Будь всеобъятен, как весь белый свет, и нигде не ставь себе пределов. Обними все вещи одинаково — какая же из них заслуживает прежде других твоей благосклонности? Это называется «быть открытым всем пределам». Все вещи в мире уравниваются в Едином — какие же из них хуже, а какие лучше?
У Пути нет ни конца, ни начала,
А все живое рождается и умирает.
Неведомо нам совершенство:
Что нынче пусто, завтра будет полным.
Не даны навеки формы вещам.
Не задержать вереницу лет.
Не остановить времени бег.
Упадок и расцвет, изобилие и скудость:
Приходит конец — и снова грядет начало!
Вот слова, раскрывающие смысл великой справедливости мироздания и закон всех вещей! Жизнь всех вещей — как скачка на коне: ни одного движения без перемен, ни одного мига без изменений! Что нам делать и чего не делать? Оставь! Все само собою свершится!
— Но коли так, то что же ценного в Пути?
Познавший Путь непременно постиг порядок природы, постигший же порядок природы непременно осознает равновесие вещей. А тот, кто осознает равновесие вещей, ничем не навредит себе. Человек совершенных качеств в огне не сгорит и в воде не утонет; ему холод и жара не страшны, его звери и птицы не погубят. Это не значит, что ему все нипочем. Я говорю о том, что он умеет отличать опасное от безопасного, покоен в счастье и несчастье, осмотрителен в сближении и отдалении, и поэтому ничто в мире не может ему навредить. Сказано ведь: «Небесное — внутри, человеческое — вовне». А жизненная сила пребывает в Небесном. Тот, кто знает деяния Неба и Человека, тот укоренится в Небесном и сам себя обретет:
Вперед и назад, растягиваясь и сжимаясь,
Он вернется к основе и оповестит о великом .
— Но что же такое небесное и что такое человеческое?
— У быков и коней по четыре ноги — это зовется небесным. Узда на коня и кольцо в носу у быка — это зовется человеческим. Поэтому говорится: «Не губи небесное человеческим, не губи своим умом собственной судьбы, не губи доброе имя своей алчностью». Строго блюди эти заповеди и никогда от них не отступай, — и ты, что называется, «возвратишься к подлинному».
Одноногий Куй завидовал Сороконожке, Сороконожка завидовала Змее, Змея завидовала Ветру, Ветер завидовал Глазу, а Глаз завидовал Сердцу.
Куй сказал Сороконожке: «Я передвигаюсь, подпрыгивая на одной ноге, и нет ничего проще на свете. Тебе же приходится передвигать десять тысяч ног, как же ты с ними управляешься?»
— А чему тут удивляться? — ответила Сороконожка. — Разве не видел ты плюющего человека? Когда он плюет, у него изо рта вылетают разные капли — большие, как жемчуг, или совсем маленькие, словно капельки тумана. Вперемешку падают они на землю, и сосчитать их невозможно. Мною же движет Небесная Пружина во мне, а как я передвигаюсь, мне и самой неведомо.
Сороконожка сказала Змее: «Я передвигаюсь с помощью множества ног, но не могу двигаться так же быстро, как ты, хотя у тебя ног вовсе нет. Почему так?»
— Мною движет Небесная Пружина во мне, — ответила Змея. — Как могу я это изменить? Для чего же мне ноги?
Змея говорила Ветру: «Я передвигаюсь, сгибая и распрямляя позвоночник, ибо у меня есть тело. Ты же с воем поднимаешься в Северном Океане и, все так же завывая, несешься в Южный Океан, хотя тела у тебя нет. Как это у тебя получается?»
— Да, я с воем поднимаюсь в Северном Океане и лечу в Южный Океан. Но если кто-нибудь тронет меня пальцем, то одолеет меня, а станет топтать ногами — и сомнет меня. Пусть так — но ведь только я могу ломать могучие деревья и разрушать огромные дома. Вот так я превращаю множество маленьких непобед в одну большую победу. Только истинно мудрый способен быть великим победителем!
Чжуан-цзы удил рыбу в реке Пушуй, а правитель Чу прислал к нему двух своих сановников с посланием, и в том послании говорилось: «Желаю возложить на Вас бремя государственных дел».
Чжуан-цзы даже удочки из рук не выпустил и головы не повернул, а только сказал в ответ: «Я слыхал, что в Чу есть священная черепаха, которая умерла три тысячи лет тому назад. Правитель завернул ее в тонкий шелк, спрятал в ларец, а ларец тот поставил в своем храме предков. Что бы предпочла эта черепаха: быть мертвой, но чтобы поклонялись ее костям, или быть живой, даже если ей пришлось бы волочить свой хвост по грязи?»
Оба сановника ответили: «Конечно, она предпочла бы быть живой, даже если ей пришлось бы волочить свой хвост по грязи».
— Уходите прочь! — воскликнул Чжуан-цзы. — Я тоже буду волочить хвост по грязи!
Хуэй-цзы был первым советником в царстве Лян, и Чжуан-цзы захотел навестить его. Кто-то сказал Хуэй-цзы: «К вам едет Чжуан-цзы. Он хочет сменить вас на посту первого советника». Хуэй-цзы очень испугался и приказал искать Чжуан-цзы по всему царству. И Чжуан-цзы искали три дня и три ночи. Чжуан-цзы приехал к Хуэй-цзы и сказал: «На юге живет птица, которую зовут Юаньчу. Ты знаешь об этом? Она взмывает ввысь в Южном Океане и летит в Северный Океан. Она отдыхает только на вершинах платанов, питается только плодами бамбука и пьет только ключевую воду. Однажды некая сова нашла дохлую крысу. Когда птица Юаньчу пролетала над ней, сова подняла голову и угрожающе заухала. Не хочешь ли ты погрозить мне своим царством?»
Чжуан-цзы и Хуэй-цзы прогуливались по мосту через Реку Хао.
Чжуан-цзы сказал: «Как весело играют рыбки в воде! Вот радость рыб!»
— Ты ведь не рыба, — сказал Хуэй-цзы, — откуда тебе знать, в чем радость рыб?
— Но ведь ты не я, — ответил Чжуан-цзы, — откуда же ты знаешь, что я не знаю, в чем заключается радость рыб?
— Я, конечно, не ты и не могу знать того, что ты знаешь. Но и ты не рыба, а потому не можешь знать, в чем радость рыб, — возразил Хуэй-цзы.
Тогда Чжуан-цзы сказал: «Давай вернемся к началу. Ты спросил меня: Откуда ты знаешь радость рыб? Значит, ты уже знал, что я это знаю, и потому спросил. А я это узнал, гуляя у реки Хао» .
Когда Конфуций был в царстве Куан, люди Сун окружили его в несколько рядов, но он беспрерывно пел и перебирал струны своей лютни.
— Отчего вы, учитель, веселитесь? — спросил его Цзы-лу.
— Подойди, я скажу тебе, — ответил Конфуций. — Давно уже ждал я беды и не смог избегнуть ее — такова судьба. Давно уже ожидал я удачи, но не достиг ее — такие уж времена. При Яо и Шуне в Поднебесной не было неудачников, успеха же добивались не знаниями. При Чжоу и Цзе не было людей удачливых, и случилось так не из-за отсутствия знаний. Таковы веления времени. На воде не избегать встречи с драконом — таково мужество рыбака. На суше не избегать встречи с тигром — таково мужество охотника. Выйти навстречу протянутому клинку и встретить смерть, как жизнь, — таково мужество героя. Знать, что неудача происходит от судьбы, знать, что успех зависит от времени, и бестрепетно встретить великую беду — таково мужество мудрого. Останься же со мною! Участь моя решена!
Но в скором времени подошел воин, отвесил прощальный поклон и сказал:
— Вас приняли за Ян Ху, поэтому и окружили. Мы снимаем осаду и тотчас уходим .
Гуньсунь Лун спросил у вэйского царя Моу:
«Я с детства изучал путь древних царей, а в зрелые годы постиг смысл человечности и долга. Я научился объединять „подобное“ и „различное“, разделять „твердость“ и „белизну“, превращать утверждение в отрицание, а возможное — в невозможное. Я поверг в смущение все сто школ и превзошел в красноречии всех спорщиков. Я полагал, что никто в целом свете не сравнится со мной в учености. Ныне же я услышал речи Чжуан-цзы и пребываю в великом изумлении. Не могу понять, то ли я уступаю ему в умении рассуждать, то ли знания мои не столь обширны, как у него. Теперь я и рта не смею раскрыть. Позвольте спросить, в чем тут дело?»
Царь Моу облокотился о столик, медленно вздохнул и, глядя в небо, рассмеялся. «Разве ты не слыхал про лягушку, которая жила в глубоком колодце? — сказал он. — Эта лягушка однажды сказала черепахе, обитавшей в Восточном Океане: „В моей жизни так много удовольствий! Когда я хочу прогуляться, я вылезаю на перила колодца. Вернувшись к себе, я отдыхаю на отвалившейся от стенки черепице. Если я хочу купаться, я прыгаю в воду, и она доходит мне до самой шеи. А когда я выхожу на берег, моя нога погружается в грязь по самую щиколотку. Ни вьющаяся вокруг мошкара, ни крабы, ни жабы не имеют таких удовольствий. Поистине обладать целой лужей воды и глубоким колодцем, в котором я могу делать все, что пожелаю, — это вершина счастья! Почему бы вам не прийти ко мне в гости, не посмотреть, как я живу?“
Не успела черепаха из Восточного Океана ступить в колодец левой ногой, как ее правая нога уже застряла там. Пришлось ей отползти назад, и тут она рассказала лягушке про свой океан:
«Даже расстояние в тысячу ли не даст представления о том, как широк Океан, в котором я живу, а расстояние в восемь тысяч ли не даст представления о том, сколь глубок этот Океан, — сказала она. — Во времена царя Юя за десять лет случилось девять наводнений, но вода в Океане не поднялась. При царе Тане за восемь лет было семь засух, но воды в Океане не убыло. Не быть увлекаемым потоком в часы приливов и отливов, не чувствовать волнения, когда вода прибывает или убывает, — такова радость жизни в Восточном Океане».
Тут лягушку из колодца прямо оторопь взяла, и она лишилась дара речи. Ну а тебе, не умеющему распознать даже границу между истинным и ложным, пытаться уразуметь слова Чжуан-цзы — все равно что комару снести на себе гору или сороконожке перебраться через Желтую Реку. Такая задача тебе не по плечу. И тот, кто, не умея распознать смысл утонченнейших речей, старается как можно выгоднее для себя устроиться в жизни, не похож разве на ту лягушку из колодца?
А еще скажу тебе, что тот человек спускался в страну Желтых источников и возносился до самого неба. Он странствует привольно всюду, не разбирая ни севера, ни юга, ни востока, ни запада, и проникает в Сокровенное, возвращается к Всепроницающему. Ты же в своей слепоте ищешь по заданным правилам, разделяешь посредством доказательств. Ты подобен человеку, который смотрит на небо через трубочку и целится шилом в землю. Какая мелочность! Уходи прочь от меня! И помни: однажды какой-то парень из Шоулина вздумал подражать ходокам из Хань-дана. Тамошнее искусство он не перенял, а по-своему ходить тоже разучился, так что пришлось ему ползти домой на локтях и коленях. Лучше тебе уйти сейчас, а не то ты чужому искусству не научишься и свое потеряешь!»
Тут Гуньсунь Лун от удивления даже рот раскрыл и язык высунул. Вот так он и побежал прочь.
Глава XVIII. ВЫСШЕЕ СЧАСТЬЕ
Есть ли в Поднебесном мире высшее счастье? Можно ли сполна прожить свою жизнь? Что нужно делать, на что уповать? Чего избегать, чем заниматься? К чему стремиться, от чего отказываться? Что любить и что ненавидеть?
В Поднебесной ценят богатство, знатность, долголетие и добрую славу, любят покой, изысканные яства, роскошные одежды, красивые цветы и ласкающие слух звуки. Ненавидят же бедность и унижение, преждевременную смерть и дурную славу и страдают, когда нет ни покоя, ни изысканных яств, ни роскошных одежд, ни красивых цветов, ни ласкающих слух звуков. Если люди лишены всего этого, они впадают в уныние и печаль. Но нет ничего глупее, чем угождать лишь прихотям плоти!
Богачи, изнуряя себя тяжкими трудами, накапливают столько сокровищ, что не успевают воспользоваться ими, да и к радостям плоти эти богатства ничего не прибавляют. Знатные мужи днями и ночами пекутся о своей добродетели, но их добродетель и подавно ничего не прибавляет к радостям тела. Человек печалится с самого своего рождения, а прожив долгую жизнь, впадает в помрачение. Как горько столь долго страдать, не умирая! И все, что делает человек в жизни, так чуждо ему!
В Поднебесной высоко ставят доблесть героев, однако их доблесть не помогла им себя уберечь. И я не знаю, воистину ли это доблесть, или она на самом деле неистинна? Если счесть это доблестью, то ее недостаточно, чтобы сохранить жизнь себе. А если не счесть ее доблестью, то ее достаточно, чтобы сохранить жизнь другим. Поэтому говорят: «Когда искренним наставлениям не внемлют, сиди спокойно и не спорь». Вот и У Цзысюй стал спорить и погубил себя. Но если бы он не соперничал, то и славы бы не заслужил. Так существует ли в действительности доблесть?
Не знаю, является ли на самом деле счастьем то, что люди нынче почитают за счастье. Вижу я, что счастье в мире — это то, о чем все мечтают, чего все добиваются и без чего жить не могут. А я и не знаю, счастье ли это, но также не знаю, есть ли это несчастье. Так существует ли на свете счастье? Для меня настоящее счастье — недеяние, а толпа считает это мучением. Поэтому сказано: «Высшее счастье — отсутствие счастья. Высшая слава — отсутствие славы».
Хотя в мире в конце концов нельзя установить, где истина, а где ложь, в недеянии можно определить истинное и ложное. Высшее счастье — это сама жизнь, и только Недеяние позволяет достичь его. Попробую сказать об этом. Небо благодаря Недеянию становится чистым; Земля благодаря Недеянию становится покойной . Когда Недеяние Неба пребывает в согласии с Недеянием Земли, свершаются превращения всех вещей. Неразличимое, смутное — неведомо откуда исходит! Смутное, необозримое — лишенное образа! Все сущее в своем великом изобилии произрастает из Недеяния. Поэтому сказано: «Небо и Земля ничего не делают, но не остается ничего несделанного». Кто же среди людей способен претворить Недеяние?
У Чжуан-цзы умерла жена, и Хуэй-цзы пришел ее оплакивать. Чжуан-цзы сидел на корточках и распевал песню, ударяя в таз. Хуэй-цзы сказал: «Не оплакивать покойную, которая прожила с тобой до старости и вырастила твоих детей, — это чересчур. Но распевать песни, ударяя в таз, — просто никуда не годится!»
— Ты не прав, — ответил Чжуан-цзы. — Когда она умерла, мог ли я поначалу не опечалиться? Скорбя, я стал думать о том, чем она была вначале, когда еще не родилась. И не только не родилась, но еще не была телом. И не только не была телом, но не была даже дыханием. Я понял, что она была рассеяна в пустоте безбрежного Хаоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33