У меня есть даже подписанное им признание. Что касается смерти Ходамы, то в отношении его смерти улики против братьев есть. Однако при ближайшем их рассмотрении я не чувствую особой уверенности.
— Вы продолжаете скрывать свои мысли, Адачи-сан, — мягко укорил его Фицдуэйн. — Гоэнрио-наку, прошу вас, будьте откровенны со мной.
Адачи невольно улыбнулся произношению Фицдуэйна, но отнюдь не мыслям, которые он пытался высказать. Ирландец затронул такой существенный элемент человеческих отношений, как амаи, что можно было бы приблизительно перевести как “детская зависимость”. В Японии это было тем более важно, что помогало перейти к шиньо — абсолютному доверию и уверенности не только в искренности другого человека, но и в том, что он или она сделают то, что от них ожидают, не считаясь с ценой. Для того чтобы между двумя людьми развились такие отношения, требовалось, как правило, несколько лет, но Адачи с удивлением почувствовал, что может верить Фицдуэйну.
— Я думаю, что братья Намака — довольно грязная парочка, которую следует вывести из игры, — сказал Адачи. — У меня нет сомнений в том, что именно они отдали приказ о вашем убийстве и что они используют террористические организации для достижения коммерческого успеха. Что же касается Ходамы, то я не верю в то, что они могут быть виновны. Мне кажется, что смерть куромаку — это часть большой политической игры и что ее сценарий подразумевает уничтожение Намака. Смешно, но расследование убийства Ходамы заставляет меня чувствовать, будто я сражаюсь не на той стороне.
Фицдуэйн некоторое время обдумывал слова Адачи.
— Мне не очень нравится мысль о том, что, как бы осторожны мы ни были, мы все можем кончить как начинка образовавшегося политического бутерброда, — сказал он наконец. — Возможно, нам стоило бы объединить свои резервы…
Адачи вспомнил, как он подозревал утечку информации В Кейшичо или в прокуратуре и, впервые не обманывая себя, подумал, что по иронии судьбы он не может доверять никому, кроме этого ирландца.
Он кивнул.
— Давайте отправимся на прогулку, Фицдуэйн-сан, — сказал он. — Я знаю одно место, где мы сможем спокойно поговорить, к тому же мне хотелось бы, чтобы вы еще раз встретились с сержантом Акамацу.
— А-а-а… полицейский ветеран с мудрыми глазами, — оживился Фицдуэйн. — По-моему, в прошлый раз он был не слишком доволен моим поведением: как-никак я испачкал кровью его безупречную мостовую. Ну что ж, пойдемте.
Они как раз собрались уходить, когда Фицдуэйну позвонил Йошокава. Братья Намака просили извинить за задержку, объясняя ее тем, что один из них находился в отъезде и что им обоим хотелось встретиться с господином Фицдуэйном. Встречу они назначили на сегодня, на вторую половину дня, и обещали прислать машину, которая отвезла бы Фицдуэйна в “Намака Тауэр”.
— Пожалуй, они учуяли приманку, Йошокава-сан, — удовлетворенно заметил Фицдуэйн.
— Постарайтесь, чтобы они этим и ограничились, — отозвался промышленник. — Это очень опасные люди.
— Я повешу на шею несколько головок чеснока, — успокоил его Фицдуэйн, — и, может быть, приму еще кое-какие меры. Какого черта, Йошокава-сан, это должно быть прелюбопытно!
Фицдуэйн вернулся после своей продолжительной беседы с Адачи и сержантом Акамацу незадолго до обеда и предпочел поесть у себя в номере.
Его телохранители всегда чувствовали себя намного лучше, когда Фицдуэйн не сидел в общественном месте, словно нарочно подвергая себя опасности. Сейчас ему требовалось некоторое уединение, чтобы спокойно обдумать ситуацию. Через пару часов он должен встретиться и обменяться любезностями с людьми, которые, как он не без оснований подозревал, несколько раз пытались убить его.
Предвкушение этой встречи заставило его почувствовать себя в высшей степени странно. Гнев и легкий страх обуревали его, но вместе с тем он продолжал чувствовать себя несколько неуверенно. Инициатива по-прежнему оставалась в руках его врагов, а он все еще не мог аргументирование доказать, что именно они неоднократно покушались на его жизнь. Он мог только подозревать, но не больше. Если Намака не сделают первый ход, он не сможет ничего предпринять, не переходя той грани, через которую ему очень не хотелось переступать.
Он не мог убивать из-за одних подозрений. Должны же быть в этом безумном и опасном мире какие-то основополагающие ценности, благодаря которым только и можно жить. Килмара, бывало, упрекал его за недостаток жестокости, но дело было в том, что Фицдуэйн не мог измениться. Он был воспитан с верой в какие-то неизменные ценности и стандарты, и с этим ничего нельзя было поделать. Даже для того, чтобы спасти жизнь свою и жизнь своего ребенка, Фицдуэйн не отважился бы первым нанести удар без достаточно веских оснований.
Он заказал сандвичи и бокал белого вина и решил принять ванну. Еда появилась через считанные минуты, но доставил ее улыбающийся сержант Ога. Они с Фицдуэйном успели подружиться, к тому же охранники не хотели, чтобы очередной убийца проник в номер гайдзина под видом гостиничной обслуги. Узнав Фицдуэйна поближе, они сумели лучше приспособиться к нему и теперь отлично справлялись со своей работой. Наблюдение, которое они вели за своим подопечным, было всеобъемлющим и внимательным, но деликатным. Несмотря на это, Фицдуэйн часто досадовал на необходимость их эскорта: он очень любил разгуливать в одиночестве по улицам незнакомых городов, и то, что он вынужден был проделывать это в компании вооруженных до зубов сопровождающих, портило ему удовольствие.
Вряд ли кому-нибудь удалось бы почувствовать себя беспечным туристом, когда рядом вышагивают настороженные полицейские с автоматами, пусть и скрытыми под одеждой в наплечных чехлах.
Автоматы появились у полицейских после инцидента на Ясукуни-дори; если якудза были настроены играть в серьезные игры, то и токийская полиция не собиралась равнодушно на это смотреть: полицейские умели учиться на своих ошибках.
Фицдуэйн подумал, что начинает понемногу разбираться в том, по каким принципам функционирует вся система — насколько гайдзин вообще мог в этом разобраться — и каким образом вписываются в нее такие персонажи, как Ходама, братья Намака, Йошокава и все прочие. Как ни напрягал он свое воображение, ему никак не удавалось уверить себя в том, что Япония является государством, близким к диктатуре; впрочем, она была также далека и от типичной западной демократии.
Основная сила японского государства заключалась в населении: в большинстве своем высокообразованном, движимом трудовой этикой, основывающейся на принципах конфуцианства, воспитанном на уважении к порядку. Населением управляла эффективная система гражданских служб, почти не подверженная коррупции. Укрытая от внешних врагов “ядерным зонтиком” Соединенных Штатов и обладая свободным выходом на бездонный внутренний рынок этой страны, подстегиваемая экономическим планом Маршалла и двигаясь на гребне экономического бума, вызванного войнами в Корее и во Вьетнаме, Япония, от которой в обмен на все эти блага требовалось только одно — оставаться антикоммунистическим государством, сумела в удивительно короткий срок проложить себе путь от разрухи послевоенных лет к одному из ведущих мест в мире по объему промышленного производства. Этот неслыханный рост вызвал к жизни неслыханные поборы и несправедливость.
То же самое могло произойти в любой стране, ибо деньги и власть являются лишь оборотной стороной медали.
Основная часть прибылей осела в карманах крупнейших японских корпораций, но немалые суммы попали к коррумпированным политическим структурам и к якудза — организованной преступности. Если кто и потерял от этого перераспределения, так это средний японский избиратель. В обмен на долгие часы изматывающего труда он или она вынуждены были на каждом углу переплачивать буквально за все. Еда, жилье, автомобили, финансовое обслуживание — все было чем необходимее, тем дороже, а проценты на сбережениях были смехотворными. Официально считалось, что огромные суммы направляются на финансирование экспорта. Фактически же большая их часть шла на финансирование прогнившей политической системы и старого доброго гангстеризма.
Уникальный, сложный японский язык и изолированное географическое положение не способствовали тому, чтобы на японской почве развивались те же явления и тенденции, что и во всем остальном мире, однако Фицдуэйну казалось, что рано или поздно средний японский избиратель-сан очнется, и тогда что-то переменится к лучшему. Но Фицдуэйн заботился не столько о будущем, сколько об игре, которую он должен был вести в ближайшее время.
Новой неизвестной в уравнении с братьями Намака была их возможная причастность к поставкам запрещенного оборудования в Северную Корею. Килмара намекнул ему на это обстоятельство в коротком телефонном звонке по засекреченной линии связи. Фицдуэйн разговаривал с генералом в относительно безопасных помещениях посольства Ирландии, однако генерал торопился, и подробной беседы не получилось.
Фицдуэйн понял только то, что Намака и кое-кто из персонала цеха “Намака Спешл Стил” вели секретные переговоры с северокорейским ядерным лобби. По мнению Килмары, Фицдуэйну следовало беречь задницу и по возможности не цепляться ею за гвозди, так как ставки в игре оказались много выше, чем предполагалось вначале. Держать глаза открытыми в любом случае было небесполезно — никто не мог точно сказать, что на самом деле происходит. Даже сообщения разведслужб представляли собой не что иное, как смесь ничего не значащих фактов и осторожных и Довольно туманных предположений. Аналитики спецслужб единогласно утверждали только одно: при неблагоприятном развитии событий у режима Северной Кореи появится ядерное оружие.
Килмара закончил предупреждением, что японцы, гостем которых считался Фицдуэйн, могут без особого энтузиазма отнестись к тому, что сведения о незаконном бизнесе братьев Намака станут широко известны.
— Я предполагаю, — сказал Килмара, — что местные фараоны…
— Адачи из Токийского департамента полиции, — перебил Фицдуэйн.
— … Навряд ли знают о ядерной подоплеке этого дела, но местная служба безопасности наверняка захочет, чтобы все было шито-крыто. Япония слишком сильно зависит от международной торговли, а США — крупнейший покупатель их товаров. Меньше всего им захочется, чтобы американцы узнали, как они продали завод по производству ядерного оружия врагам дядюшки Сэма. Здесь затронуты слишком серьезные интересы, так что имей это в виду.
— Что я должен выискивать, кроме непосредственной опасности для своей задницы? — спросил Фицдуэйн. — Они могут показать мне готовенькую водородную бомбу и сказать, что эта штука производит шоколадные батончики. Я думаю, что со мной у них этот номер вполне пройдет, в конце концов, я не физик-ядерщик и не эксперт по обогащению урана.
— Послушай, я просто излагаю тебе свои соображения по поводу неподтвержденных слухов, — возмутился Килмара. — Держи глаза и уши открытыми и не забывай, что Япония не такая уж большая страна. Счастливой охоты!
Фицдуэйн припомнил, что территория Японии, которую ее жители считали неплодородной, продуваемой всеми ветрами местностью, напрочь лишенной природных богатств (еще одна причина для самоотверженного изнурительного труда), на самом деле равнялась ста сорока шести тысячам квадратных миль — чуть больше половины штата Техас. Что поделать, иногда советы Килмары были более чем бесполезны.
Фицдуэйн прожевал свои бутерброды, погрузился в ванну и выпил свое вино маленькими, экономными глотками. Ему пришло в голову, что хотя Адачи и Паук могут и не принадлежать к числу посвященных, однако секретная служба “Кванчо” уж наверняка входила в круг тех, кому подобные сведения были доступны. Это объясняло, в частности, участие в расследовании Чифуни и заставляло Фицдуэйна заново пересмотреть все пункты своего плана. Гайдзина вызвали в Японию, чтобы он помог сдвинуть с мертвой точки расследование убийства Ходамы, но что будет, когда они поймут, что Фицдуэйн-сан может откопать что-то такое, что нанесет ущерб национальному престижу?
Фицдуэйн выскочил из ванны и принялся яростно растираться полотенцем, напевая старинный ирландский строевой марш. Потом он тщательно оделся.
Легкий темно-синий костюм, бледно-голубая сорочка, строгий галстук, шелковые носки и до блеска начищенные туфли сделали его похожим на образцового служащего-сарари. Посмотрев на себя в зеркало, Фицдуэйн улыбнулся: не хватало только булавки со значком корпорации.
Он проверил, легко ли вытаскиваются из манжета метательные ножи, осмотрел свой компактный “калико” и как раз засовывал его в кобуру, когда зазвонил телефон.
Прибыл лимузин “Намака Корпорейшн”. Фицдуэйн забрал подарок, который он привез для братьев, и вышел. Его переводчица, Чифуни, ждала в вестибюле. Увидев Фицдуэйна, она поклонилась, как сделала бы это на ее месте любая воспитанная женщина-служащая, однако когда она выпрямилась, он заметил на ее лице уже знакомую загадочную улыбку.
Он чуть было не пропустил ее в дверях, однако вовремя вспомнил, что находится в Японии. Улыбнувшись Чифуни, он вышел первым и первым же уселся в ожидающий его черный лимузин. Шофер был в парадной темно-синей форме и белых перчатках, а на сиденьях Фицдуэйн увидел белые самолетные чехлы. Дверцы машины украшал затейливый герб корпорации.
Пока они ехали на север, в сторону Икебуро и Саншайн-Сити, Фицдуэйн размышлял об истории становления корпорации “Намака” и пытался представить себе, что пришлось вынести двум страдающим от голода подросткам, отца которых только что казнили, и каково это было — выжить в разбомбленном послевоенном Токио.
Он чуть было не пожалел братьев, но потом вспомнил пулю, которая едва не оборвала жизнь его собственного сына.
Всю дорогу он остро чувствовал присутствие Чифуни, которая сидела рядом с ним на заднем сиденье, серьезная и молчаливая, как и полагалось переводчице в присутствии босса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80