– Ладно, успокойся. У нас указание – действовать по разработанному плану.
– Да пошли они на хер со своими планами! У них все просто там, в Вашингтоне, на Арми-Нейви. – На аллее Арми-Нейви, 700, находится штаб-квартира УБН. – А здесь надо надеяться только на интуицию. Черт побери! Ронейн, мы могли бы захватить эту родственницу Сантакруса.
– Мелкая сошка.
– Откуда ты знаешь? Мы ишачим за какие-то гроши, а эти швыряются долларами. Через нее можно было бы кое-кого поприжать.
– Кого?
– Ну что ты пристал? Откуда я знаю? Еще неизвестно, как высоко она летает. Стоило рискнуть.
– Мы не знали, кто она.
– Зато моя интуиция говорила – надо действовать.
– Теперь слишком поздно.
– Натурально! Вечно, бля, слишком поздно. – Маршалл с трудом поднялся с кровати, прошел и закрыл окно. – Ты бы позвонил в Вашингтон.
– Контора закрыта. Сегодня...
– ...выходной. Четвертое июля. Черт! А вот Кали, поди, работают без выходных, без Рождества, на хер, или там еще чего. – Маршалл снова рухнул на кровать. – Было время, когда мы просто занимались своим делом, пока не пришли эти яппи и всякие с университетскими дипломами. У нас было уличное образование. Мы работали без планов и инструкций.
– Ты не прав. – Ронейн встал. – Это несовременный взгляд. Все-таки они неплохие ребята.
– Карьеристы.
– Нет. Ты хороший малый, Маршалл. Но ничего особенного из себя не представляешь. Не укладываешься в схему. Поэтому лучше прекрати. Ругай не нас, а конгрессменов и законников. Это они связывают нам руки, когда мы собираемся предпринять что-нибудь нестандартное. Вспомни Гватемалу.
Незадолго до этого УБН пыталось заслать в Гватемалу небольшую группу агентов, в том числе и Ронейна, для оказания помощи властям в борьбе против дельцов наркобизнеса. Потребовалось шесть месяцев дебатов в конгрессе, прежде чем это решение получило одобрение. Но время было упущено, и сеть, которую собирались нейтрализовать, окрепла и стала неуязвимой.
Ронейн направился к двери.
– Ты пока поспи. И закройся как следует, а то она может вернуться. И отнюдь не потому, что ты такой милашка.
– Отвали, Ронейн! – Слова отскочили от закрытой двери.
Не успел он отойти, как Ронейн вернулся.
– Что еще? – проворчал Маршалл.
– Уже второй раз они говорят о каких-то взрывах.
– Я обратил внимание. Когда до чего-нибудь додумаюсь, скажу.
– Спокойной ночи, Маршалл. – Ронейн захлопнул дверь.
Маршалл снова установил свое защитное сооружение, постелил простыню и одеяло у сложенного вдвое матраса, свернулся на полу калачиком и уснул. Под рукой у него лежал заряженный револьвер.
В Вашингтоне, в двух тысячах миль к северо-востоку, люди проснулись, чтобы отпраздновать Четвертое июля.
В Мехико утро снова принесло изнуряющую жару. Маршалл спал сном младенца, и ему снился город, где постоянно идет дождь и всегда-всегда прохладно.
7
Сфера действий расширяется
Манчестерский Королевский госпиталь
Манчестер
Когда Соулсон прибыл в госпиталь, хирурги оперировали молодого констебля. У входа уже собрались репортеры, его встретил Армитедж, и они прошли внутрь, не сделав никаких комментариев. Соулсон знал, что Комитет по делам полиции обвинит его в некорректном поведении, в саморекламе за счет раненого полицейского. Однако, по своему обыкновению, он всегда навещал пострадавших коллег. Его встретили Гордон Дейли, заместитель начальника полиции, руководитель оперативного отдела и Фил Маррей, суперинтендант сектора "А", в ведении которого, находился центр города.
– Он просто чудом остался жив, – сказал Дейли, отхлебывая горячий чай, предложенный медсестрами. – Ведь у него порезано все...
– Введите меня в курс дела, – попросил Соулсон. – Только без анатомических подробностей.
– Он обходил свой участок на Портленд-стрит и вдруг услышал крики о помощи, – начал Армитедж, прежде чем Дейли успел раскрыть рот и сказать что-либо, что могло бы вызвать раздражение у Соулсона.
– Когда это случилось?
– В начале двенадцатого. Он связался по рации с участком на Бутл-стрит и попросил срочно прислать подмогу.
– Кто кричал? Мужчина или женщина?
– Он не сообщил. Сказал только, что нужна помощь, а сам двинулся по переулку за Николес-стрит, откуда и доносились крики. Освещения на улице не было.
– Позже, когда мы начали расследование, оказалось, что все уличные фонари были разбиты, – добавил Маррей.
– Пока он говорил с оператором, крики не смолкали. У нас есть запись.
– Вы ее прослушали? – спросил Соулсон.
– Нет. Она в Стрэтфорде. Но мне известно ее содержание. Он сообщил, что на улице было темно, потом увидел трех дерущихся мужчин – двое против одного. Сказал, что кого-то грабят и он идет на помощь. Потом побежал и нарвался на проволоку.
– Она была натянута между фонарным столбом и дорожным знаком, – вставил Дейли. – Фортепианная струна с припаянными к ней бритвенными лезвиями. Он врезался в них на полном ходу. – Дейли вдруг замолк, чувствуя, как в Соулсоне закипает злость.
– Продолжайте, – произнес Соулсон.
– Лезвия рассекли ему подбородок, нижнюю губу, горло и гортань. Если бы подбородок не принял основной удар, он был бы уже мертв.
– Когда пришла помощь?
– Через две-три минуты. Поблизости уже никого не было.
– Что говорят врачи?
– Возможно, выкарабкается. Но улучшение наступит не скоро.
– Вы думаете, это было подстроено специально?
– Возможно, – ответил Маррей. – К тому же эта проволока.
Через двадцать минут после происшествия, когда полиция обследовала район, оказалось, что никто в Чайнатауне ничего не видел и не слышал.
– Теперь они взялись за нас, – сказал Армитедж, когда они наконец остались с Соулсоном одни в небольшой комнате, временно предоставленной в их распоряжение. – Либо это хулиганская выходка, либо... предупреждение нам, шеф. Мол, занимайтесь своими делами, а не то всех вас перережем.
Некоторое время они молчали. Наконец Соулсон произнес:
– Ты знаешь китайскую общину. Я хотел бы встретиться с кем-нибудь. Из верхушки.
– Они предпочтут разобраться сами. – Армитедж понимал, что Соулсон имел в виду Триады. – Как им и свойственно.
– Но им не свойственно нападать на нас. Может быть, вместе мы сможем это уладить.
– Это опасно. У тебя много врагов. Если кто-то прознает... – Армитедж пожал плечами. – Ну ладно, я устрою. Только...
– Нет, – прервал его Соулсон. – Я должен встретиться лично.
– Они могут отказаться.
– А могут и согласиться. Возможно, у нас есть общие интересы.
– Речь идет о тяжком преступлении. Если они не захотят...
– Приложи все усилия. Организуй встречу.
– Слушаюсь, шеф.
* * *
Луиз Спенсер, председатель Управления по делам полиции Манчестера, прибыла через десять минут.
– Так и думала, что вы приедете раньше, – сказала она, когда врачи вышли из комнаты.
Соулсон не ответил. Политикам трудно понять, что не все имеют скрытые мотивы для своих действий.
– Что случилось? – продолжала Спенсер.
– Следствие еще не закончено, – раздраженно ответил он. – Раненый в критическом состоянии. – Соулсон встал и направился к двери. – Извините, у меня срочные дела. – Он вышел из комнаты вместе с Армитеджем. – Некоторые... – сказал он в коридоре, – просто вызывают недоумение, а? Слушай, сделай, как я просил. А я пока узнаю, как там дела. Оставь Джобу свои координаты.
В начале десятого утра, через десять часов после случившегося, молодой полицейский вышел наконец из критического состояния. С помощью микрохирургии, которой славился госпиталь, врачи зашили его глубокие раны. Соулсону сказали, что молодой человек больше не сможет говорить, ему придется пользоваться приспособлением «электронный голос». Ему спасли жизнь, но карьера полицейского для него окончена.
Полчаса провел Соулсон с женой пострадавшего, сидел и слушал ее рассказ о своем муже, о его мечтах.
– Он хотел стать таким, как вы, – сказала она. – Он уважал вас. Хотел стать начальником полиции.
Соулсон сочувственно кивал. Да и что можно было сказать? Сейчас слова ничего не значили. Он глубоко переживал несчастье молодого парня. Женщина держалась хорошо – мало слез и никаких упреков. Она обладала твердым, нордическим характером, ее бы не сломили и более жестокие испытания. Она напоминала ему Мэри, и он проникся к ней симпатией. Соулсону захотелось обнять ее и успокоить, но он понимал, что это совершенно неуместно. Наконец расставшись с ней, он присоединился к Армитеджу. Тот стоял у дверей палаты, где лежал молодой полицейский.
– Когда уехала Спенсер? – спросил он Армитеджа.
– Во втором часу. Велела держать ее в курсе.
– Пошла она на хер! – с несвойственной ему грубостью отозвался Соулсон.
– Он отчаянный парень, – сказал Армитедж. В руках у него был блокнот. – Как только пришел в сознание, выхватил у медсестры авторучку и дал понять, что хочет что-то написать. Ему подставили блокнот, и вот что он изобразил. Хотя и без деталей, но дает представление о том, что случилось.
Соулсон взял блокнот с выведенными слабой, дрожащей рукой каракулями.
– Черные, – разобрал он. – Не может быть! Он уверен?
– Уверен. Иначе не стал бы писать.
– Что, черт возьми, они там делали? Это не их территория.
– Я был прав. Это предупреждение. Нам.
– И китайцам. Иначе зачем было там появляться? – Соулсон вернул блокнот Армитеджу. – Ты уже с кем-нибудь говорил?
– Говорил, но пока нет ответа.
– Расскажи им об этом, это их подтолкнет.
– Хорошо. Ты сейчас домой?
– Надо немного вздремнуть. Советую тебе сделать то же самое. Но прежде я хотел бы взглянуть на парня.
– Нет смысла, шеф. Сейчас он под наркозом.
* * *
Вместе с хирургом Соулсон навестил раненого и сказал на прощание несколько теплых слов его жене. Затем Пол Джоб повез его домой. Ехали молча. Джоб знал, когда не следует прерывать грустные размышления шефа. В утренний час пик дорога заняла около часа. Соулсон предложил своему шоферу расположиться в гостиной на случай, если снова понадобится срочно куда-нибудь выезжать. Для Джоба это не составляло неудобства: он был разведен и, за исключением редких встреч со своими двумя сыновьями-подростками, все свободное время отдавал работе.
Какой-нибудь агент по продаже недвижимости охарактеризовал бы этот расположенный в зажиточном пригороде Вилмслоу дом как двухэтажный особняк с тремя спальнями и не требующим особого ухода садом. Соулсон купил его, считая, что Мэри хотела бы, чтобы Тесса росла именно в таком доме, теплом и уютном. Тесса жила с ним до сих пор, но сейчас, отдавшись работе, она вела такой же образ жизни, как и ее отец, и дом их превратился в базу для ведения оперативной работы. Время как бы остановилось в этом доме, заполненном памятными безделушками молодой девушки, фотографиями и наградами, сопутствующими карьере Соулсона, а также мебелью, которая, казалось, стояла здесь вечно.
Соулсон уснул сразу, как только его голова коснулась подушки. Сон отодвигал все проблемы, и он ценил это как дар судьбы.
Через три часа зазвонил телефон. Это был Армитедж.
– Они согласны встретиться, – коротко сказал он. Следовало быть осторожным: даже у начальника полиции телефон мог прослушиваться. – Где ты будешь в семь?
– В Стрэтфорде. – Соулсон рассчитывал к этому времени быть в штаб-квартире полиции.
– Хорошо, шеф. Я устрою ужин сегодня вечером.
– Как наш парень?
– Врачи говорят, нормально.
Соулсон положил трубку и встал с постели. Накинув халат, пошел будить Джоба.
– Чай будет через минуту, – услышал он голос Джоба из кухни. Ему никогда не удавалось застать своего шофера врасплох. Тот встал сразу, как только зазвонил телефон. Он знал, что, проснувшись, Соулсон больше уже не ляжет. Соулсон пошел в ванную и принял душ. Вытираясь, он почувствовал запах бекона и, сразу ощутив голод, поспешил на кухню.
* * *
Около трех они подъехали к штаб-квартире в Стрэтфорде, и Соулсон, как обычно, пешком поднялся на одиннадцатый этаж.
– Есть что-нибудь срочное? – спросил он свою секретаршу Валери.
– Пресса, Луиз Спенсер, министерство внутренних дел с запросом о ночном происшествии, – ответила она.
– Я бы не назвал это важным, – сказал он сухо. Он заметил ее улыбку: она привыкла к его снисходительному отношению к тому, что другие считали важным. – Мне нужен Рой и прошу не беспокоить.
– А чай?
– И чай, – улыбнулся он и вошел в кабинет.
Чай и Армитедж прибыли одновременно.
Соулсона всегда удивляла способность секретарши угадывать момент, когда он входил в здание, и подавать готовый чай как раз к тому часу, как он собирался сесть за стол.
– Итак, – твердо взглянул он на Армитеджа, когда дверь за Валери закрылась. – Скажи, почему здесь оказались замешаны китайцы?
– Я не знаю, шеф.
– Ты можешь не знать, но должны же у тебя быть какие-то идеи. Они твои друзья, Рой. Ты женат на китаянке. Тебе должно быть известно больше, чем другим.
Армитедж помедлил. За все годы, что они знали друг друга, это был второй раз, когда им приходилось выбирать: семья или долг. Наконец он заговорил, взвешенно и осторожно:
– Когда речь заходит о подобного рода делах, я для них по-прежнему чужак.
– Да ладно, Рой. Чужак или нет, но есть вещи, которые ты знаешь лучше нас.
– Я могу только предполагать.
– Пожалуйста, лишь бы это нам помогло.
– Китайцы понятия не имеют, почему им угрожают.
– Это черные?
– Черные лишь исполнители. Но китайцы считают, что за ними кто-то стоит. Они не верят, что те настолько умны и способны. – Армитедж пожал плечами. – Но, я думаю, они не правы. Китайцам свойственна обособленность... они никому не доверяют. Даже нам, белым. С их точки зрения, мы варвары.
– Даже ты?
Армитедж улыбнулся:
– Даже я. Хотя и женат на китаянке и у нас трое детей.
– Вот уж не знал.
– Но я не жалею. Начнись все сначала, я бы все равно женился на Линде. Однако различия остаются. Хотя и прошло столько лет.
– Расскажи мне, что тебе известно.
– Не много. В общих чертах. Ты знаешь что-нибудь о Триадах, шеф?
– Не так уж много. Знаю, что есть такая организация. Состоит из трех группировок. И живут они за счет китайской общины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59