Ты не просто узрела во Вселенной некое удивительное существо, но чувствуешь, что это существо — сама ты.
Я не надоел тебе, София? Ты следишь за моей мыслью? Тогда проведем еще один эксперимент.
Предположим, отец, мать и их двух— или трехлетний сын Томас сидят в кухне за завтраком. Вот мама встает из-за стола, поворачивается к раковине, и тут… глава семьи взмывает под потолок и начинает летать. Томас не сводит с него глаз.
Как ты думаешь, что скажет мальчик? Возможно, он всего-навсего ткнет в отца пальцем и скажет: «Папа летает!»
Конечно, Томас должен бы удивиться, но он и без того постоянно пребывает в удивлении. Папа делает так много странных вещей, что какой-то полет над кухонным столом мало что меняет в глазах сына. Отец каждый день бреется занятной машинкой, иногда влезает на крышу и колдует с телевизионной антенной… или сует голову в капот автомобиля, а потом оказывается похожим на негра.
Теперь очередь за мамой. Когда она слышит, что сказал Томас, то поспешно оборачивается. Как, по-твоему, она должна воспринять мужа, парящего над обеденным столом?
Выронив из рук банку с вареньем, мама вопит от страха. Не исключено, что, когда папа наконец приземлится и сядет на стул, ей понадобится врачебная помощь. (Давно пора научиться прилично вести себя за столом!)
Почему, спрашивается, у мамы и Томаса столь разная реакция?
Она связана с понятием привычности. (Обрати внимание!) Мама давным-давно уяснила для себя, что люди не летают. Томас же до сих пор не знает точно, что бывает, а чего не бывает на этом свете.
Почему нас не удивляет наш мир, София? Он ведь тоже находится в свободном парении!
К сожалению, вырастая, мы привыкаем не только к силе тяжести, но и к миру как таковому.
Похоже, в процессе взросления мы утрачиваем способность изумляться действительности. В таком случае мы лишаемся чего-то важного — что и пытаются пробудить в нас философы. Нечто в глубине души подсказывает нам, что бытие представляет собой великую загадку. Ощущение этого живет в нас с тех давних пор, когда мы еще не умели выражать свои мысли словами.
Уточняю: хотя философские вопросы касаются всех и каждого, далеко не все становятся философами. Люди бывают настолько заняты повседневностью, что изумление перед миром отодвигается у них на задний план. (Они забиваются как можно глубже в кроличий мех и, устроившись поудобнее, остаются там на всю жизнь.)
Для детей наш мир — и все сущее в нем — представляет собой нечто новое, неожиданное, вызывающее удивление. У взрослых чаще всего иной взгляд: в подавляющем большинстве они воспринимают действительность как нечто совершенно обычное.
Приятное исключение из этого правила составляют философы. Философ так и не сумел привыкнуть к миру. Ему (или ей) мир по-прежнему кажется невероятным… во всяком случае, таинственным и загадочным. Иными словами, философов и детей объединяет одно общее свойство: философ всю жизнь остается не менее «тонкокожим», чем ребенок.
Теперь, милая София, тебе предстоит решить, кто ты такая. Ребенок, еще не успевший «привыкнуть» к миру? Или философ, готовый поклясться, что у него никогда не возникнет такой привычки?
Если ты качаешь головой, не чувствуя себя ни ребенком, ни философом, значит, ты уже слишком освоилась в этом мире и он перестал удивлять тебя. Это настораживающий признак. Не случайно я посылаю тебе в качестве профилактического средства курс философии. Мне совсем не хочется, чтобы именно ты попала в число безучастных и равнодушных. Мне хочется, чтобы ты жила полнокровной жизнью.
Так как курс достается тебе бесплатно, ты не сможешь, оставшись недовольна им, потребовать возвращения денег. Зато у тебя есть право в любой момент прервать наши занятия. Достаточно сообщить мне об этом через почтовый ящик: например, опустив в него живую лягушку… или — чтобы не испугать почтальона — любой зеленый предмет.
Краткий итог: из пустого цилиндра извлекают белого кролика. Поскольку кролик гигантских размеров, фокус этот растягивается на миллиарды лет. Все человеческие детеныши рождаются на поверхности меха, на самых концах волосинок, что позволяет им с изумлением наблюдать за невероятным фокусом. Однако по мере взросления они зарываются все глубже и глубже в кроличий мех… где и остаются. Им так уютно, что больше они не отваживаются взбираться по шерстинкам. Рискованные путешествия к внешней границе бытия и речи предпринимают лишь философы. Некоторые из них не выдерживают напряжения и падают, другие повисают наверху и, вцепившись в кроличий мех, пытаются докричаться до тех, кто остался сидеть в мягком подшерстке, ублажая себя вкусной едой и питьем.
— Дамы и господа! — взывают они. — Мы парим в безвоздушном пространстве!
Но люди, устроившиеся внизу, не обращают внимания на крики философов.
— Горлопаны! — бросают они.
И как ни в чем не бывало продолжают пустой разговор: «Пожалуйста, передай мне масло… Какой сегодня курс акций?… Сколько стоят помидоры?… Ты слышала, что леди Диана опять ждет ребенка?…»
К маминому возвращению с работы София пребывала в смятении. Надежно спрятав коробку с письмами от загадочного философа в Тайнике, она попыталась было сесть за уроки, но могла только размышлять о прочитанном.
Почему София о многом никогда не задумывалась! Она больше не была ребенком — но не ощущала себя и взрослой. Девочка поняла, что уже начала сползать в гущу меха, к подшерстку кролика, которого извлекли из черного цилиндра Вселенной. Хорошо, что ее остановил философ. Он (а может, это она?) крепко взял Софию за шкирку и, вытащив на поверхность, посадил туда, где она некогда играла ребенком. Отсюда, с самого кончика волоса, София словно впервые увидела мир.
Философ спас ее, это уж точно. Неизвестный корреспондент спас Софию от равнодушного восприятия будней.
Мама пришла домой около пяти, и дочка тут же потащила ее в гостиную и усадила в кресло.
— Тебе не кажется странным, что ты живешь? — спросила София.
Обескураженная мать не сразу нашлась с ответом. Она привыкла, что девочка в это время была занята уроками.
— Может быть… иногда.
— Иногда? Я хочу сказать: тебе не кажется странным, что мир вообще существует?
— Да что с тобой, София, так нельзя рассуждать.
— Почему нельзя? Может, ты считаешь мир вполне естественным?
— Пожалуй. Во всяком случае, по крупному счету.
София поняла, что философ прав. Взрослые воспринимают бытие как нечто само собой разумеющееся. Они раз и навсегда убаюкали себя повседневностью и почили сном Спящей красавицы.
— Фи! Тебе просто так уютно в этом мире, что он больше не удивляет тебя, — сказала София.
— Что ты говоришь?!
— Я говорю, что ты слишком притерпелась к действительности. Другими словами, закоснела в ней.
— Нет, София, ты не имеешь права так со мной разговаривать.
— Тогда я скажу то же самое иначе. Тебе удобно существовать в подшерстке у белого кролика, которого извлекают из черного цилиндра Вселенной. Сейчас ты пойдешь варить картошку, потом будешь читать газету, а после ужина, отдохнув с полчасика, станешь смотреть по телевизору новости.
На лице матери появилось озабоченное выражение. Она и вправду пошла в кухню и поставила на плиту картошку. Чуть погодя она вернулась в гостиную и теперь уже сама усадила Софию в кресло.
— Мне надо поговорить с тобой, — сказала она. По голосу было слышно, что разговор предстоит серьезный. — Ты, милая, случаем не балуешься наркотиками?
София рассмеялась, хотя поняла, почему этот вопрос всплыл именно теперь.
— Еще чего! — отозвалась она. — От них только больше дуреют!
На этом тема наркотиков и белых кроликов была пока что закрыта.
МИФЫ
…шаткое равновесие между силами добра и зла…

Утром София не обнаружила в почтовом ящике новых посланий. Она еле высидела длинный школьный день, причем на переменах старалась быть поласковее с Йорунн. По дороге домой девочки обсуждали поход с ночевкой, который собирались предпринять, как только в лесу подсохнет.
И вот София снова лезет за почтой. Прежде всего она вскрыла небольшой конверт с мексиканским штемпелем. Внутри оказалась открытка от папы. Он писал, что скучает по дому и что ему впервые удалось обыграть в шахматы своего помощника. Еще он почти разделался с двадцатью килограммами книг, взятыми из дома в последний приезд, на Рождество.
На самом дне ящика оказался желтый конверт на Софиино имя! Девочка отперла дом, оставила там школьную сумку с почтой — и скорей в Тайник. Достав из конверта несколько машинописных страниц, она взялась за чтение.

МИФОЛОГИЧЕСКАЯ КАРТИНА МИРА
Привет, София! Нам с тобой нужно во многом разобраться, так что приступим прямо к делу.
Под философией понимается совершенно новое мировоззрение, возникшее в Греции около 600 года до н. э. Ранее люди получали ответы на все вопросы из религий. Такие религиозные объяснения передавались от поколения к поколению в виде мифов. Миф — это сказание о богах, которым люди пытались объяснить, почему жизнь такая, как она есть.
На протяжении тысячелетий по всему свету расплодилось видимо-невидимо мифологических объяснений философских проблем. Греческие философы попробовали доказать ненадежность таких объяснений.
Чтобы понять рассуждения первых философов, необходимо представлять себе, что значит исходить из мифологической картины мира. В качестве примеров мы будем использовать некоторые мифологические представления Скандинавии: как говорится, ни к чему ходить по воду за речку.
Ты, конечно, слышала про Тора с молотом. До появления в Норвегии христианства скандинавы верили, что Тор ездит по небу в повозке, запряженной парой козлов. Стоило ему взмахнуть молотом, как сверкала молния и гремел гром. Норвежское слово «торден» («гром») происходит от «Тор-дённ», то есть «грохот Тора». По-шведски «гром» — это «оска» (на самом деле «ос-ака»), что значит «проезд бога» по небу.
Обычно гром и молния сопровождаются дождем. Во времена викингов дождь играл для крестьян жизненно важную роль, поэтому Тора стали почитать как бога плодородия.
Итак, мифы объясняли дождь тем, что Тор взмахнул молотом. А с дождем на поле пробивались всходы и все пускалось в рост.
Человек вообще не понимал, откуда берутся на земле растения и почему они дают плоды. Но крестьяне хотя бы уяснили себе, что это как-то связано с дождем. Кроме того, все верили, что дождь вызывается Тором, благодаря чему Тор стал одним из главных скандинавских богов .
Тор был важен еще по одной причине — в связи с общей картиной мира.
Викинги считали обитаемый мир островом, которому постоянно грозит опасность извне. Они называли эту часть мира Мидгард, что значит «страна, лежащая посредине». В Мидгарде находился и Асгард, где жили боги. За пределами Мидгарда располагался Утгард, иными словами, «страна, лежащая вовне». Там жили страшные великаны (ётуны), то и дело пытавшиеся с помощью разных хитростей уничтожить мир. Таких зловредных чудовищ мы обычно называем «силами хаоса». И в древней Скандинавии, и в большинстве других культур того периода верили в шаткость равновесия между силами добра и зла.
Уничтожить Мидгард великаны могли, например, похитив богиню плодородия Фрейю. Если бы им это удалось, земля стала бы бесплодной, а женщины перестали бы рожать детей. Вот почему добрым богам нужно было держать великанов в узде.
Тут вступал в дело Тор. Его молот не только даровал дождь, но и был важным орудием в борьбе с грозными силами хаоса. Молот наделял бога почти безграничной властью. Тор, в частности, мог метать его в великанов и убивать их, не боясь утратить молот: этот своеобразный бумеранг неизменно возвращался к хозяину.
Таково было мифологическое объяснение естественного хода событий и постоянного противоборства добра и зла. От подобных мифологических объяснений философы и просили их избавить.
Однако роль мифов не ограничивалась объяснениями.
Когда обрушивалась беда — скажем, засуха или повальные болезни, — люди не должны были сидеть сложа руки и ждать вмешательства богов. Нужно было самим включаться в борьбу со злом, что народ и исполнял с помощью религиозных обрядов, или ритуалов.
В древние времена главным религиозным обрядом в Скандинавии служило жертвоприношение. Считалось, что жертва богу умножает его могущество. Люди старались умилостивить богов, чтобы у тех достало сил для победы над злом. Это можно было сделать, например, через заклание животного. Тору чаще всего приносили в жертву козлов. Жертвоприношение Одину иногда включало и заклание людей.
Самый известный норвежский миф дошел до нас в виде «Песни о Трюме» («Старшая Эдда»). Из нее мы узнаём, что Тор спал, а проснувшись, обнаружил пропажу молота. От гнева у Тора задрожали руки и затряслась борода. Вместе со своим спутником Локи он пошел к Фрейе и одолжил у нее крылья, чтобы Локи мог слетать в Ётунхейм (Утгард) и выяснить, не великаны ли украли Торов молот. В краю великанов Локи встречает их конунга Трюма, который действительно принимается хвастать, что запрятал молот на восемь поприщ под землю. И прибавляет: асы (боги) не получат молота обратно, пока не дадут Трюму в жены Фрейю.
Ты следишь за моей историей, София? Добрые боги оказываются участниками гротескной драмы со взятием заложников. Великаны прибрали к рукам главное оружие асов, поставив их тем самым в безвыходное положение. Пока молот Тора остается у ётунов, они обладают властью и над миром богов, и над миром людей. В обмен на молот они требуют Фрейю. Но такой обмен невозможен: если асы выдадут им богиню плодородия (которая охраняет все живое), трава на земле пожухнет, а боги и люди вымрут.
Положение создалось тупиковое. Ты поймешь, что я имею в виду, представив себе группу террористов, которые угрожают, в случае невыполнения их чудовищных требований, взорвать атомную бомбу в центре Парижа или Лондона.
Далее в предании говорится о том, как Локи возвращается в Асгард и просит Фрейю надеть подвенечный наряд, поскольку ее (увы, увы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11