Как я и ожидал, мексиканское бюро регистрации браков было уже закрыто. На главной улочке городка красовалась реклама, возвещая о том, что близлежащее питейное заведение имеет самую длинную стойку в мире. Я усадил Корлисс за один из столиков перед рюмкой, а сам отправился на улицу отполировать мои заржавевшие знания испанского языка, сделав это на первом же попавшемся мне полицейском:
– Пуэде рекомендарме ин абогадо квикомпренде инглесс? – отважился я на фразу.
Полицейский кивнул.
– Ясно! Конечно, матрос. – Он показал мне на освещенное окно на втором этаже дома напротив. – Вон там, на той стороне. Хосе Сан-чес Аварилло. Хосе сдал государственные экзамены в Стэндфордском университете и отлично говорит по-английски. Скажите ему, что вас послал Ник.
Я перешел улицу и поднялся по лестнице. Аварилло был молод, хорош собой и услужлив. Судя по всему, именно такого адвоката мне и нужно было найти, или какого-нибудь, кто был знаком с местными обычаями.
Мы обменялись приветствиями, а потом я положил на его стол десять десятидоллоровых ассигнаций.
– Для вас, сеньор.
Аварилло проверил деньги.
– Си, сеньор. Что я могу для вас сделать?
– Мне нужна брачная лицензия.
– Ах вот оно что?
– Для миссис Джон Мейсон, вдовы, и Свена Нельсона, холостяка. – Я взял карандаш, лежавший на столе, и написал ему наши имена. – А также священника или мирового судью, все равно кого, лишь бы он обладал полномочиями обвенчать нас.
Аварилло изучал наши имена.
– Это нужно сделать сегодня, сеньор?
Я утвердительно ответил ему по-испански.
Он пересчитал банкноты и сунул их в карман жилета.
– Как вам будет угодно, сеньор. – Он откинулся на спинку своего вращающегося кресла. – Но, надеюсь, вы понимаете, что сейчас уже поздно для такого рода дел? Я буду вынужден нарушить покой чиновника бюро по регистрации, а также управляющего здания суда, не говоря уже о судье. – Его улыбка источала любезность. – После того как вы выплатили мне мой гонорар... – Он потер руки. – Нужно заплатить гонорар и другим людям. Скажем, еще сто долларов.
И это после того, как он положил мои деньги в свой карман. Я высказал ему свое недовольство. Аварилло продолжал улыбаться.
– И тем не менее иначе я не смогу вам помочь. Неужели вы захотите огорчить вашу очаровательную сеньору, сеньор? И я уверен, что она очаровательна...
Мне не оставалось другого выхода, и он отлично знал об этом. Я выложил ему на стол еще сотню долларов.
Аварилло присоединил их к другим деньгам.
– Премного благодарен, сеньор... Если вы и мисс Мейсон соблаговолите зайти сюда через полчаса, то у меня уже будет необходимая вам лицензия и квалифицированный судья.
Я вернулся в бар с самой длинной стойкой в мире. К Корлисс уже успел прицепиться какой-то темнокожий пьянчужка. Он сидел напротив нее на стуле и пялился на нее. При этом он что-то говорил на непонятном языке. Когда я уже стоял позади него, он перегнулся через стол и попытался погладить руку Корлисс.
А та словно окаменела от страха. Я схватил парня за отвороты куртки и поднял его со стула. Он оказался крупнее и мускулистее, чем казалось на первый взгляд, – с мышцами человека, который занимается тяжелым физическим трудом.
Он сбросил мою руку, встал около стола и обрушил свой незнакомый говор в мой адрес. Мне почему-то показалось, что он говорил на румынском или югославском языке.
– Ты хоть немножко понимаешь, что он хочет? – спросил я у Корлисс.
Она встала, бледная, как мел.
– Нет. Уведи меня отсюда, Швед. Я его боюсь.
Я хотел провести ее между столиков из бара, но парень преградил нам дорогу. Трудно было сказать, в каком он находился настроении и чего он хотел. Но как бы то ни было, он вытянул руку и шлепнул Корлисс по заду.
Та вскрикнула. В тот же момент я влепил ему затрещину, так что он упал на пол. Сразу же появился кельнер-мексиканец.
– Что тут случилось?
– Этот человек оскорбил сеньору, – объяснил я.
Кельнер воспринял это довольно философски.
– Этот человек пьян, сеньор.
Он помог человеку подняться на ноги и прислонил его к стойке, чтобы тот мог продолжать пить.
А я должен был немного погулять с Корлисс по главной улице, пока она вновь не обрела душевное равновесие. К этому времени уже прошло полчаса, и нам нужно было возвращаться к Аварилло. Я сказал, стараясь произнести все спокойно:
– Путь к мотелю не близкий. Почему бы нам не переночевать здесь, когда мы поженимся?
Она все еще находилась под впечатлением от сцены в баре, но ей все же удалось выдавить для меня улыбку.
– Как тебе хочется, Швед.
Я позвонил в отель и зарезервировал номер. Потом я купил бутылку рома, и мы направились к адвокату.
Венчание нельзя было назвать пышным. Судья, сухой, щуплый мексиканец, проговорил полагающиеся в таких случаях слова, которые Аварилло перевел Корлисс. Церемония оказалась чрезвычайно короткой. Гордость мексиканского суда очень спешил вернуться туда, где его застал телефонный звонок Аварилло. Тем не менее его слова были так же впечатляющи, как будто нас венчал священник из собора Святого Патрика.
Когда церемония закончилась, все мы выпили по рюмочке – в том числе и два свидетеля: какая-то девушка с глазами серны и ее дружок с изборожденным оспой лицом, судя по всему, проститутка и ее сутенер.
Подписавшись под брачным свидетельством, все быстро исчезли. Аварилло сложил свидетельство и составленную по всем правилам брачную лицензию и протянул их Корлисс.
– Да благословит ваш брак Господь, сеньора!
– Спасибо, – спокойно ответила она.
Он закупорил бутылку с ромом, в которой было еще полбутылки, и поставил ее в шкаф с бумагами. Потом он пожал мне руку.
– Желаю вам обоим много счастья, сеньор.
Казалось, он был очень доволен самим собой. Неудивительно – ведь он заработал почти двести долларов.
Корлисс и я спустились по обшарпанным ступенькам, и они пищали под нашими ногами. Я положил руку на ее талию.
Главная улица Тихуаны кишела туристами и молодыми матросами из морского опорного пункта, который находился в Даго. Большинство матросов было навеселе. У них в карманах было полно денег, они покупали в лавочках всякий хлам, часто фотографируясь у уличных фотографов. В этой же уличной сутолоке бродили полицейские в форме и проститутки. Копы приглядывали за потаскушками, а те, в свою очередь, посматривали на матросов. В итоге все были довольны. Почти из каждой второй двери доносились звуки музыкальных автоматов и танцевальных оркестров. На нас никто не обращал внимания, и совершенно никого не беспокоило, что мы только что поженились. Только мы вдвоем знали об этом – мистер Нельсон и миссис Нельсон.
Я прошел с Корлисс какое-то расстояние по улице, постепенно привыкая к мысли, что я женатый человек. Чувство было сладостным, казалось, будто ты паришь над облаками, белыми воздушными облаками, сделанными словно из пенопласта.
Наконец, на углу мы увидали бар. Я купил еще одну бутылку, и мы поехали на такси в отель. Номер в отеле был уютным, просторным и старомодным, с высоким потолком и большими окнами. Ванна была выложена мрамором и такая большая, что в ней можно было плавать.
Когда дежурный по этажу удалился с долларом в кармане, я открыл бутылку с ромом и наполовину наполнил стаканы.
– Ты счастлива, дорогая? – спросил я у нее.
– Очень, – ответила она.
Но и ее улыбка, и ее голос были невыразительными.
Я снял куртку и расслабил галстук.
– В чем дело? Что-нибудь не так?
– Нет, нет, все так, – уверила она меня и, присев на краешек кровати, сняла туфли. Какое-то время она с наслаждением поводила пальцами ног, а потом сняла и чулки.
Я снял рубашку и расслабил пояс.
– Готов биться об заклад, что люди в твоем мотеле будут удивлены, узнав, что мы поженились.
– Да, конечно, – согласилась она.
Она встала и стянула платье через голову. После этого расстегнула крючок своего бюстгальтера. Я расшнуровал ботинки и поднял глаза на нее. Она выскользнула из своих черных кружевных трусиков и, снова сев на кровать, распустила свои золотистые волосы.
– Как ты думаешь, когда полиция хватится, что Джерри исчез?
– Очень неподходящее время для подобных вопросов.
Она отпила немного рому.
– Извини.
Я быстро разделся и дрожащими руками закурил сигарету.
– Надеюсь, что они никогда его не найдут.
Она легла на кровать, вытянув одну ногу, а другую стала то сгибать в колене, то снова выпрямлять. Однако в глазах, которыми она смотрела на меня, не было страсти. Только мягкое, почти безразличное выражение. Улыбка казалась вымученной и неискренней.
Внезапно я почувствовал себя как-то неуютно. Я не знаю точно, чего я ожидал от брака, но, во всяком случае, не этого.
Улыбка Корлисс стала еще более искусственной.
– Что с тобой, дорогой? Почему ты смотришь на меня такими глазами?
Я присел рядом с ней на кровать. Зеркало на туалетном столике стояло под таким углом, что я мог видеть в нем нас обоих. Казалось, что даже ее тело изменилось, оно показалось мне каким-то изношенным. Раньше она утверждала, что любит меня, не хотела даже обождать с женитьбой и три дня, а теперь лежала передо мной на кровати какая-то безучастная и усталая.
– Что с тобой, дорогой? – повторила она.
– Ничего, – солгал я.
Она потянула меня к себе.
– Тогда иди ко мне, дорогой. Прошу тебя.
Она была моей женой. Ради нее я убил человека. Я страстно желал ее, и я вновь овладел ею. Какое-то время я надеялся, что все это лишь игра воображения, но, к сожалению, я не ошибался. Мы были лишь двумя людьми, лежавшими на одной кровати.
Я покосился в зеркало. Страстные объятия Корлисс были такими же вымученными, как и ее стоны. Свежеиспеченная миссис Нельсон дарила свои ласки как-то механически и безучастно.
Волшебство той безумной ночи на утесе, где мы сплелись воедино, страстно желая друг друга, словно водой смыло.

11

Кое-как прошли ночь и следующий день. А сейчас снова был вечер, и мой медовый месяц – даже для моряка – казался сплошным обманом, ибо я проводил его в бунгало номер три мотеля "Пурпурный попугай", расположенном на 101 шоссе, севернее Сан-Диего.
Я то и дело смаковал ром, прислушиваясь к плеску волн, шуму уличного движения и веселому стрекоту цикад. И я вдыхал ароматы цветущих по ночам никотианы и гардений.
Я снова был в "Пурпурном попугае". И это естественно. Я помнил, как плакала Корлисс, когда мы уезжали из отеля в Тихуане. Я помнил о горячем утреннем мексиканском солнце. Я хорошо помнил, как оттолкнул одного мексиканского полицейского к стене, когда он осмелился съязвить мне, что я слишком пьян, чтобы садиться за руль.
Я постепенно все больше и больше вспоминал, что случилось в ту ночь и в последующий день. Я вспомнил, как Корлисс дала полицейскому денег. Много-много денег. Моих денег. Само собой разумеется, как возмещение за оскорбление достоинства. Смутно припомнил о том, что она пообещала ему самой сесть за руль, помнил ее бледное, решительное лицо, ее длинные золотистые волосы, которые развевались на ветру, – она вела машину с поднятым верхом, чтобы ее супруг поскорее протрезвился.
Я швырнул пустую бутылку в стену. Хотел услышать звон и грохот. А потом скатился с кровати на пол и пополз на четвереньках в ванную, Я слишком нализался, чтобы быть в состоянии встать под душ, поэтому я просто пустил в ванную холодную воду, улегся в нее, не закрывая крана, и начал массировать себе ледяной водой голову и тело.
Я пролежал так довольно долго. И как раз в тот момент, когда я попытался с трудом выползти из ванны, я услышал скрип решетчатой двери. По каменным плитам цокали высокие каблучки. Кем бы она ни была, но она явно спешила.
– Мистер Нельсон! – Голос был настойчивым и доверительным.
Я выполз из ванной, повязал себе на бедра полотенце и вышел в комнату. Это была Мэмми. В руке она держала чашку с горячим кофе. Я повязал полотенце потуже.
– Что означают эти шутки?
Она посмотрела на меня таким взглядом, что и в первое утро, как будто я ей нравился в таком виде. Потом она скривила губы и протянула мне чашку с кофе.
– Выпейте это, мистер Нельсон, прошу вас.
Черный кофе был крепким и вкусным. Я быстро опорожнил чашку и поставил ее на столик для бритья, рядом с остатками моих денег.
– Спасибо. Вы – хорошая девушка, Мэмми. Но я кое о чем вас спросил.
– О чем?
Я вытер губы тыльной стороной ладони.
– Что означают эти шутки?
Мэмми бросила взгляд через плечо, в темноту за дверью, потом снова посмотрела на меня. Она тяжело дышала, и ее высокие груди поднимались и опускались. Или она чего-то боялась, или слишком быстро прибежала ко мне.
– Вы что, смеетесь надо мной?
– Разумеется, нет.
– Вам здесь угрожает опасность, мистер Нельсон. Поверьте же мне. Прошу вас, уезжайте отсюда и исчезните бесследно.
Третий раз она уже говорила об этом. Я взял штаны и натянул их поверх полотенца.
– И что же это за опасность?
Она гнула все ту же линию:
– Я не знаю.
– А кто говорит, что я должен отсюда смыться?
– Я.
– Только вы?
– Только я.
Я бросил полотенце, застегнул штаны и причесался. Без своей шапочки я чувствовал себя почти что голым. Я натянул и ее на затылок.
Губы Мэмми скривились в иронической улыбке.
– Вот это правильно. Надвиньте ее на сторону и попытайтесь разыграть из себя прожженного супермена, когда на самом деле вы просто слабый человек... Покажите им, что вы ничего не боитесь, что вам и море по колено.
Я ухмыльнулся.
– В чем же все-таки дело, крошка? Ревнуете к Корлисс?
Казалось, что этот вопрос она должна была сначала переварить.
– Нет... Думаю, что нет.
Я заткнул в брюки рубашку и повязал галстук.
– Могу я спросить вас кое о чем?
– А почему нет? – слабо спросила она.
– Как случилось, что такая красивая девушка, как вы, вышла замуж за человека... Короче, за такого, как Мик? Я не собираюсь вмешиваться в вашу частную жизнь, но мне кажется, что вы могли бы подыскать себе и получше.
Ее улыбка стала еще более саркастической.
– Вы наверняка родились не в городке Южной Дакоты, где на трех девушек приходится только один человек мужского пола.
– А вы из Южной Дакоты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19