https://wodolei.ru/catalog/accessories/polka/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Труба не дымится.
Мы стучим в дверь, никто не отвечает. Мы толкаем дверь и заходим. Вначале мы ничего не видим — в доме слишком темно, но вскоре наши глаза привыкают к темноте.
Единственная комната служит и кухней, и спальней. В самом темном углу стоит кровать. Мы подходим к кровати и зовем. Кто-то шевелится под одеялом и грудой тряпья, и появляется голова Заячьей Губы.
Мы спрашиваем:
— Твоя мама дома?
Она говорит:
— Да.
— Она умерла?
— Я не знаю.
Мы кладем дрова на пол и растапливаем печку, потому что в доме так же холодно, как и на улице. Потом мы идем в бабушкин дом и берем картошки и сушеных бобов из погреба. Мы доим козу и приносим все это в дом соседки. Мы греем молоко, растапливаем в кастрюле снег и ставим вариться бобы, а картошку запекаем в печке.
Заячья Губа встает с постели и садится у огня.
Оказывается, соседка не умерла. Мы вливаем ей в рот немного горячего молока. Мы говорим Заячьей Губе:
— Когда будет готово, поешь и покорми свою маму. Мы еще придем.
На деньги, которые сапожник вернул нам, мы купили несколько пар носков, но мы потратили не все деньги. Теперь мы идем к бакалейщику и покупаем немного муки, а также берем немного сахара и соли тайком, без денег. Мы идем к мяснику, покупаем маленький кусок копченого сала, а также берем большую колбасу и не платим за нее. Со всем этим мы возвращаемся в дом Заячьей Губы. Они с матерью уже съели все, что мы принесли. Мать все еще в постели, а Заячья Губа моет кастрюлю и миски.
Мы говорим ей:
— Мы будем каждый день приносить вам вязанку дров, а также немного картошки и бобов. Но на все остальное вам нужны деньги. У нас денег больше нет, а без денег в лавку идти нельзя. Если хочешь что-то украсть, надо что-то и купить.
Она говорит:
— С ума сойти, какие вы умные. Вы говорите правильно. Только меня в лавки все равно и не пускают… Но я никогда не думала, что вы способны на воровство.
Мы говорим:
— Почему бы и нет? Это можно считать нашим упражнением в ловкости. Но нам необходимо сколько-нибудь денег. Абсолютно необходимо.
Она некоторое время раздумывает и говорит:
— Пойдите к приходскому священнику, попросите у него. Он давал мне иногда деньги за то, что я показывала ему свою щелку.
— Он что, просил тебя об этом?
— Да. И еще он иногда совал туда палец. А потом давал мне деньги, чтобы я никому не рассказывала. Так вы скажите ему, что вам нужны деньги для Заячьей Губы и ее матери.
Шантаж
Мы идем к приходскому священнику. Он живет в большом доме около церкви. Мы дергаем за шнурок звонка. Дверь открывает старая женщина:
— Чего вам надо?
— Мы хотим видеть священника.
— Зачем?
— Люди умирают.
Старая женщина проводит нас в переднюю и стучит в дверь.
— Святой отец, — зовет она, — тут пришли насчет соборования!
Из— за двери отвечает голос:
— Иду, иду! Скажите им обождать!
Мы ждем несколько минут. Из комнаты выходит высокий худой человек со строгим лицом. Он одет во что-то вроде белого с золотом плаща поверх темной одежды. Он спрашивает:
— Где умирающий? Кто вас ко мне послал?
— Заячья Губа и ее мать.
Он говорит:
— Мне нужны настоящие имена этих людей.
— Мы не знаем, как их зовут. Это слепая и глухая женщина с дочерью, они живут в последнем доме на краю Городка. Они умирают от голода и холода.
Священник говорит:
— Хотя мне ничего не известно об этих людях, я готов дать им последнее помазание. Пойдемте, вы покажете дорогу.
Мы говорим:
— Им еще не нужно последнее помазание. Им нужно немного денег. Мы принесли им дров, немного картошки и сушеных бобов, но больше мы ничего не можем им дать. Заячья Губа послала нас к вам. Вы раньше давали иногда ей немного денег.
Священник говорит:
— Возможно, возможно. Я многим беднякам давал денег. Но не могу же я всех их помнить… Вот, держите!
Он роется в карманах под своей накидкой и дает нам немного денег. Мы берем их и говорим:
— Это немного. Это слишком мало. Этого не хватит даже на одну буханку хлеба.
Он говорит:
— Мне очень жаль, но бедняков слишком много. А прихожане почти перестали жертвовать храму. Всем сейчас трудно. Ступайте, Господь вас благослови!
Мы говорим:
— Мы согласны взять эти деньги сейчас, но завтра нам придется прийти снова.
— Что? Что это значит? Завтра? Я вас не впущу. Убирайтесь немедленно!
— Завтра мы будем звонить, пока вы не откроете. Мы будем стучать в окна, колотить в дверь ногами и всем расскажем, что вы делали с Заячьей Губой.
— Я ничего не делал с Заячьей Губой… Я даже не знаю, кто это такая. Она все выдумывает. Кто примет всерьез россказни сумасшедшего ребенка, дурочки! Вам никто не поверит. Все, что вы говорите, — неправда!
Мы говорим:
— Не важно, правда это или нет. Важно, что это скандал. Люди любят скандалы…
Священник садится на стул и утирает лицо платком.
— Это ужасно. Вы понимаете хоть, как называется то, что вы делаете?
— Да, сударь. Это шантаж.
— В ваши годы… Как это прискорбно!
— Да, сударь, прискорбно, что им пришлось прибегнуть к этому. Но Заячьей Губе и ее матери абсолютно необходимы деньги.
Священник встает, стаскивает свою бело-золотую накидку и говорит:
— Это испытание, ниспосланное Господом. Надо смириться… Сколько вам надо? Я ведь не слишком богат, правда.
— Вдесятеро больше того, что вы нам сейчас дали. Раз в неделю. Мы не просим у вас невозможного.
Он вытаскивает из кармана деньги и дает нам:
— Приходите по субботам. Только не думайте, что я поддался на ваш шантаж! Я делаю это единственно из милосердия.
Мы говорим:
— Конечно, святой отец. Мы от вас ничего другого и не ждали.
Обвинения
Однажды вечером денщик заходит к нам на кухню. Мы не видели его довольно давно. Он говорит:
— Вы идти помогать разгружать машину.
Мы обуваемся и выходим наружу — там, у калитки, стоит легковой вездеход, джип. Денщик дает нам ящики и картонные коробки, а мы носим их в комнату офицера.
Мы спрашиваем:
— Что, офицер приезжает сегодня? Мы еще так и не видели его.
Денщик говорит:
— Офицер нет приезжать здесь зима. Может, никогда. Он не есть счастливый в любви. Может, потом найти другой. Вы забывать, не слушать — такая история не есть для вы. Вы приносить теперь дерево для печка, греть комната.
Мы приносим дрова, растапливаем маленькую железную печку. Денщик открывает коробки и ящики и ставит на стол бутылки с вином, бренди, пивом и разную еду — колбасу, мясные и овощные консервы, рис, печенье, шоколад, сахар и кофе.
Денщик откупоривает бутылку, отпивает и говорит:
— Я греть еда в котелке, на керосинка. Сегодня есть, пить, петь песни с друзья. Мы праздновать победа над врагом. Скоро мы выиграть войну с новый чудо-оружие!
Мы спрашиваем:
— Война скоро кончится?
Он говорит:
— Да, совсем скоро! Зачем вы так смотреть на еда на этом столе? Если вы есть голодный, вы кушать шоколад, печенье, колбаса.
Мы говорим:
— Люди умирают от голода.
— И что? Не надо думать про это. Много людей умирать от голода и еще от разное. Не думать про это. Мы кушать, и мы нет умирать.
Он смеется.
Мы говорим:
— Мы знаем слепую и глухую женщину, которая живет неподалеку отсюда со своей дочерью. Они не переживут эту зиму.
— Это не есть мой вина.
— Нет, это ваша вина. Ваша и вашей страны. Вы принесли нам войну.
— А до войны, тогда как они жить, эта слепая женщина и дочь?
— До войны они жили подаянием. Люди отдавали им старую одежду и обувь, приносили им еду. Сейчас у людей у самих ничего нет. Все бедные или боятся стать бедными. Война сделала их жадными и эгоистичными.
Денщик кричит:
— Не есть мое дело! Мой все равно! Хватит! Молчать!
— Да, вам все равно, а вы едите нашу еду.
— Нет вашу еду! Я брать еду в магазин, в казарма!
— Все, что сейчас на столе, из нашей страны: напитки, консервы, печенье, сахар. Наша страна кормит вашу армию.
Лицо денщика краснеет. Он садится на кровать, кладет голову на руки:
— Вы думать, после война я хотеть еще приезжать в ваш грязный страна? Я много лучше дома! Я жить тихо, делать стулья, столы! Пить вино от моя страна, веселиться с девушки! Здесь все есть недобрые, даже вы, дети! Вы говорить, это есть моя вина. Я могу сделать что? Если я говорить — не хотеть на войну, не идти в ваша страна, меня паф-паф, расстрелять!… Вы забирать все, все на этот стол. Праздник есть конец. Я есть печальный, вы есть очень недобрый ко мне.
Мы говорим:
— Мы не хотим брать все. Только несколько банок консервов и немного шоколада. Но вы могли бы приносить нам, по крайней мере пока стоит зима, сухое молоко, муку и что-нибудь еще.
Он говорит:
— Это я мочь. Завтра вы идти со мной в дом к слепая женщина. Но потом вы не злой ко мне, добрый. Да?
Мы говорим:
— Да.
Денщик смеется. Приходят его товарищи, а мы уходим. Всю ночь мы слышим, как они поют.
Экономка священника
Как— то утром, уже в конце зимы, мы сидим на кухне с бабушкой. Раздается стук в дверь, и входит молодая женщина. Она говорит:
— Доброе утро. Я пришла купить картошки для…
Она замолкает и смотрит на нас:
— Господи, до чего хорошенькие!
Она пододвигает табуретку и садится:
— Подойди-ка ко мне! Вот ты!
Мы не двигаемся с места.
— Или ты!
Мы не подходим. Она смеется:
— Да что это вы? Подойдите — вы что, боитесь?
Мы говорим:
— Мы никого не боимся.
Мы подходим к ней, она говорит:
— Силы небесные, какие же вы красавчики! Но до чего грязные!
Бабушка спрашивает:
— Чего вам надобно?
— Картошки для священника. Но отчего вы такие чумазые, мальчики? Вы что, никогда не моетесь?
Бабушка сердито говорит:
— Не ваше дело. Почему старуха не пришла?
Молодая женщина смеется:
— Старуха! Она моложе вас была. Но она вчера умерла. Она была моей тетей. Я теперь вместо нее.
Бабушка говорит:
— Она меня на пять лет была старше. Померла, значит?… Так сколько вам картошки надо?
— Килограмм десять или больше, если есть. И еще яблок. И еще… что у вас есть? Священник тощий, как кочерга, а в чулане у него хоть шаром покати.
Бабушка говорит:
— Осенью думать надо было!
— Не было меня осенью. Я только со вчерашнего дня у него.
Бабушка говорит:
— Учтите, в это время еда недешево стоит — дело-то к концу зимы!
Молодая женщина снова смеется:
— Называйте вашу цену. Выбирать-то нам не из чего! В лавках тоже почти ничего нет.
— Скоро нигде ничего не останется…
Бабушка хихикает и выходит. Мы остаемся с экономкой священника. Она спрашивает:
— Так отчего вы не моетесь?
— У нас нет ни ванны, ни мыла. Негде мыться и нечем.
— А ваша одежда! Ну и тряпье, ну и грязь! У вас что, и надеть больше нечего?
— Есть еще одежда в чемоданах, что под лавкой, но она вся грязная и рваная. Бабушка никогда не стирает.
— Так Ведьма вам бабка? Ну дела!
Бабушка возвращается с двумя мешками:
— За все десять серебряных монет или одна золотая. Бумажки я не беру. Скоро они ничего стоить не будут.
Экономка спрашивает:
— В мешках-то что?
Бабушка отвечает:
— Еда. Хотите — берите, хотите — нет.
— Беру, беру. Деньги завтра принесу. Может быть, мальчики помогут донести мешки?
— Может, и помогут, коли захотят. Они могут и не захотеть — никого не слушают.
Экономка спрашивает нас:
— Вы ведь поможете мне, правда? Вы возьмете по мешку, а я возьму ваши чемоданы.
Бабушка спрашивает:
— Чемоданы тут при чем?
— Я постираю их вещи. Принесу их завтра, вместе с деньгами.
Бабушка хихикает:
— Постирать их вещи! Ну, коли вам делать нечего…
Мы выходим из дому с экономкой и несем мешки к дому священника. У экономки две длинные светлые косы, они мотаются по накинутой на плечи черной шали. Косы у нее до пояса. Она идет, качая бедрами под красной юбкой. Мы видим ее ноги между башмаками и юбкой — чулки у нее черные, на правом петля спустилась.
Купание
Мы приходим в дом священника. Экономка впускает нас через черный ход. Мы кладем мешки в кладовой и идем за экономкой в прачечную. Здесь от стены к стене натянуты веревки для белья, стоят всякие чаны и баки, а также цинковая ванна странной формы — она похожа на глубокое кресло.
Экономка открывает наши чемоданы, замачивает нашу одежду в холодной воде, потом начинает разводить огонь под двумя большими котлами. Она говорит:
— Что вам сразу понадобится надеть, я прямо сейчас постираю. Пока вы моетесь, все и высохнет. А прочее завтра принесу — все равно там еще шить и штопать надо.
Она наливает в ванну горячей воды, потом добавляет холодной.
— Ну, кто первый?
Мы не двигаемся.
Она говорит:
— Ну, кто? Ты или ты? Давайте раздевайтесь!
Мы спрашиваем:
— Вы что, не уйдете, пока мы моемся?
Она громко смеется:
— Че-го? Разумеется, не уйду! Я вам еще спину и голову помою. Вы же не станете меня стесняться, а? Я вам, можно считать, в матери гожусь!
Мы по— прежнему не двигаемся. Тогда она начинает раздеваться сама:
— Ну ладно. Тогда я вымоюсь первой. Видите, я-то вас не стесняюсь! Вы ведь еще маленькие.
Она напевает что-то себе под нос, но краснеет, когда видит, что мы разглядываем ее. У нее тугие груди с острыми концами, похожие на воздушные шарики, которые надули не до конца. Кожа у нее очень белая, и на ней много белых волос. Не только между ног и под мышками, но и на животе и бедрах. Она продолжает напевать и намыливается. Потом она смывает пену, выходит из ванны и быстро накидывает купальный халат. Потом она меняет воду в ванне и, повернувшись к нам спиной, берется за стирку. Тогда мы раздеваемся и забираемся в ванну вдвоем — места нам в ванне вполне достаточно.
Через некоторое время она протягивает нам две большие белые простыни:
— Надеюсь, вы хорошенько оттерли всю грязь!
Мы садимся на лавку, завернувшись в простыни, — ждем, пока высохнет наша одежда. Прачечная полна пара, очень тепло. Экономка подходит к нам с ножницами:
— Теперь я вам ногти подстригу. И хватит валять дурака — я вас не съем!
Она обрезает нам ногти на руках и ногах. Потом она стрижет нам волосы. Она целует нас в лицо и шею и не переставая говорит:
— О! Какие чудные ножки, такие красивые, такие чистенькие! О! Какие хорошенькие ушки, какая нежная шейка! О! Как бы я хотела, чтобы у меня было два таких милых, красивых сыночка, как вы, два моих милых мальчика!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12


А-П

П-Я