Каролина.
Она живет в мире, где принято принимать только совместные решения, где действуют непостижимые нормальному человеку законы, где вокруг простираются клубничные поля. Брата ее молодого человека Доминико зовут Макгуан. Их сестру — Рено. Это у них такая семейная традиция, хотя ее суть для меня осталась нераскрытой. Лео, то есть наш отец, позволяет Доминико спать с ней в их доме. Он не возражал против этого, еще когда Каре было пятнадцать.
Вот этому я не стал бы завидовать.
Воздержание имеет свои преимущества. Гормоны как движущая сила — это своего рода наша семейная традиция. Но я собираюсь пойти против природы, так как мне приятно осознавать, что я не какой-нибудь идиот, принимающий чужие правила игры.
Я вспоминаю, как мы отправились на поиски отца. Эта идея принадлежала Каре. Она сумела сделать так, чтобы электронная почта отца поступала на мамин компьютер, еще до его ухода, а потом смогла вычислить, как использовать письма для того, чтобы узнать адрес отправителя. Она разрабатывала наш маршрут. Я не могу не отдать ей должное за это.
Было время, когда мы ощущали такую близость (поймите меня правильно — я говорю о своей сестре), что казалось, будто она знает, о чем я хочу сказать еще до того, как я произнесу свои первые слова. Кара выполняла в той поездке роль генерального директора, потому что она могла бы претендовать на звание олимпийского призера по вранью: именно благодаря ее «таланту» нас не высадили из автобуса и не отправили домой в машине с несимпатичными решетками.
Я никогда не забуду этого. Более того, какая-то часть моей жизни всегда будет принадлежать… ей.
Черт побери. Я по ней не скучаю. Она, конечно, сумела довести до белого каления миссис Эриксон, но получилось так, что Кара оказалась в той самой группе поддержки, которую высмеяла в свое время. «О Гейб, я не могу смотреть, как она пытается держаться…» Черт побери! Разве я мог смотреть, как она изо всех сил пытается держаться? Я был напуган до смерти! Возможно, я тоже хотел бы спрятаться среди леса, не ходить в школу и жить в коммуне сестер (я вам сказал, что Джой считалась средней сестрой?). И наплевать на то, что мама там, в Шебойгане, доведена почти до самоубийства. Мне бы не пришлось тогда стать сиделкой при ней, а маленькой сестре, которая не обладала таким уж ангельским нравом, заменить отца. Мне бы не пришлось думать о том, что дедушка и бабушка Штейнеры ждут от меня разумных поступков. Она не подумала, что я бы тоже хотел где-то на уровне подсознания стать Лео Вторым, чтобы все было, как в кино?!
Я снова отвлекся. Это для меня серьезная проблема. Я бы наверняка написал сейчас последнее предложение с ошибками, если бы не установил контроль проверки орфографии. Наверное, Лео хотел обычного ребенка, а не сына, который не умеет письменно выражать свои мысли согласно принятым законам грамматики и орфографии.
Если быть до конца честным, то я бы очень хотел снова увидеть Каролину.
Я думал, что хуже того, что мне пришлось пройти в школе, мне уже не пережить. Однако история повторяется снова, снова, снова, и я сам себе удивляюсь: как это люди не учатся на своих ошибках? Но потом я начинаю думать, что так уж устроена человеческая природа, иначе мы не стали бы воспроизводиться как вид. В этом я уверен на все сто. Наверное, я могу сделать это предметом научного исследования. Может, мне удастся выяснить, почему у некоторых людей нет хромосомы, отвечающей за верность и преданность. Моя сестра может стать достойным предметом для подобного исследования. Что же касается мамы…
Возможно, мне надо написать мемуары. Мой дедушка был знаменитым. Моя мама была по-своему знаменитой.
Она сумела вырастить ребенка, который был одаренным и обладал хорошими способностями, но не мог грамотно выразить свою мысль на бумаге.
Нет.
Моя мама ненавидит мемуары. Она называет их «литературой, посвященной себе любимому». Мама считает, что в жизни есть масса интересных тем и писать о себе по меньшей мере нескромно. Вы можете не согласиться со мной, сказав, что она в некотором роде опиралась на собственный опыт, когда создавала «Мириады несоответствий», но она бы возразила: «Я писала не о себе, а о событиях и жизненных коллизиях».
Это не имеет никакого отношения к тому, что затронуло лично ее. Она всегда была такой.
Но при этом она всегда верила в такую истину: излагая на бумаге то, что тебя беспокоит, ты избавляешься от беспокойства.
Вероятно, я просто превращу эти записи в длинное письмо отцу, озаглавив его «Письмо моему отцу. От А. Габриэля Штейнера». Я посвятил эту часть своей сестре.
Но, папа, это для тебя.
Глава восьмая
Стенания
Излишек багажа
От Джей А. Джиллис
«Шебойган Ньюс-Кларион»
«Дорогая Джей,
Моя лучшая подруга и соседка недавно спросила меня, смогу ли я поддержать ее во время родов. Естественно, я была очень польщена. Ее дети считаются едва ли не кузенами двух моих детей. Я ощущала одновременно и радость, и зависть оттого, что подруга (назовем ее Лорен) готовится к появлению третьего ребенка, в то время как мой муж заявил, что число два кажется ему вполне приемлемым. После десяти часов потуг она родила прекрасного мальчика весом девять фунтов. Увидев его, я сказала, совершенно не придавая значения своим словам: «Ну, вылитый Бен Макаллистер!» Бен Макаллистер — это мой двухлетний сын. В родильной комнате на мгновение воцарилась тишина, а спустя еще мгновение подруга призналась мне, что это ребенок от моего мужа — он появился в результате «двух эпизодов» супружеской неверности, еще когда Бен был малюткой. Я сразу же поговорила с мужем, который умоляя меня простить его. Он и муж Лорен намерены продолжать дружить, но только в том случае, если мы будем платить определенную сумму на содержание ребенка. Муж Лорен простил ее. Я вынуждена признать, что мое великодушие не простирается так далеко. Они все твердят, что сказали бы мне обо всем раньше, будь они уверены, что это не нанесет вреда нашей многолетней дружбе. Я люблю Лорен, я люблю своего мужа, но представить свою жизнь по соседству с местом, которое мне будет постоянно напоминать о неверности мужа, я не могу. Он все время повторяет, что даже самые хорошие люди иногда совершают ошибки. Я бы переехала не раздумывая, поработи мужа здесь, а Лорен говорит, что если мы переедем, то потеряем возможность следить за тем, как растет ребенок. Передо мной дилемма. Я не желаю, стать причиной несчастья других людей и не знаю, что мне делать.
Разбитое сердце из Хартворда».

«Дорогое Разбитое сердце,
Передо мной тоже дилемма. Я просто не знаю, с чего начать. Вы и словом не обмолвились о том, что сами-то ощущаете в этой ситуации. Очевидно, самой естественной реакцией были бы злость, гнев, ярость. Вас жестоко обманули те люди, которых вы считали своими близкими. Мне просто интересно, что можно любить в такой женщине, как Лорен, которая изменила своему мужу, да еще с мужем лучшей подруги, подвергла вас публичному унижению, а теперь еще и спокойно предлагает оплачивать «привилегию» наблюдать, как растет ребенок, ставший плодом чудовищного обмана.
Вы хотите сохранить свой союз, и это ваше право как взрослого человека. Действительно, кто из нас не без греха, но, как правило, за все ошибки приходится расплачиваться, однако мне кажется, что цена ошибки, которую совершил ваш муж, не купив за три доллара презерватива, слишком высока. Я ставлю себя на ваше место и понимаю, что для моей семьи было бы довольно ощутимым каждый месяц расставаться с семнадцатью процентами доходов из-за подобной «неосмотрительности». Если вы не уедете под тем предлогом, что здесь у вашего мужа работа или под каким-либо другим, то вам придется выдержать многосерийное шоу, в котором Лорен только прелюдия к основному сюжету. Снимите розовые очки, и ваше сердце перестанет болеть.
Джей».
* * *
— Но, Джулиана, — сказал отец Лео, — это, же какая-то бессмыслица. Я понимаю слова, которые ты произносишь, но не могу вникнуть в их смысл. Тот Лео, которого я знаю, тот Лео, которого я вырастил, не мог так поступить. Он даже матери ничего не рассказал. Ты говоришь, что он вернется?
— Он говорит, что обещает вернуться, папа, — поправила я его.
— Джулиана, твои ноги… Он что, обидел тебя?
— Я упала, папа. Я упала, когда мы выходили из ресторана. За два дня до того, как он уехал.
— Если он тебя ударил, хоть как-то попытался обидеть…
— Нет, папа, он меня не обидел…
— Джулиана, я знаю, что у него есть мобильный телефон. Мне нужен его номер. Я должен поговорить со своим сыном. Я хочу, чтобы в его глупой голове поселилась хотя бы одна умная мысль, пока он не сломал себе шею на том кривом пути, который он для себя выбрал.
— Он назвал это дорогой домой, — уточнила я, заметив, как мой сын встал и вышел из комнаты, бросив об пол свой рюкзак, который, как мне казалось, весит не меньше тонны. (Гейб считал, что замки на ящиках в школьной раздевалке — это источник раздражения и головной боли, поэтому жил по принципу «все свое ношу с собой», совсем как черепаха.) Рюкзак опустился на пол с таким грохотом, что в доме задрожали стекла. Каролина, державшая на руках Аори, наоборот, придвинулась ближе, чтобы лучше наблюдать предстоящее шоу. Я знала, что мне стоит отослать их из комнаты, но у меня не было сил.
Раздался стук в дверь. На пороге появилась Кейси с Эбби Сан на руках.
— Джули, — сказала она, обнимая меня и снимая вязаную шапочку с головы ребенка, которая была совершенно не нужна, так как волосы Эбби были такими густыми и блестящими, что с успехом могли заменить самую теплую шапочку, тем более что на дворе стояло бабье лето.
— Джулиана, я не смогу решить, что тебе делать, пока не пойму, в чем суть проблемы…
— Мы как раз собирались выяснить, как произошло то, что произошло, — произнес Гейб-старший.
— Даже не знаю, с чего начать, — проговорила я.
— Мой папа выпил какого-то зелья, — выдала Каролина. — Так сказала бабушка Хана. Она так и заявила: «Он выпил зелья, которое ему подсыпала…»
— Каролина! — в один голос одернули ее мы.
— Но она так сказала! — продолжала упорствовать Каролина. Ей нравилось махать красной тряпкой перед мордой быка. Прошло три дня с того момента, как Лео покинул дом: Штейнеры ринулись мне на помощь, потому что мои колени, покрывшиеся лиловыми пятнами, раздуло до размера подушек. Думаю, что никто не мог бы сказать, что же произошло и в чем причина. Еще менее ясными представлялись мне перспективы.
Хана уложила Аори спать. Она приказала Каре отправляться в свою комнату и готовить домашнее задание, на что Каролина ответила:
— А мне ничего не задали.
— Ты что-нибудь придумаешь, Хана Каролина, — командирским тоном произнесла бабушка Хана. — Подумай головой, и ты что-нибудь обязательно придумаешь.
Кара нехотя выскользнула из комнаты, но, как мы узнали позже, только для того, чтобы остановиться у двери в гостиную.
Мне показалось, что оставшиеся в комнате напоминают какой-то комитет НАТО по планированию акции экстрадиции сбежавшего преступника.
— Эти люди, — начала Хана, — эти хиппи, с которыми он переписывался, Джулиана, это они во всем виноваты. Ты знаешь, что я люблю тебя, как родного ребенка, поэтому ты не обидишься, если я прямо спрошу: не волочится ли Лео за какой-нибудь юбкой?
Хана была последним человеком на земле, от которого я ожидала подобной формулировки.
— Что он с собой взял?
— Одежду, фотоаппарат, а так ничего особенного, — ответила я. — Он уехал налегке, только с одной сумкой.
В дверях показалась голова Кары:
— О, он много чего положил в ту сумку, должна вам сказать! Вы не знаете, но он покупал вещи в фирме, продающей одежду, которую можно сложить в карман. Она высыхает за час, и она не мнется.
— Кто-то говорит неправду, — ответила ей Кейси.
Я потерла голову. Уже не в первый раз мои глаза словно бунтовали и действовали как будто отдельно от моего тела и один от другого.
— Я не думаю, что в этом замешана женщина, — сказала я, обращаясь к свекрови. — Он просто пытается найти свое место в мире. Он занят философскими поисками, поэтому ведет себя, как свойственно молодости.
— Нет, я бы не считала, что дело только в этом, — ответила мне Хана.
— Он хочет вновь ощутить себя молодым. Свободным. Иметь возможность делать то, что хочется…
— Но у него жена и дети! — воскликнула Хана. — Все его желания должны опираться на этот факт. А то, что ему хочется чувствовать себя свободным, — это полная ерунда.
— В том-то и дело, — попыталась объяснить я Хане. — Он понимает, что на нем много обязательств. Он думает, что я его нагрузила детьми, заботами, проблемами…
— Джулиана, но ты говоришь так, как будто принимаешь его сторону!
Кейси больше не могла сдерживаться.
— Для танго нужны двое. Твоя терпимость — это что-то невероятное. Ты хотя бы отговаривала его от этого поступка или, наоборот, поощряла? Как было в тот раз, когда он уезжал в свое… маленькое путешествие?
— Нет-нет. Я никогда не поощряла его. Я дала согласие, но с большой неохотой. А в этот раз я прямо сказала, что против.
Я безо всяких церемоний заявила ему, что не хочу, чтобы он выходил на пенсию, и не хочу, чтобы он уезжал.
— И?.. — в ожидании произнесла Кейси.
— Ты его видишь здесь? — спросила я ее, протягивая руки к моей крестной дочери Эбби, которая засунула большой палец в ротик и, маленький ангел, тихонько погрузилась в сон.
— Вы все обсудили? — спросила Кейси.
— Нет, — призналась я. — В последнее время он больше времени проводил за компьютером или в центре йоги, чем со мной.
— Но это же, как раз тот случай, который описывался в одном из писем. Помнишь, там жена все время переписывалась со своим другом из Остина. Ты тогда написала в ответ, что существует понятие неверности на уровне не только физиологии, но и интеллекта, психологии, эмоций, и время, которое отводится общению в Сети, не должно быть даже сравнимо со временем, уделяемым семье.
— О неверности в широком смысле говорила как раз ты, Кейси, — напомнила ей я.
— Мне кажется, что эта фраза звучит неплохо, — со вздохом произнесла она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52