— Нет… они разводятся. — Я тяжело опустилась на стул и задумчиво уставилась на сад.
— Ох, это кошмарно! — насупилась Уля.
— Не так уж кошмарно…— вздохнула я. — Думаю, даже к лучшему.
— Ведь этот ее муж… — Подруга немного запнулась. — Ведь у него…
— Была другая, — услужливо закончила я.
— Вот именно!
— Была другая! — вырвался у меня отчаянный крик. — И наверное, хорошо, что они расстаются, ей уже не придется страдать из-за его измен, правда?
Уля опешила.
— С этой точки зрения, конечно, хорошо. Но разве они не могли до старости любить друг друга и жить счастливо?
— Ой, Уля, что же это за жизнь, когда тебе изменяют… Ну а Анета была в Колобжеге… — тихо сказала я.
— Не огорчайся, ты тоже поедешь отдыхать.
— Я огорчаюсь не из-за того, что она там была, а я нет, — обиженно ответила я.
— Ты что, не рада, что твоя подруга отдохнула? Какая же эта Уля!
Анета боится ездить в поездах, потому что в поездах грабят. Нападают. Усыпляющий газ и т.д. Анета смотрит «Новости», а потому все знает. Она решила съездить отдохнуть по путевке с курсом похудания, ну и поехала. Ехала в вагоне одна с какой-то женщиной. Проводник предложил им пересесть в другой вагон, поближе к спальному, потому что нашли кого-то с ножевыми ранениями в туалете в поезде Хожув — Варшава. Они пересели. Перед Гданьском снова пришел проводник и предупредил, чтобы они были поосторожнее, потому что скоро Труймясто. Перед Слупском он снова пришел и посоветовал им не лежать, потому что они могут проснуться без туфель. И сидел с ними до самого Колобжега! Анета еле жива! Совершенно не отдохнула, всю неделю только и переживала, как же она поедет обратно!
— Анета — это та хорошенькая блондинка, у которой жесткошерстная такса? — заулыбалась Уля.
В ней ни на грош эмпатии! А мир такой страшный! Опасность подстерегает на каждом шагу.
— Да, — буркнула я в ответ, чувствуя, что лучше Уле ничего не рассказывать.
— Ничего удивительного, что проводник пытался…
— Он ее защищал! Ты представляешь, что творится на свете, если проводник сидит с двумя женщинами в купе, потому что могут нагрянуть бандиты?
— Успокойся, — сказала Уля. — Какие бандиты? Анета всегда нравилась мужикам. И проводнику, наверное, понравилась. Ничего странного, что он пытался за ней приударить. А какие мужчины нам больше всего нравятся? Те, что нас защищают, эх ты, дуреха!
Я тут же вспомнила все подробности. Анета рассказывала главным образом о проводнике. Какой он душка. Учится на факультете управления. Ему тридцать лет. Приходится работать, иначе нечем было бы платить за учебу. Ой, до чего же я наивна! Она дала ему свой телефон, потому что он такой классный парень! А я сижу тут и убиваюсь, что мир враждебен!
Я разнервничалась. Уля смотрела на меня с усмешкой. И даже, кажется, немного снисходительно.
Я глянула на сад за окном. Дождь лил красиво. Ровными струями падал на землю. Зарядило, похоже, на три дня, небо затянуто тучами до горизонта. Надо бы включить электрообогрев в ванной, а то мое белье сопреет.
Завтра не поеду в Варшаву, дома уютно, когда так льет и льет. Я посмотрела на отложенную в сторону фотографию. Она в самом деле кошмарная. Уля встала.
— Отличный чай. Ну так что, мы едем завтра к этому ортодонту? На рынке купим яблок. — Она была просто полна энтузиазма.
Странная эта Уля.
— В конце концов, земле нужен дождь. Особенно перед длинным летом, — улыбнулась я.
Нет у меня никакой депрессии!
У МЕНЯ БУДЕТ РЕБЕНОК
Вчера пришла короткая весточка от Голубого, куда мне надо позвонить, чтобы записаться на собеседование по поводу визы, он по факсу вышлет приглашение, которое сделал через какого-то Дэвида Чайлдхуда, и переведет на мой банковский счет тысячу долларов на дорогу. Я подскочила от радости и помчалась к Тосе.
— Тося, мы едем! — сообщила я с порога.
— Ой-ой, мамочка, как здорово, а я тоже должна? У меня же в этом году выпускные экзамены, и поездка совершенно выбьет меня из колеи. Я говорила с бабушкой и с удовольствием останусь.
Я спустилась вниз и не могла прийти в себя от удивления.
Собственно говоря, я могу поехать одна, но как же я оставлю ее на праздники? Оказывается, я совсем не знаю свою дочь, потому что была абсолютно уверена, что она будет без ума от радости. Но Тося считает, что кто-то обязан присмотреть за домом (Борис и кошки нуждаются в человеке, то есть в ней, как будто бы я в ней не нуждаюсь!), и она не бросит бабушку и дедушку, которые живут порознь, хотя так быть не должно, и я должна об этом подумать.
— Отдохни здесь без меня! — крикнула Тося и, перебросив спортивную сумку через плечо, выбежала во двор, где ее поджидал Якуб, который с тех пор, как я ему якобы угрожала ножом, не очень охотно заходит, когда я дома.
Я лишь вздохнула. Тося с классом едет в Прагу на четыре дня, а я остаюсь одна.
Сегодня я вернулась из редакции раньше обычного и задумалась, что же мне делать. Всю радость как ветром сдуло. Не знаю, почему мне постоянно приходится быть между молотом и наковальней, выбирать между Тосей и Адамом. Не так все должно было быть!
Я вытащила пылесос и решила навести порядок в доме. Но стоило мне предпринять столь отчаянный шаг, как позвонила моя мама и спросила, серьезно ли я намерена ехать: ведь скоро праздники и, возможно, приедет мой брат, но, разумеется, если я решила, то пожалуйста, хотя ее пробирает дрожь при мысли о самолете, дороге, расходах и т.п. Ну и жаль, конечно, что не будет внучки (то есть Тоси), но коли я надумала, то ничего не поделаешь, она не будет вмешиваться.
Я вернулась в прихожую с тряпкой в руке, потому что какой смысл пылесосить, если не вытерта пыль? И тут позвонил мой отец, которому звонила моя мама, и сказал, что, разумеется, он не имеет ничего против, чтобы мы поехали, хотя если бы он был на моем месте, то никуда не поехал бы. Ни к чему это, сейчас просто страшно летать, и, может быть, это последние праздники, которые мы проведем вместе, потому что он чувствует себя не лучшим образом, но, само собой, не велика беда; если я хочу оставить его одного на эти последние в его жизни праздники, то пожалуйста, в добрый путь, он не имеет ничего против.
Я поставила кипятиться воду для чая. Выпустила котов, мой взгляд задержался на кухонном окне: оно до половины было измазано кошачьими лапами. Сейчас научил Потомика карабкаться и скрестись по стеклу, думаю, мне назло. Тося, понятное дело, готовится к выпускным экзаменам, поэтому не может заниматься такими прозаичными вещами, как уборка или, упаси Бог, стирка, о мытье окон и говорить нечего. Борис лежал в проходе и тяжело дышал. Бедняга уже не молод, с тех пор, как сломалась машина и я возвращаюсь домой на поезде, он не встает, даже услышав скрежет ключа в замке. Я легонько его пошевелила, он приоткрыл глаза.
— Борис, котик мой, на место! — велела я, но моему псу, похоже, не понравилось, что его называют котиком. — Эй, собака! На место! — исправилась я, и Борис тяжело поднялся и потащился в комнату.
После того как я выпроводила Бориса, чтобы он не крутился под ногами, то пришла к выводу, что я — измученная женщина, которая сейчас скоренько все уберет и вечером, вместо того чтобы засесть за компьютер и одновременно за телефон, посмотрит, может быть, какой-нибудь фильм. Но я даже не успела закрыть тумбочку, в которой не нашла жидкость для мытья стекол, как позвонила моя мама и спросила, почему я часами болтаю по телефону, мне нельзя дозвониться. Она все хорошо обдумала: дескать, поезжайте, все-таки это возможность хоть немножко увидеть мир, только будьте осторожны. Едва закончился получасовой разговор и я успела затолкать в стиральную машину живописно раскиданные по дому вещи моей дочери, которая перед каждой поездкой заявляет, что все ее шмотки либо грязные, либо немодные, позвонил мой отец. Он спросил, во-первых, неужели у меня нет более интересных занятий, как только болтать по телефону, — мне нельзя дозвониться, — а во-вторых, представляю ли я, что значит делать визу перед праздниками, когда собеседования ждут по два месяца, может, ему стоит обратиться к своему приятелю из МИДа, чтобы тот посодействовал?
После бесед с родителями я почувствовала себя как выжатый лимон и появилось чувство вины: я хочу уехать к Голубому и бросить их одних на произвол судьбы. Что же будет, если это и в самом деле последние праздники, которые мы могли бы провести вместе?
Пылесос стоял посредине комнаты, мойка была завалена вчерашней грязной посудой, в стиральной машине так и не было порошка, куда-то задевалась тряпка для пыли, а кошки сидели по ту сторону окна и скребли по стеклу, пачкая его теперь уже с наружной стороны.
Я хочу ехать! Мечтаю об этом и, увы, скучаю по Голубому. Пусть бы уж он читал свою газету или смотрел дурацкий футбольный матч. Или хранил дрель в шкафу под свитерами. А дрель преспокойно лежит на кухне, там, куда я ее переложила после его отъезда, и не думает перебираться обратно в платяной шкаф. И так мне сделалось скверно от этого, что я вытащила ее из шкафчика под мойкой и отнесла обратно в комнату. Мешает она мне, что ли? Пусть хотя бы дрель лежит там, где он любил ее хранить.
Я позвонила приятельнице с дружественных авиалиний, которая мне сказала, что места на все рейсы до сентября уже зарезервированы, но она внесет нас с Тосей в список ожидающих и, если что-нибудь освободится, немедленно даст знать. И как-то само собой получилось, что уже наступило семь часов.
Я занималась уборкой до девяти вечера, вымыла даже окна на кухне, но только с внутренней стороны, на наружную не хватило сил. И когда наконец я опустилась на диван рядом с Борисом, который расценил, что команда «На место!» означает «Иди, дорогой, ляг на диван, можешь его немного испачкать и не обращай внимания на женщину, которая здесь убирает», мне позвонила Агнешка — нельзя ли ей немедленно ко мне приехать, потому что у нее срочное и неотложное дело. Разумеется, почему бы и нет: в доме полный порядок, я валюсь с ног и хотела бы лечь спать, но почему бы и нет!
Агнешка прибыла в половине десятого, радушно меня расцеловала, окинула взглядом мое небольшое хозяйство и отправилась за мной в ванную — закончилась стирка и надо было развесить белье. Там она мне сказала:
— Я восхищаюсь тобой, как ты со всем справляешься — и работа, и дом. Ну да, вы же вдвоем, а мне приходится обслуживать четверых!
Я уж было собралась возразить, но только махнула рукой, конечно, не в буквальном смысле, потому что в этот момент вынимала простыни и махать по-настоящему было нечем. Пусть восхищается. В конечном счете я это заслужила.
Я развесила белье, и мы пошли в комнату. Я шаталась от усталости. Агнешка рухнула в кресло и сказала, что не чувствует ног, а кроме того, поинтересовалась, почему я разрешаю собаке лежать на диване.
А потом вдруг резко перешла к сути дела, то есть спросила, может ли мой малолетка племянник у меня пожить. В эту минуту я отпила чай, и глоток встал у меня поперек горла.
— Мы едем в Англию. Он ходит в школу, — объяснила кузина, а ко мне не возвращался дар речи.
При мысли о племяннике мурашки побежали у меня по спине, картина блаженного покоя, выпавшего на мою долю, улетучилась, не оставив и следа.
— В Англию? — соображала я, чтобы подготовиться к принятию решения.
— Звонила тетя Ганя, — Агнешка поудобнее устроилась в кресле с ногами, — и очень просила Гжесика приехать. Она освобождает квартиру на Браганза-стрит, сама не справится, переезжает в Кенсингтон, дешево купила там дом. Гжесик поедет, но только со мной. Я не была в Англии, с радостью составлю ему компанию. Гонората уговорила нас взять ее с собой. А Петрусь не хочет, — добавила сестра с сожалением. — Так мы поехали бы всей семьей. Двухнедельный отдых от школы детям не повредит, но Петрусь заупрямился. Вот я и решила тебя попросить присмотреть за ним.
Перед глазами всплыл гимнастический зал в их доме, где я жила, пока строился мой дом, Тося, которой уступила свою кровать малолетка племянница, собака Загвоздка и кот Клепа, вечно изодранный своими дружками по ночным гулянкам, Агнешка, приютившая нас с Тосей, Гжесик, отвозивший на мою стройку очередных рабочих.
К сожалению, также стоял у меня перед глазами их сынуля с его капризами, что он боится и хочет спать с родителями. Или что вообще не хочет спать, потому что в двадцать два по телику «Терминатор» и все его друзья уже видели, а он нет. Что он не хочет идти в школу, потому что болит живот, но хочет играть в футбол, и живот при этом уже не болит. Что учительница его не любит или же что он не любит учительницу. Вспомнились все его заявления, например, чтобы его отдали в детдом, потому что он не любит свою семью, или чтобы родители сами ушли в дом для престарелых, коль скоро они его не любят, чтобы мы все расслабились, и, наконец, коронный вопрос, который малолетка всегда задавал, придя из школы: «У тебя все дома?»
«Нет! — закричала я. — Нет, нет и нет! Малолетка меня прикончит! Он играет в компьютерные игры, у него друзья, он задает миллион вопросов, хочет есть, пить, смотреть телевизор! Нет!!! Я уже стара для маленьких детей, я не знаю, как вести себя с одиннадцатилетними! С удовольствием займусь кем-нибудь тридцатилетним, но маленьким ребенком — нет! Избавь меня от этого, — стонала я, — попроси кого-то еще! На худой конец мою маму, или моего отца, или свою маму, или своего отца, но не меня!»
Я открыла глаза и посмотрела на доверчивое лицо Агнешки, которая продолжила:
— Ну и как же быть? Я хотела попросить свою маму, но она с подругой уезжает в Буек. К десятому декабря мы бы уже приехали. Хотим вернуться на Тосино совершеннолетие. А Петрусь… ты знаешь, с ним не будет проблем. Конечно, у нас могла бы жить пани Оля, но она не может им заняться, потому что у нее нет водительских прав. А тебе мы оставили бы машину…
«У меня нет сил, — вырвалось у меня, и я сжала кулаки, — нет сил! Агнешка, как ты можешь меня просить об этом, у меня никогда не было сына, я не знаю, что следует делать с почти двенадцатилетним мальчиком! Мне придется отпрашиваться на работе, рано вставать, готовить ему завтрак и отвозить в школу к восьми!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33