— Нет, Хестинга тоже должна восстать… разделить общую долю. Альсандер прав… надо думать о решительной битве, а я не вижу, как победить без сильного конного войска. Потому что в пешем строю ни числом, ни воинской выучкой нам с ними не равняться. Война для них — жизнь…
— Почти все это я уже слышал когда-то давным-давно, — сухо заметил Галлиль. — В этом самом городе, в гостинице «Старый меч». Вот только мысль о том, чтобы поднять срединные провинции, была отброшена — и притом с вескими основаниями. Похоже, мы ошибались тогда!
Чародей Мелибоэ проговорил как бы про себя, но достаточно громко, чтобы быть услышанным:
— Ты, сударь мой, хотел съязвить, однако попал в точку. Когда кто-то совершает ошибку, ситуация непременно возникает вновь — в этом мире или в ином — и так до тех пор, пока не получит правильного разрешения. Вот почему нам порой кажется, что история повторяется. Бог, или Боги, желают, чтобы народы и люди достигли духовного уровня, на котором творят они сами, а он столь высок, что там нет места ошибкам. Ныне пробил час вам, людям Дейларны, исправить ошибку, приведшую много лет назад к поражению в Красных Холмах: в той битве купцы не желали стоять рядом с крестьянами. Надлежит искупить и другую ошибку, более позднюю — когда все должны были дружно откликнуться на зов Мариаполя, но не откликнулись. Точно так же и мне, стассийцу, приходится отдуваться за то, что когда-то я посчитал державу Валька провозвестницей будущего… Но что это за Боги, я не имею права открыть… — Его голос перешел в бормотание и смолк.
Перед мысленным взором Эйрара мгновенно встали Гитона и Аргира… А Рогей уже говорил что-то о том, что, дескать, не было такой уж нужды пороть горячку с походом в Белоречье, поскольку Вальк в Малом Лектисе хорошо если через месяц узнает о падении Наароса, а тем временем можно многое предпринять:
— Я про тех ребят, что сидят там наверху, в цитадели. Может, выпустим их оттуда, и пусть бы убирались к своему графу на корабле, да еще донесли ему, что-де мы — просто шайка пиратов. Вот бы он примчался карать нас с малыми силами, а еще лучше — прислал какого-нибудь мелкотравчатого барона, мы бы его и скушали с потрохами. А?
— Ох, сомневаюсь я, чтобы удалось так легко провести виконта, командующего в цитадели, — заметил Микалегон, но Эйрар решил, что попытаться все-таки стоило. На этом предводители разошлись: военачальники
— набирать войско, устраивать смотр ополчению, а Эйрар — проведать принцессу Аргиру, которую он не видел со времени высадки с кораблей.
Оказалось, однако, что Альсандер поспел прежде него и уже беседовал с Аурией — вернее, говорила в основном она и без конца жаловалась на Эрба:
— Ну до чего неотесанный мужлан!..
Послушав немного, Эйрар заерзал на месте, поражаясь про себя: «И как только Альсандер выдерживает?..» По счастью, русоволосая сестра заметила его состояние и увела его прочь от камина, где сидели те двое, к высокому створчатому окну. За окном виднелось зеленое дерево, усыпанное розовыми цветами: Наарос отвел царственным особам покои, вполне соответствовавшие их титулам. Аргира сгорала от нетерпения послушать его рассказ, и он с удовольствием поведал ей обо всем, только задом наперед. Сначала о том, что его избрали герцогом, и теперь он возглавлял борьбу против Валька и спадариона Стенофона — об этом последнем Эйрар упомянул не без тайного умысла… Но пока он говорил, ее радость как будто пригасла. К концу рассказа она сидела совсем тихо, сложив руки на коленях, и вздыхала, хотя за окном цвела и благоухала весна.
— Я что-то сделал не так?.. — спросил он осторожно.
— Откуда мне знать?.. Я просто подумала о том человеке, которого ты велел казнить… там, на площади. Должно быть, у него не нашлось сына, который бы его защитил? Он ведь провинился не больше, чем твой отец…
— Ты хотела бы, чтобы я отправил родственника на плаху?
Расстроенный, он собрался подняться, но она его удержала:
— Нет, нет, конечно же, нет… Ты сам знаешь, что я бы этого совсем не хотела. Но закон, который за равные преступления одних казнит, а других милует, это… несправедливый закон. Это — Каррена!
— У нас полагают, — сказал он, — что, каким бы ни был закон, первый долг каждого — перед теми, кто дал ему жизнь.
— О да, — отвечала Аргира. — Там, где любовь, нет нужды в законах. Законы существуют, чтобы удерживать людей от деяний, в которых нет места любви. И все-таки… мне кажется, жестоко вот так обрывать жизнь человека, который всего лишь исполнял долг перед своим графом и государством… точно так же, как Эльвар Эйрарсон — перед своим сыном…
— Да, но мой-то родственник вовсе не предполагал, что совершает нечто наказуемое. А валькинг прекрасно знал, что рискует жизнью, исполняя свой так называемый долг, — начал Эйрар, но вдруг осекся и сказал, промолчав: — Аргира! Я свободен!..
— Рада слышать это — но от кого и от чего?
— Бриелла! Я понял, почему нельзя править так, как правит Бриелла. Я понял, в чем заблуждается мой отец… Ты подсказала мне самую суть. Граф и государство! Но что такое этот их граф, как не воплощение государства? Предполагается, что он служит общей воле народа — как говорил дезерион. Но когда граф и государство действуют заодно, государство из слуги превращается в господина. Потому что, согласно его законам, никто не должен любить своего ближнего или проявлять великодушие без особого на то приказа…
Она поднесла руки к лицу:
— Быть может, ты прав, если только я верно тебя поняла. Мне даже думается, что и с Колодцем Единорога та же история. Он принес только счастья и благоденствия людям, когда был обретен. А теперь его просто чтут, и никто не задумывается, — чем же, собственно, он так хорош. Но лучше бы ты поговорил об этом с сестрой, в политике мне до нее далеко…
Это был приказ. Пришлось Эйрару оставить дальнейшие рассуждения, уже просившиеся с языка, и завести речь о вастманстедской весне и о плясках до рассвета у праздничных костров в ночь летнего солнцестояния:
— Беда только, давно уже никто не жжет этих костров. Видишь ли, наш священник был валькингом и полагал, что от подобных празднеств попахивает язычеством Дзика…
36. НААРОС. ДОЛГ
Все произошло так, как и предсказывал Мелибоэ. Засевший в цитадели виконт вовсе не рвался выводить оттуда воинов: в ответ на предложение начать переговоры полетели копья. Не ошибся и Галлиль — стоило объявить о всеобщем восстании, Наарос поднялся, как один человек, от вооруженных дубинками подмастерий, которых надо было учить азам обращения с оружием, и до бывалых купцов, которым случалось сражаться, отстаивая свою жизнь и добро в странах дикого Юга, — каждый из них на мечах вряд ли уступил бы и Эвименесу. Маловато было только оружия, так что все кузницы в городе работали допоздна, а в канатных рядах усердно плели тетивы для луков и тяги для новых боевых машин Плейандера. Плейандер собирался опробовать их, стреляя по цитадели.
Военные приготовления шли своим чередом. Гонцы с севера докладывали, что никаких перемещений валькинговских сил там не замечалось. Зато каждый день прибывали все новые воины из Скогаланга — с луками и колчанами, переброшенными за спину, в стальных шлемах и с маленькими серебряными свистками, на которых они наигрывали боевые песни, шагая в распахнутые городские ворота.
Вастманстед тоже присылал воинов. Они приходили по двое, по трое — люди средних лет, мужественные крестьяне, зубами державшиеся за свои хутора, а теперь оставившие их ради великой битвы с врагом. Они приходили в полном вооружении, иные — седоголовые, хорошо помнящие сражение в Красных Холмах.
Мариоланцы подоспели без промедления, как только весть о восстании проникла за Спанхавид. Оборванные, с суровыми лицами, почти безоружные, они рады были бы штурмовать нааросскую цитадель и голыми руками придушить каждый по валькингу: этим людям пришлось многое вынести. Эйрар направлял их к Микалегону, в ту часть войска, которой в бою предстояло принять главный удар; грубый, громогласный герцог пришелся изгнанникам как раз по душе.
К исходу третьей недели вернулся корабль, посланный на Джентебби. По словам моряков, там царил полный разгром. На Вагее было сожжено полгорода, а суда затоплены в гавани. Рудра, Загребного, сыскать так и не удалось, но корабль все-таки привез несколько человек, которые обнимались с рыбаками из прежнего Эйрарова отряда и такое рассказывали о зверствах Бордвина Дикого Клыка, что мужчины, слушая их, утирали глаза.
Потом прибыли первые посланцы Хестинги — тридцать всадников на горячих конях, все из южного округа. Эвименес сперва зачесал в затылке, глядя на них, — он больше привык к тяжелым латникам Юга, — но потом пришел к выводу, что из них выйдет легкая кавалерия куда там валькинговской, и перестал хмуриться.
Все таверны и постоялые дворы Наароса, все дома были до отказа набиты людьми. А еще через четыре дня мир вообще перевернулся вверх дном.
Как-то Эйрару случилось стоять вместе с другими военачальниками в старой ратуше у стола, засыпанного песком. Карренская выдумка — рисунок страны, вычерченный на песке. Человек, приехавший из Белоречья, водил по столу пальцем, указывая вдоль северного большака наилучшие места для засад:
— Вот здесь, возле Торгстеда… — И тут Эйрару передали, что явилась депутация синдиков Наароса и желала бы побеседовать с ним наедине. Будь Эйрар побольше искушен в политике, он предложил бы синдикам встретиться в присутствии всех. Но он был еще слишком молод и неопытен. Он извинился и пошел к ним.
Их было трое, но говорил в основном один — рослый, роскошно одетый и явно кичащийся богатством. Он все время растягивал губы, пытаясь изобразить добросердечную улыбку, но вполне безуспешно.
Наследник Трангстеда еще не привык чувствовать себя великим вельможей и не успел окончательно избавиться от робости перед такими важными господами. Он усадил их и велел подать ураведийского вина. Поговорили о весенней погоде; затем о том, сколь шумно стало в городе, битком набитом войсками. И вот наконец Богатей (он назвался, но имя его Эйрар немедленно позабыл) перешел к делу:
— Да, герцог Эйрар, много, так много войск… думаете, обществу легко прокормить их? Притом, что толку от них — никакого, одно беспокойство. А когда они что-нибудь покупают, то сорят деньгами прямо-таки наперебой, и деньги, господин герцог, обесцениваются. И к тому же смотрите, что получается: все они собрались сюда без единого айна в кармане. То серебро, которое они якобы платят, взято в Нааросе же. Никакой выгоды обществу, если не прямой убыток…
— Пожалуй что так, — согласился Эйрар, гадая про себя, куда во имя семнадцати зеленых дьяволов клонил этот хитрец.
— Так всегда, когда воюют, — отпив вина, с похоронным видом продолжал Богатей. — Греют руки только наемники из Додекаполиса и им подобные. Вроде того, как на судебных делах наживаются одни адвокаты…
— Ха, ха, — изобразили веселый смех два его спутника. Эйрар решил побыстрее добраться до сути:
— Наемникам тоже порой приходится туго. Карренцы потеряли брата, а другой брат томится в плену.
— Вот об этом мы и хотели поговорить с вами, господин герцог, — Богатей даже наклонился вперед и коснулся пальцем Эйрарова колена, губы растянула улыбка, сделавшая его похожим на речного дракона: — Видите ли, я старший синдик шерстяной гильдии, а эти господа — главы гильдий кожевников и торговцев вяленой треской. Так вот, хотя их гильдии намного уступают по важности шерстяной, ха, ха, мы с ними сошлись во мнениях, что на нас, старейшинах процветающей нааросской торговли, лежит долг перед этим городом, да и перед всей Дейларной, а именно — чтобы торговля процветала и далее, чтобы, так сказать, в каждом горшке варилось по курочке, чтобы люди зарабатывали себе и своим детям на жизнь. Мы готовы признать, что правление графа Валька отличалось порядочным вымогательством, я имею в виду налог на стены, рабский труд на мануфактурах… — он простер руку, умоляя Эйрара дать ему кончить: — …да, весьма даже вымогательское правление, и мы искренне рады, что вы его сбросили. Но нельзя не признать, что граф обеспечивал мир и порядок и не допускал бесчинств… Господин герцог, каждый барышник знает, когда надо прекратить торговаться, чтобы не испортить сделку. Мы не воины, государь Эйрар, мы — коммерсанты и пришли дать вам добрый совет именно как таковые. Не торгуйтесь далее, господин герцог: уверяем вас, сделка будет прекрасна.
— В каком это смысле? — спросил Эйрар, внутренне закипая.
— В самом прямом. Положите конец поборам и человекоубийству. Они выгодны лишь тем, кто необуздан и дик. Мир — вот что всем нужно, мир и спокойствие, когда каждый может сидеть дома, сколачивая состояние в наследство сыновьям. И ведь достичь этого так просто, что я даже удивляюсь, как вы сами не догадались — хотя, может быть, и догадались, только хотите прежде узнать, как воспримет это народ. Видите ли… одна партия провозгласила вас герцогом, но есть и другая, которая очень, очень лестно отзывается о вашем близком родственнике, Толо Эйрарсоне… право, какая жалость, что нынешние беспорядки унесли жизнь господина Фабриция: достойнейший был человек… Верно, графа Валька прозывают Неразумным, но это же только шутка. Поверьте, мы знаем, с какой стороны к нему подойти. Он всегда готов выслушать разумные доводы: с ним можно договориться обо всем, что нам действительно необходимо…
У Эйрара в ушах зазвонили колокола. Какое-то мгновение он колебался — убить их тут же на месте или вытолкать взашей, но вовремя вспомнил, как Рогей с Микалегоном выбирали его вождем — за то, что он был не так скор на ссоры. И он сказал:
— Этот план как-то не приходил мне на ум. Дело серьезное: один я решать не возьмусь, надо посоветоваться с другими. Однако что мы все-таки выиграем? Что даст нам Вальк?
Но Богатей, оказывается, все же заметил, как вспыхнули гневом его глаза и дрогнули губы:
— Зачем без конца советоваться с теми, кто жаждет войны ради войны? Дай им волю, нипочем не допустят мира и тишины, за которую ратует граф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55