это не помогало. Сегодня воздух в личных покоях Саревока, глубоко спрятанных в комплексе комнат, которые мало кто видел, внушал ощущение тяжести и смерти. Устойчивый оранжевый свет канделябров, немного мерцающий из-за легкого сквозняка, заставил ее моргнуть. Влага заставила прилипнуть шелковые одежды к её скромным формам.
Минуты шли, а она продолжала усиленно медитировать. Когда Саревок смотрел на такие медитации и выглядел разочарованно (как сейчас, например), это обычно означало, что он собирался поручить ей убить кого-нибудь, так что она сочла нужным получше сосредоточиться.
«Мой брат», – внезапно сказал Саревок, настолько внезапно, что менее тренированный асассин наверняка бы вздрогнул, но не Тамоко, – «он в пути».
«Твой брат?» – быстро переспросила она. Саревок выдержал долгую и тревожную паузу, прежде чем обернуться.
«Да, у меня есть, по крайней мере, один брат», – произнес Саревок голосом, о котором она часто думала – был ли он чарующим или нет…
Холод прошел по её спине, заставив ее рассердиться на себя. Было что-то в Саревоке, она была в этом уверена, чего ей следовало опасаться. Он не был обычным мужчиной и не был обычным человеком, это было несомненно. Даже варвары Фаэруна были более похожи на обычных людей, чем Саревок. Она понятия не имела, что он представляет собой, но ей это нравилось. Мощь туманом витала вокруг него подобно тому, как вокруг женщин Фаэруна витал аромат духов. Она могла представить его погруженным в неё. Он был решительным и уверенным в себе, независящим от прихотей богов, ему было не свойственно действовать вслепую или по ребяческим причинам, так же как и гоняться за металлическими дисками солнечного цвета. Саревок хотел и власти и мощи и ещё много чего. Тамоко часто чувствовала страх в его присутствии, но сейчас не могла не восхищаться им. Факт оставался фактом, когда они были вместе, в темноте, ни чем не разделенные, даже тогда он говорил ей только то, что ей необходимо было знать, и он никогда не хотел, чтобы она знала слишком много. Он контролировал себя всегда.
«Какова будет природа его смерти?» – она спросила, подразумевая две вещи: во-первых, то, что она поняла, что должна убить и что она была достаточно предана, чтобы не спрашивать о причинах.
Саревок рассмеялся и звук его смеха заставил Тамоко улыбнуться – совсем не потому что его смех был очень приятным, а как раз по обратной причине. Действительно, он никак не мог быть простым человеком.
«Тогда он будет жить?» – заключила она.
Саревок, продолжая улыбаться своей внушающей ужас улыбкой, наклонился вперед, затем скользнул на кровать, медленно приближаясь к ней. В течении одного удара сердца она хотела отодвинуться в обратном направлении, избегая твердых, сильных, властных объятий приближающегося мужчины, но это было реакцией ее разума. Тело же предпочло действовать по-другому.
Они легко скользнули друг к другу, их соприкосновение было страстным и полным опасности, которая тянула ее к нему, заставляла возвращаться и в итоге сделала его рабом. Она убила бы для него десять, двенадцать, пятнадцать раз – могла вообще позволить себе сбиться со счета – и легко убить еще сто, если он будет смотреть на нее так как сейчас, держать ее так как сейчас, хотя бы еще один раз.
«Этот», – дохнул он ей в ухо – звук казался еще горячее, чем воздух – «поживет ещё… какое-то время».
Он внезапно оттолкнул её. У Тамоко даже приоткрылся рот от удивления. В основном она достаточно хорошо владела собой и попыталась не покраснеть из-за этого, но мерцание в глазах Саревока сказало ей, что он заметил. Саревок всегда все замечал.
«Два Зентарима», – сказал он ей, – «будут жить какое-то время, но только не долго. Я доставлю их из Нешкеля».
«Они будут полезны для тебя», – ответила Тамоко, ее голос прозвучал как детский на фоне его голоса – «так что они должны умереть быстро».
Саревок засмеялся снова, и Тамоко пришлось немало потрудиться, чтобы подавить дрожь. То, что она почувствовала, на сей раз, уже не было просто волнением.
«Давайте будем избегать поспешных решений, дорогая девушка», – сказал он. – «Они имеют особенность подводить меня «.
Глава 3
«Во дни Аватаров, когда Черный Лорд ходил по земле, он породил смертное потомство. Потомки будут разными, и добрыми и злыми, но хаос будет течь сквозь них. Когда дети Лорда Убийств достигнут совершеннолетия, они принесут опустошение странам, находящимся на Побережье Меча. Один из этих детей должен подняться над остальными и потребовать наследие отца. Этот наследник будет вершить историю Побережья Меча в течение многих столетий».
Что за бред!
Абдель не мог поверить, но там было написано именно так. Лист пергамента, который его отец считал настолько важным, что крепко сжимал его в дрожащей в предсмертных конвульсиях руке, пачкая собственной кровью, был недостающей частицей информации, но… о ком? Каком-то там мертвом боге, если ссылка в пергаменте на Аватаров в Смутные Времена, когда боги ходили по земле подобно людям и так же как и люди умерли там, была правдой.
Когда он начал читать это в первый раз, он был уверен, что это что-то личное, какой-то секрет, который его отец скрывал от него. Когда он только открыл пергамент и поднял заплаканные глаза к серому небу, у него появилась мысль, что там, должно быть, написано о его матери; возможно записка от нее или письмо, которое она написала своему маленькому сыну перед смертью или перед тем как бросила его или отослала или продала или еще что-нибудь еще – что-нибудь, что хотя бы отчасти объяснит, почему он никогда не видел её.
Но ничего этого там не было, только отдельные слова, которые формировали какое-то пророчество, которое может сбыться, а может и не сбыться, но Абдель был уверен, что не имеет никакого отношения ко всему этому.
«Чему быть, того не миновать старик», – сказал Абдель, укладывая тело монаха в неглубокую могилу, – «Ты прожил достаточно долго, чтобы понять это. А вот мне, наверное, это не удастся». Ему захотелось сказать ещё что-нибудь. Он заглянул и в свой и разум и в сердце, пытаясь вспомнить какую-нибудь молитву, чтобы прочитать над могилой и ещё хотя бы строчку из стихотворения, наиболее любимого Горионом, себе на память. Он изо всех сил пытался найти хоть какие-нибудь слова, но не нашел ничего.
Начался дождь. Потоки воды понемногу смывали грязь с одежды Абделя, но он не обращал не это внимания. Когда могила была закопана, юноша выпрямился в полный рост и подставил лицо под холодные капли. Он провел рукой по своим густым черным волосам и закрыл глаза, позволяя дождю смыть грязь и кровь.
Его отец позаботился о его ране. Она была глубокой, но теперь почти исцелилась. Впрочем, тупая боль все еще чувствовалась.
Но душевная рана осталась. Он не мог жить ней на сердце. Его отец умер от рук бандитов-наёмников. Кто – то заплатил, чтобы его убили, и вероятно хорошо заплатил. Это был бизнес. Вот только дело оказалось не выполненным – Абдель остался жив. И теперь ему самому придется завершить его – найти убийц.
Абдель, сын Гориона, привел в порядок свою кольчугу, почистил кожаные сапоги от грязи, слегка согнул спину, чтобы уравновесить вес большого широкого меча, который висел на его спине. Найдя палку и воткнув её в раскопанную землю, он повесил на неё крошечную серебряную рукавицу, которую его отец носил на тонкой золотой цепочке на шее. Хотя Абдель и знал, что какой-нибудь путешественник достаточно скоро снимет её.
«Я вернусь!» – сказал он, уходя.
* * * * *
Невозможно было сказать, что издало тот ужасный звук, который выбил Абделя из его беспокойного сна и насколько далеко источник звука был от него, но он вскочил на ноги немедленно.
Похоронив своего прёмного отца, юноша постарался пройти как можно больше и теперь разбил лагерь далеко от его могилы, там, где Дорога Льва, идущая из Кэндлкипа пересекается длинной, наезженной Прибрежной Дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Абдель, как он делал это всегда, просто спросил своего отца, что у того на уме. Горион улыбнулся и засмеялся.
«И спрятал свое лицо среди короны звезд?» – спросил Горион, цитируя высказывание какого-то барда.
«Штей из Эверески?»
«Пэкис», – поправил Горион, – «если память не изменяет».
Абдель лишь кивнул, и Горион задал ему простой вопрос, – «Не хочешь пойти со мной кое-куда?»
Юноша глубоко вздохнул. «Я не могу остаться отец, и ты знаешь, что мне больше не нужны твои свитки и книги…»
«Нет, нет», – засмеялся старик, – «Я не об этом. Я имел в виду за пределы Кэндлкипа. В место под названием „Дружеская Рука“».
Абдель рассмеялся. Безусловно, он останавливался в этой придорожной гостинице при любом удобном случае, много раз находя там выгодного работодателя, прекрасное вино или женщину. Что могло там понадобиться его отцу, он даже не мог предположить.
«Там двое людей… с которыми я должен встретиться», – сказал Горион, – «А дорога слишком опасна».
«Это связано с моими родителями… с моей матерью?» – спросил Абдель, хотя и сам не знал почему, и попытался остановить свои слова, когда они слетали с его губ.
Реакция Гориона была такой же, как и всегда, когда Абдель заговаривал о своих отце и матери, которых он никогда не знал. Старого монаха огорчали подобные разговоры.
«Нет», – ответил Горион. Затем последовало длинное, напряженное, неловкое молчание, и он произнес, – «Не твоей… не твоей матерью».
Он хотел пойти в «Дружескую Руку», чтобы встретить каких-то людей, у которых была информация для него, вот и все. Жизнь Гориона заключалась в получении информации, так что Абдель не был особенно удивлен подобной просьбой. Он согласился, к тому же и сам намеревался направиться в «Дружескую Руку». Он будет рад слегка уменьшить скорость своего путешествия, если отец составит ему компанию.
Итак, в первый раз вместе они покинули Кэндлкип на следующее утро и шли по Побережному Пути, пока не наткнулись на банду головорезов.
* * * * *
Абдель кинулся к своему приемному отцу, когда тот неожиданно подал признаки жизни.
Это был мучительный, булькающий вздох. Абдель пополз к нему, стараясь не обращать внимания на рану в боку, пульсирующую невыносимой болью, так что он едва не терял сознание. Юноша попытался сказать, «Отец», или еще что-нибудь, но слова застряли в его горле, пока не вызвали приступ мучительного кашля.
Единственный оставшийся глаз отца слепо вращался во все стороны, а его левая рука теребила мешочек на поясе. Правая рука дергалась от болезненных спазмов, хватая гравий в попытке прогнать боль. «Шахта…» – произнес Горион.
«Да», – произнес Абдель, и его горло опять заложило, а глаза наполнились слезами при виде умирающего отца.
«Останови их», – сказал Горион, невероятно спокойным голосом. Затем он произнес еще что-то, но Абдель не смог разобрать слов.
Рука старого монаха поднялась вверх, и Абдель понял, что тот работает над заклинанием. Горион резко дотронулся до него, но это было не простое прикосновение. Волна тепла обдала живот Абделя, и боль от раны внезапно утихла. Горион сделал долгий, болезненный выдох, и Абдель, у которого рана на боку закрылась и он был почти здоров, произнес, – «А теперь себя».
Но Горион не начал читать нового заклинания. «Это было последнее», – прохрипел монах.
Абдель был вне себя от злости на своего приемного отца, потратившего впустую свое последнее лечебное заклинание. «Ты умираешь», – все, что он смог произнести.
«Останови войну… Я не…»
Тело Гориона сотряс приступ неудержимого кашля и его левая рука внезапно протянулась к Абделю, заставив того вздрогнуть. В ней Горион держал рваный клочок пергамента, и затем второй рукой он выдернул оперенный дротик из своего глаза. Пергамент окропился кровью. Абдель ухватил руку Гориона и поднес ее к пергаменту.
«Я заберу тебя назад в Кэндлкип», – сказал Абдель, поднимая его на руки.
«Нет», – остановил его монах. – «Нет времени. Оставь меня… вернешься за мной…»
Тело Гориона сотрясла судорога, и Абдель едва удержался, чтобы не закричать.
«Твой отец…», – прокашлял он. Из единственного глаза Гориона скатилась слеза и, прежде чем он сделал свой последний выдох и его глаз закатился, он успел произнести, – «Халид и Джахей…»
Абдель закричал над мертвым телом. Без раздумий наемник взял пергамент в свои руки. Он еще долго сидел на дороге, окруженный смертью и криками воронов, пока наконец не встал, и начал готовить могилу своему отцу.
Глава 2
Тамоко не видела того, что видел ее любовник, когда смотрел в пустую рамку. Возможно, раньше там была картина, возможно посеребрённое зеркало, но теперь это была просто рамка, подвешенная на маленьких медных цепями к потолку личных покоев Саревока. Иногда он пялился на эту вещь в течение многих часов, бормоча проклятие или насмешки самому себе или переписывая дорожные заметки в дорогую записную книжку, переплетённую в инкрустированную драгоценными камнями кожу. Тамоко не умела читать на языке Фаэруна, который с её точки зрения был неудобен даже по сравнению с замысловатыми письменами ее родной Козакуры, так что она понятия не имела о том, что там он писал. Она только знала, что Саревок видел многое из того, что видели его пешки – а пешек у него было много.
Она с ногами забралась в мягкую, покрытую шелком кровать шириной в восемь футов, которая была прямо таки предназначена для медитаций. Но что-то кололо шею, и это мешало ей.
Гладкий шелк черной пижамы Тамоко зашуршал, соприкасаясь с шелком кровати, и заставил покрыться гусиной кожей ее тонкие, сильные руки. Она была маленькой женщиной, ростом не более пять футов, с гладкой кожей избалованной леди и силой берсеркера. Жизнь полная постоянных тренировок сделала ее тем, кем она и была в действительности: убийцей в полном смысле этого слова.
Она не потрудилась закрыть глаза, но прижала язык к нёбу и сконцентрировалась на дыхании и на течении крови, быстро бегущей по венам.
Комната была темна и воздух тих, а это были две вещи, которые обычно помогали ей сосредоточиться, но сегодня это не помогало. Сегодня воздух в личных покоях Саревока, глубоко спрятанных в комплексе комнат, которые мало кто видел, внушал ощущение тяжести и смерти. Устойчивый оранжевый свет канделябров, немного мерцающий из-за легкого сквозняка, заставил ее моргнуть. Влага заставила прилипнуть шелковые одежды к её скромным формам.
Минуты шли, а она продолжала усиленно медитировать. Когда Саревок смотрел на такие медитации и выглядел разочарованно (как сейчас, например), это обычно означало, что он собирался поручить ей убить кого-нибудь, так что она сочла нужным получше сосредоточиться.
«Мой брат», – внезапно сказал Саревок, настолько внезапно, что менее тренированный асассин наверняка бы вздрогнул, но не Тамоко, – «он в пути».
«Твой брат?» – быстро переспросила она. Саревок выдержал долгую и тревожную паузу, прежде чем обернуться.
«Да, у меня есть, по крайней мере, один брат», – произнес Саревок голосом, о котором она часто думала – был ли он чарующим или нет…
Холод прошел по её спине, заставив ее рассердиться на себя. Было что-то в Саревоке, она была в этом уверена, чего ей следовало опасаться. Он не был обычным мужчиной и не был обычным человеком, это было несомненно. Даже варвары Фаэруна были более похожи на обычных людей, чем Саревок. Она понятия не имела, что он представляет собой, но ей это нравилось. Мощь туманом витала вокруг него подобно тому, как вокруг женщин Фаэруна витал аромат духов. Она могла представить его погруженным в неё. Он был решительным и уверенным в себе, независящим от прихотей богов, ему было не свойственно действовать вслепую или по ребяческим причинам, так же как и гоняться за металлическими дисками солнечного цвета. Саревок хотел и власти и мощи и ещё много чего. Тамоко часто чувствовала страх в его присутствии, но сейчас не могла не восхищаться им. Факт оставался фактом, когда они были вместе, в темноте, ни чем не разделенные, даже тогда он говорил ей только то, что ей необходимо было знать, и он никогда не хотел, чтобы она знала слишком много. Он контролировал себя всегда.
«Какова будет природа его смерти?» – она спросила, подразумевая две вещи: во-первых, то, что она поняла, что должна убить и что она была достаточно предана, чтобы не спрашивать о причинах.
Саревок рассмеялся и звук его смеха заставил Тамоко улыбнуться – совсем не потому что его смех был очень приятным, а как раз по обратной причине. Действительно, он никак не мог быть простым человеком.
«Тогда он будет жить?» – заключила она.
Саревок, продолжая улыбаться своей внушающей ужас улыбкой, наклонился вперед, затем скользнул на кровать, медленно приближаясь к ней. В течении одного удара сердца она хотела отодвинуться в обратном направлении, избегая твердых, сильных, властных объятий приближающегося мужчины, но это было реакцией ее разума. Тело же предпочло действовать по-другому.
Они легко скользнули друг к другу, их соприкосновение было страстным и полным опасности, которая тянула ее к нему, заставляла возвращаться и в итоге сделала его рабом. Она убила бы для него десять, двенадцать, пятнадцать раз – могла вообще позволить себе сбиться со счета – и легко убить еще сто, если он будет смотреть на нее так как сейчас, держать ее так как сейчас, хотя бы еще один раз.
«Этот», – дохнул он ей в ухо – звук казался еще горячее, чем воздух – «поживет ещё… какое-то время».
Он внезапно оттолкнул её. У Тамоко даже приоткрылся рот от удивления. В основном она достаточно хорошо владела собой и попыталась не покраснеть из-за этого, но мерцание в глазах Саревока сказало ей, что он заметил. Саревок всегда все замечал.
«Два Зентарима», – сказал он ей, – «будут жить какое-то время, но только не долго. Я доставлю их из Нешкеля».
«Они будут полезны для тебя», – ответила Тамоко, ее голос прозвучал как детский на фоне его голоса – «так что они должны умереть быстро».
Саревок засмеялся снова, и Тамоко пришлось немало потрудиться, чтобы подавить дрожь. То, что она почувствовала, на сей раз, уже не было просто волнением.
«Давайте будем избегать поспешных решений, дорогая девушка», – сказал он. – «Они имеют особенность подводить меня «.
Глава 3
«Во дни Аватаров, когда Черный Лорд ходил по земле, он породил смертное потомство. Потомки будут разными, и добрыми и злыми, но хаос будет течь сквозь них. Когда дети Лорда Убийств достигнут совершеннолетия, они принесут опустошение странам, находящимся на Побережье Меча. Один из этих детей должен подняться над остальными и потребовать наследие отца. Этот наследник будет вершить историю Побережья Меча в течение многих столетий».
Что за бред!
Абдель не мог поверить, но там было написано именно так. Лист пергамента, который его отец считал настолько важным, что крепко сжимал его в дрожащей в предсмертных конвульсиях руке, пачкая собственной кровью, был недостающей частицей информации, но… о ком? Каком-то там мертвом боге, если ссылка в пергаменте на Аватаров в Смутные Времена, когда боги ходили по земле подобно людям и так же как и люди умерли там, была правдой.
Когда он начал читать это в первый раз, он был уверен, что это что-то личное, какой-то секрет, который его отец скрывал от него. Когда он только открыл пергамент и поднял заплаканные глаза к серому небу, у него появилась мысль, что там, должно быть, написано о его матери; возможно записка от нее или письмо, которое она написала своему маленькому сыну перед смертью или перед тем как бросила его или отослала или продала или еще что-нибудь еще – что-нибудь, что хотя бы отчасти объяснит, почему он никогда не видел её.
Но ничего этого там не было, только отдельные слова, которые формировали какое-то пророчество, которое может сбыться, а может и не сбыться, но Абдель был уверен, что не имеет никакого отношения ко всему этому.
«Чему быть, того не миновать старик», – сказал Абдель, укладывая тело монаха в неглубокую могилу, – «Ты прожил достаточно долго, чтобы понять это. А вот мне, наверное, это не удастся». Ему захотелось сказать ещё что-нибудь. Он заглянул и в свой и разум и в сердце, пытаясь вспомнить какую-нибудь молитву, чтобы прочитать над могилой и ещё хотя бы строчку из стихотворения, наиболее любимого Горионом, себе на память. Он изо всех сил пытался найти хоть какие-нибудь слова, но не нашел ничего.
Начался дождь. Потоки воды понемногу смывали грязь с одежды Абделя, но он не обращал не это внимания. Когда могила была закопана, юноша выпрямился в полный рост и подставил лицо под холодные капли. Он провел рукой по своим густым черным волосам и закрыл глаза, позволяя дождю смыть грязь и кровь.
Его отец позаботился о его ране. Она была глубокой, но теперь почти исцелилась. Впрочем, тупая боль все еще чувствовалась.
Но душевная рана осталась. Он не мог жить ней на сердце. Его отец умер от рук бандитов-наёмников. Кто – то заплатил, чтобы его убили, и вероятно хорошо заплатил. Это был бизнес. Вот только дело оказалось не выполненным – Абдель остался жив. И теперь ему самому придется завершить его – найти убийц.
Абдель, сын Гориона, привел в порядок свою кольчугу, почистил кожаные сапоги от грязи, слегка согнул спину, чтобы уравновесить вес большого широкого меча, который висел на его спине. Найдя палку и воткнув её в раскопанную землю, он повесил на неё крошечную серебряную рукавицу, которую его отец носил на тонкой золотой цепочке на шее. Хотя Абдель и знал, что какой-нибудь путешественник достаточно скоро снимет её.
«Я вернусь!» – сказал он, уходя.
* * * * *
Невозможно было сказать, что издало тот ужасный звук, который выбил Абделя из его беспокойного сна и насколько далеко источник звука был от него, но он вскочил на ноги немедленно.
Похоронив своего прёмного отца, юноша постарался пройти как можно больше и теперь разбил лагерь далеко от его могилы, там, где Дорога Льва, идущая из Кэндлкипа пересекается длинной, наезженной Прибрежной Дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33