– Баллас неохотно вернул Бретриену бутыль. – Не святое?Юноша покачал головой.Баллас нахмурился. Везет как утопленнику. Может, дешевле было сдохнуть, чем оказаться в доме этого святоши? Бретриен баюкал бутылку в руках, точно младенца. Потом осторожно водрузил ее на полку. Баллас хмыкнул.– Ну ладно, а жратва у тебя есть?– Да-да, конечно. Овсяная каша, картошка, морковка…– А мясо?– Четверо не дозволяют своим служителям употреблять в пищу плоть животных, – сказал Бретриен с легкой укоризной в голосе. – Поэтому мяса у меня нет. Извините…Баллас углядел на столе четвертушку сыра, завернутого в льняную тряпицу. Он ухватил его, отломил кусок и закинул в рот. Губы тут же отозвались болью, на куске сыра осталась кровь. Баллас осторожно прожевал, оберегая разбитые зубы. Сыр был водянистым, безвкусным.– Дрянь, – пробормотал Баллас, швыряя сыр обратно на стол.Молодой жрец смотрел на него. В ясных голубых глазах читались беспокойство и неуверенность.– Что-то не нравится, святоша? – спросил Баллас.– Я… – Бретриен запнулся, словно пытаясь скрыть свои истинные чувства. – Если вам так уж хочется мяса, можно купить его на рынке.Баллас издал невеселый смешок.– По-твоему, у меня водятся денежки?Бретриен порылся в складках одеяния и достал кошелек.– Вот два пенни. Этого должно хватить.Баллас обозрел медные монеты в ладони священника. Потом перевел взгляд на него самого.– Ну что же вы? – досадливо сказал Бретриен. – Возьмите их, если и впрямь не можете обойтись без мяса.Пожав плечами, Баллас забрал деньги. «Да ты и впрямь святой, – мысленно проговорил он. – Или же, что вернее, тот еще олух».– У вас кровь идет, – заметил Бретриен. И впрямь, алые капли сочились из-под рукава рубахи. – Вы уверены, что сумеете дойти до рынка?– Скоро выясним, – буркнул Баллас.– Да. Думаю, сумеете. – Бретриен захлопал ресницами. – Я бы… э… Скажите, не могли бы вы оказать мне любезность? Это сущая ерунда, но… Вы меня очень обяжете.– Короче, ты меня лечил, чтобы сделать мальчиком на побегушках? – хмыкнул Баллас. – Так, что ли, получается?– Разумеется, нет! – воскликнул юноша, вертя в пальцах треугольный медальон. – Я просто… Вы были ранены, а Четверо предписывают нам заботиться о ближних своих в болезни и в горести… Вот и все. Я не собирался… – он запнулся, подбирая слова, – требовать что-то взамен. Отнюдь…Поведение священника раздражало Балласа. Каждое движение, каждый взгляд, каждое нервное прикосновение к медальону скребло по нервам. Святоша был робок, как мышь. Что ж, неудивительно, что он встревожен. Не каждый день в твоем доме появляется избитый, истекающий кровью и дышащий перегаром незнакомец, чьи манеры далеки от совершенства. Но Бретриен, на взгляд Балласа, излишне нервничал – будто ожидал, что чужак в любой момент может на него наброситься… Ну да ладно. Валдае решил, что покинет обиталище священника в наиближайшее время. Такие места не для него. Лучше снова скитаться по борделям и кабакам, чем лишний день вдыхать затхлый воздух этого дома…– Так вы исполните мое поручение? – Бретриен снова извлек кошелек. – Дело-то, в общем, нетрудное. – Он достал еще три монеты. – Один мой знакомый, по имени Кальден… Он оказал вам первую помощь и объяснил, как нужно за вами ухаживать. Хороший человек. Умный и сострадательный – а такое сочетание нечасто встречается в наше время… Так вот я…– Короче, – перебил Баллас. – Что надо сделать? Священник замялся.– Ну?– Он вылечил вас, – пробормотал Бретриен. – И принес много всего из своих личных запасов. Травы, лекарства, инструменты. Я должен ему заплатить. Он отнюдь не богат…– А вот здесь ты ошибаешься, – злорадно сказал Баллас. – Ни разу еще не встречал бедного врача. Они – что твои пиявки. Паразиты. Те высасывают кровь, а эти – деньги. Что оставляет врач после себя? Здорового банкрота, вот что. Они жиреют и наживаются на наших болезнях!– Кальден не врач, – возразил Бретриен. – Он смотритель музея на улице Полумесяца. Зайдите туда и отдайте ему эти деньги. Я думаю, Кальден будет рад вас видеть: он не верил, что вам удастся выжить. И тем более – так быстро выздороветь. У вас сильный организм. Он…– Я все сделаю, – перебил Баллас, принимая монеты.– Вы знаете, где находится улица Полумесяца?– А там поблизости есть кабаки?– Думаю, да.– Тогда найду.Пять пенни! Баллас сжал кулак, чувствуя, как твердые края монет врезаются в ладонь. Какое приятное ощущение! Пять пенни – это вечер с вином, элем и девками… Эх, кабы все кражи в мире совершались так же легко! Какой простой и приятной была бы жизнь, будь все люди наивны и легковерны, как этот священничек.– Передайте Кальдену мои наилучшие пожелания, – сказал юноша.Слова его догнали Балласа уже на пороге…Баллас неторопливо шел по Соритерату. Оказывается, за дни, проведенные в затхлом жилище священника, он успел привыкнуть к теплу. Уличный мороз обрушился на него резко и внезапно. Он почти успел позабыть, что грядет зима. Что очень скоро в Друин заявятся ледяные ветры и метели. Ляжет снег. Земля затвердеет, как камень, и канавы, где он обычно спал, будут завалены высокими сугробами…Двадцать последних лет из прожитых сорока пяти Баллас бродяжничал. Он знал, что такое мороз, дождь и ветер. Не раз и не два ему случалось промокнуть до нитки или трястись от холода…На пути в Кранстин-Мор он спал в канаве. Ночью ударил мороз, и поутру Баллас обнаружил, что почти целиком закопался в землю. Рубаха заледенела и стала твердой, как доска, пальцы изодрались в кровь… В другой раз, в городе Геналлин, он основательно нажравшись, свалился в пруд. Добрых две недели после того одежда не желала просыхать и по утрам искрилась кристалликами льда… А на дороге из Коарта в Фалранан, под нескончаемым ветром и градом, он едва не загнулся от истощения и холода. Тогда его спас проезжий купец. Дал Балласу сухую одежду, накормил и влил в него добрых полбутылки виски. Потом развел костер и долго растирал ему руки и ноги. Баллас был искренне растроган такой добротой и бескорыстием… что, впрочем, не помешало ему наутро ограбить купца, приложив того – для верности – поленом по голове.Те давние ощущения, воспоминания о холоде и страданиях, давно уже смазались в памяти. Значение имело лишь то, что происходит сейчас. А сейчас Балласу было зябко и неуютно. Промозглый холод забирался под куртку, пронизывая до самых костей. Навряд ли сильно подморозило; просто Баллас отвык. Размяк. Разбаловался в теплом доме священника. Да и если на то пошло, то одет не по погоде. Святоша не дал ему плаща. Штаны, рубашка, куртка – да. Но как насчет теплого шерстяного плаща с капюшоном? Очевидно, щедрость священника все же имела пределы.Баллас брел вперед, думая о монетах в кармане и мало заботясь о том, куда несут его ноги. Вскоре он начал узнавать местность. Определенно, он здесь уже бывал… когда? А так ли это важно? В тот раз, помнится, стояли сумерки, но и сейчас, при свете дня, длинный ряд обветшалых зданий показался смутно знакомым. В особенности – одно. Над дверью виднелась вывеска: толстая горящая свеча – знак борделя. Тотчас вспомнились комнатенка на втором этаже, пышноволосая полнотелая шлюха и острый аромат трав…А ведь и верно – это та самая улица, где его избили каменщики. Как назвал ее священник? Винокурная?.. Баллас остановился, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Ему определенно не хотелось еще раз встретиться с рыжим ублюдком и его приятелями. Баллас представил их удивленно-ненавидящие взгляды… Удивление быстро превратится в ярость; они захотят исправить дело и довершить начатую работу…Баллас развернулся на каблуках и поспешил прочь от опасного места. Он шел куда глаза глядят, покуда ноги не вынесли его на широкую рыночную площадь.Торговля была в самом разгаре. На площади громоздились деревянные прилавки и лотки. Баллас побродил среди них, раздумывая, на что бы потратить деньги священника. Ничего особенного он не углядел. Его не привлекали горшочки со специями, посуда или кухонные ножи. Не вызывали особенного интереса и культовые предметы, вроде стихов из Книги Пилигримов, вырезанных на дереве или написанных на свитках и украшенных многочисленными цветными виньетками.Баллас миновал рыбные прилавки, заваленные треской, лососем и радужной форелью, сверкавшей серебряной чешуей. Прошел и мясные ряды, где торговцы на разные лады расхваливали свой товар – жирные окорока, шматы свинины, говядины и оленины, исходящие кровавым соком…Добравшись до рядов приготовленного мяса, Баллас остановился. Он алчно созерцал приправленные мятой котлеты, жареную свинину с толстой хрустящей корочкой, бифштексы с подливой… В конце концов Баллас выбрал цыпленка в меду. Мясо было изжарено еще утром и оказалось холоднее льда, но Балласа это не беспокоило. Он в один присест заглотил цыпленка, обсосал косточки и вытер жирные руки о штаны. Теперь настало время винных рядов. Баллас купил самую дешевую бутылку виски, заботясь не столько о вкусе, сколько о крепости. Выбравшись из сутолоки рынка, побрел через площадь – и лишь теперь понял, где очутился.На дальнем конце площади вздымался гигантский дуб. Его ствол был в два раза толще любого из деревьев, которые Баллас повидал за свою долгую и богатую впечатлениями жизнь. Голые ветви исполина тянулись к небесам, похожие на толстых черных змей.С веток свисали три человеческие головы. Издали Баллас не мог разглядеть лица и не сразу сообразил, что это. Он прищурился, разглядывая непонятные темные шары, а когда понял – заинтересованно направился к дубу, на ходу откупоривая виски.Одна из голов принадлежала старику: крошечные, глубоко посаженные глаза расширены от ужаса, рот раззявлен в безмолвном крике. К соседнему суку прибили голову юноши. Огромные глаза даже в смерти сохранили ярко-синий цвет; кожа была бледной, почти прозрачной. Во лбу между бровей поблескивала шляпка гвоздя, на переносице и щеках виднелись потеки засохшей крови. На фоне белой кожи они казались несуразными – слишком яркими и кричащими, словно дешевая помада на губах шлюхи…Баллас глотнул виски. Обжигающая жидкость хлынула в горло, и по телу заструилось приятное тепло. Он перевел взгляд на последнюю голову. Молодая женщина с темными глазами и пышной копной вьющихся рыжих волос. При жизни она была хороша собой. Баллас посмотрел на обрубок шеи, размышляя, каково было ее тело. Наверное, пышное, полногрудое, с широкими сильными бедрами… Как раз такие женщины и нравились Балласу больше всего…Какое преступление совершила эта женщина? Занималась колдовством?А впрочем, какая разница? Ее голова висела на Дубе Кары, а значит, женщину казнили за святотатство. Дуб предназначался не для воров и убийц. Сюда попадали те, кто преступил закон Церкви Пилигримов. Не исключено, что рыжеволосая красотка и в самом деле баловалась магией – те, кто практиковал запретное искусство, частенько оказывались на этом дубе. Для Церкви не имело значения, использовали они свои умения на благо или во зло. Согласно учению Четверых, магия была преступлением, и колдуна ждало суровое наказание. Впрочем, к Дубу Кары прибивали не только магов, но и тех, кто просто пользовался их услугами. А еще – еретиков, богохульников и святотатцев. Эти люди оскорбляли Церковь Пилигримов и заслуживали возмездия…Баллас отвернулся от мертвых голов и снова отхлебнул из бутылки.– Эй! – рявкнул грубоватый голос у него за спиной. – Как ты смеешь пить возле Дуба? Баллас и ухом не повел.– Горожанин! – крикнул голос. – Ты что, не знаешь, что Дуб свят? Это богохульство!К Балласу спешили двое священных стражей – блюстители закона королевства, воины святой справедливости. Они носили черные мундиры с синим треугольником, вышитым на груди. При каждом был меч и длинный кинжал. Отполированные шлемы ярко блестели на солнце.Один из стражей требовательно протянул руку.– Дай сюда бутылку, – велел он. – На Храмовой площади запрещено пить.– А я не пью, – отозвался Баллас. Страж приподнял брови.– В этой бутылке виски, – сказал он, – я отсюда чувствую запах. А ты заливаешь его себе в глотку. Стало быть, пьешь, горожанин. Так что перестань нести чушь и отдай мне бутылку.– Это виски, – согласился Баллас. – Но я его употребляю в лечебных целях.– В лечебных целях?– Чтобы не умереть от холода, – насмешливо пояснил Баллас.– Хватит болтать! – резко сказал стражник. Каштановая челка выбивалась из-под шлема. Ему было лет двадцать пять. Уж точно не больше, решил Баллас. И этот щенок собирается отобрать его виски?– Отдай бутылку, – повторил стражник.– А если не отдам? Тогда что? Приколотите меня к Дубу? Но ведь Четверо – добродетельные, всепрощающие Пилигримы, которые любят каждую живую душу и прошли пешком наши земли из края в край, чтобы вымолить прощение для всех людей. Вы думаете, они потребуют моей казни лишь за то, что я выпил немного спиртного?..Баллас понимал, что он уже несколько пьян. Бутылка была наполовину пуста.– Давайте договоримся, – продолжал он. – Я оставлю виски у себя, найду какое-нибудь местечко подальше отсюда и прикончу его. Тогда все будут счастливы, да? Я согреюсь и напьюсь, а вы восстановите порядок на площади. Идет?И, развернувшись, он нырнул под нижнюю ветку дуба.– Стой!Баллас проигнорировал приказ, но цепкая рука стражника опустилась ему на плечо. Хватка была несильной, предназначенной остановить, а не удержать. Однако избитое тело Балласа отозвалось мгновенной и резкой болью. Он вскрикнул и рванулся. Локоть угодил стражу в грудь. Тот охнул от неожиданности и отпустил плечо, а потом с размаху двинул Балласа по лицу. Из разбитых губ брызнула кровь. Кулак врезался Балласу под дых. Он отшатнулся, судорожно пытаясь вдохнуть. Следующий удар пришелся в живот. Баллас застонал и рухнул на колени.Молодой страж ринулся вперед, но тут напарник ухватил его за локоть.– Полегче, Джаннер. – Он был гораздо старше своего товарища. На плече мундира виднелись две красные нашивки – знак офицера.– Он ударил меня, – возмутился молодой страж.– Это священная земля, – сказал офицер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54