Триста рублей в зубы - и шагай вертеть государством?
Ты думаешь, глупее нас с тобою наверху сидят? Пока ты немецкие глаголы спрягаешь да философии конспектируешь, там уже все известно, вычислено, рассчитано. И зачем глаголы твои нужны, и куда конспекты потребуются.
Ты одно пойми: главное - великая цель наша. Ею все и мерь - от Шамиля до Кореи. Этой целью любые средства освящены, все жертвы оправданы. Миллионы, подумай, миллионы ради нее погибли, последняя война чего стоит. А ты со всякими поправками лезешь - это несправедливо, то неправильно.
Я вот случай тебе расскажу, на всю жизнь его запомнил. Пришел приказ одному капитану: взять такую-то высоту и точка. Бойцы устали, разболтались, в смерть соваться никому неохота. А тут как раз дезертира приводят. Так, мол, и так, хотел улизнуть с поля боя. Капитан, не говоря худого слова, на глазах у всех, хлопнул его из пистолета, послал рапорт по начальству и - в атаку.
Получили мы рапорт, выясняем как и что? Оказалось - вовсе и не дезертир это был, а просто другой офицер направил его куда-то по делу, а капитан не знал или запамятовал в горячке.
Подать сюда капитана! Самоуправство? Расстрел без суда и следствия? За такое - не поздоровится. Штрафная рота, как часы.
Докладывают: капитана больше нет, пал смсртью храбрых.
Что же, перед солдатами мертвого командира позорить? Офицерские погоны сомнению подвергать? Может, не пристрели он этого дезертира, не поднял бы в атаку бойцов и приказа бы не выполнил?
Высоту-то, высоту взяли все-таки!
Я, признаться, тогда на случившееся с высоты той самой посмотрел. А теперь ты попробуй посмотри. Ну, будущий прокурор, выноси свое справедливое решение.
- Я не хочу быть прокурором.
- В защитники метишь, по стопам Карлинского, в блистательную адвокатуру?
- Нет, я буду судьей.
- Сдаюсь, сдаюсь без боя, Марина Павловна. Я полностью согласен с вами - цель оправдывает средства. И это тем более правильно, чем выше желанная цель.
Как это вы замечательно выразились? - "мало родиться красивой, красоту нужно завоевывать". Браво! Я не подозревал, что за такой ренуаровской внешностью скрывается опытный полководец.
Знаете что, возьмите меня в свой арсенал. Красота требует поклонения, цель нуждается в средствах. Так пусть я буду недостойным средством вашей всеоправдывающей красоты. Вы не пожалеете.
А теперь выпьем - за цель, за ваше прекрасное лицо, за необходимый союз целей и средств!
Карлинский и Марина чокнулись.
- Вы воспользуетесь моим предложением?
- Не знаю. Может быть. Хватит об этом.
Марина была рассеянна. А Юрию все вспоминалось далекое, детское. Мудрый змий-искуситель вручал яблоко светловолосой Еве, нерасторопный Адам дремал под райским кустом. И для полноты картины он подвинул ей вазу.
- Попробуйте персик, Марина Павловна. Сладкое вино обычно закусывают фруктами.
Толстый человек по-ребячьи подпрыгивал, суетился, даже прихрамывал из вежливости. Он был гораздо старше и толще отца, но когда тот сбросил на пол калоши, человек вдруг нагнулся, прижал их к золотым галунам и забегал вокруг, приговаривая уменьшительными именами: "Калош-ки... номерочек... шляпочку-то пожалуйте..."
Сережа и Владимир Петрович прошли в зал.
Ноты и смычки зашевелились. На сцену выплыл конферансье - неудавшийся вундеркинд, облысевший от музыкальных занятий. Он почти пропел, старательно выводя каждое слово, длинный титул знаменитого дирижера, и концерт начался.
Сережа увидел, как надул щеки рыжий, похожий на боксера трубач. Скрипачи остервенело замахали руками.
Музыка потекла.
Она была с цветными разводами - как вода на улице, когда прольют керосин. Она шумела и рвалась со сцены - в зал. Сережа вспомнил, что снаружи тоже хлещет ливень, и поежился от удовольствия. Именно такой представлялась ему революция.
Буржуи тонули самым естественным образом. Пожилая дама в вечернем туалате, барахтаясь, ползла на колонну. Смыло. Ее муж-генерал плавал саженками, но тоже вскоре утоп. Уже самим музыкантам было по шейку. Вытаращив глаза и сплевывая набегавшую волну, они судорожно пилили под водой, наугад.
Еще напор. Одиноко, верхом на стуле, промелькнул капельдинер. Волны бились о стены, лизали портреты великих композиторов. На поверхности плавали дамские сумочки и билеты. Время от времени из звонко-зеленой глубины, не спеша, как белый, недозрелый арбуз, всплывала чья-то лысина и пропадала.
- Это тебе не Прокофьев с Хачатуряном. Классика Какая музыка! воскликнул Владимир Петрович.
Его тоже весьма занимало происшедшее наводнение. Но видел и понимал он больше, чем Сережа: музыка не текла сама по себе - ею управлял дирижер.
Он возводил дамбы, прочерчивал каналы и акведуки, укладывал взбалмошную стихию в геометрически точные русла. Дирижер руководил: по взмаху его руки одни потоки останавлива-лись и замерзали, другие устремлялись вперед и крутили турбины.
Владимир Петрович незаметно перешел в первый ряд. Никогда раньше не сидел он так близко от дирижера и никогда не думал, что эта работа требует стольких усилий. Еще бы! Уследить и за флейтой и за барабаном и заставить всех играть одно и то же!
Пот бежал с него ручьями, щеки тряслись. И спина хрипло вздрагивала при всякой паузе. Издали он казался легким танцором, который пляшет не ногами, а руками. Но здесь, вблизи, это был мясник, что рубит туши и колет лед, выхаркивая с каждым ударом отрывистое густое дыханье.
А музыка становилась все шумнее и шумнее. Уже не водопады и реки - они давно замерзли - ледяные глыбы пришли в движение, словно в ледниковый период. Один выступ с грохотом наезжал на другой. Перемещались миры и пространства. Новый век из гранита и льда наступил.
- Антракт! - объявил звонким голосом моложавый конферансье.
Глава II
Раздетая донага, Марина делала гимнастику. В трюмо бесшумно прыгали розовые овалы. Ей было занятно следить за их веселой игрой.
Марина придвинулась. Ее отражение росло в размерах, оглядывая себя по частям. В целом - оно напоминало пропеллер. От узкой талии вверх и вниз разбегались упругие лопасти. Бедра и плечи уравновешивали друг друга. А сбоку - от груди к ягодицам - изгибалась буква 8: синусоида торса.
Взыскательно, по-деловому, Марина выверяла пропорции. Не отвисает ли зад, нет ли морщин не шее? Она бесцеремонно мяла груди, вертела голову, массировала живот. Зеркало служило ей верстаком, чертежной доской, мольбертом - рабочее место женщины, возмечтавшей о красоте. Она не прихорашивалась, не кокетничала. Она трудилась решительно и вдохновенно.
Сегодня, восемнадцатого сентября, Марине Павловне исполняется тридцать лет. Другие в столь бальзаковском возрасте кончают свою карьеру. Свадебная красотка, невзначай угодившая на обложку иллюстрированного журнала, к тридцати годам расплывается, как подогретый пломбир.
Женщины, похожие на кастрированных мужчин, гуляют по улицам и бульварам. Коротконо-гие, словно беременная такса, или голенастые, как страус, они прячут под платьем опухоли и кровоподтеки, затягиваются в корсет, подшивают вату взамен грудей.
Марине к маскарадным костюмам прибегать незачем. Она сумеет быть изящной в любом положении - хоть на четвереньках, с высунутым языком. А вы попробуйте в таком виде сохранить достоинство и обаяние!
Она замерла перед зеркалом. Непристойная поза еще лучше подчеркивала изгибы ее спины. Стоять на четвекреньках, с открытым ртом было как-то неловко. Но Марина удостоверилась: красоту ее тела и лица ничто не может нарушить.
У прочих женщин красота служит подсобным средством. Красивым легче выйти замуж, найти любовника. Одни хотят метать икру, оправдываясь материнскими чувствами. (Как вовремя ей удалось увернуться от этой безвкусной развязки!) Другие находят непонятное удовольствие в ночной слюнявой возне. (Бедный Володечка, мне его просто жаль!) И никто не знает, что прекрасная женщина сама достойна быть целью. А все остальное - мужчины, деньги, наряды, квартиры, автомашины - это лишь средства, любые средства, служащие красоте.
Марина делает шаг в сторону - ее отражение ползет по стеклу и пропадает. На месте живота просвечивает ваза с цветами, а выше - груда коробок и гипсовый бюст. Марина догадывается, что это муж, покуда она спала, прокрался к ней в комнату и воздвиг дворец из разных сюрпризов. Это уж его правило, он всегда покупает много и беспорядочно. Вон даже бюст Хозяина, не считая конфет, духов и прочих средств, нужных ее красоте
- Зачем вы здесь, уважаемый? - спрашивает Марина, не оборачиваясь.Великим людям не полагается подсматривать за голыми дамами.
Она хочет закрепиться на скользкой зеркальной поверхности. Вопреки законам физики - навечно. Чтоб даже в ее отсутствие прекрасное отражение так и осталось нетронутым. Добиться этого ей нелегко.
А в коридоре уже давно скрипят половицы. Это супруг вздыхает под дверью, подглядывая в замочную скважину, как мальчишка, за утренним туалетом жены.
Марина Павловна стоит перед зеркалом, нагая, надменная. Не стыдясь и не радуясь, она поворачивается в разные стороны, чтобы мужу за дверью было удобней смотреть. Она не возражает - пусть полюбуется ради праздника. Но ребенка от нее пусть лучше не ждет.
Потом неторопливо надевает халат и говорит:
- Кто там? Войдите.
- Поздравляю тебя, Мариночка, с днем рождения.
Она целует его в щеку.
- Спасибо за подарки, Володя. Они все мне очень нравятся. Только вот эту вещь давай поставим в твоем кабинете. К моей комнате она чуточку не подходит: не тот стиль.
После первого тоста за здоровье дорогой новорожденной все накинулись на еду, и Карлинский смог наконец вплотную заняться Мариной. Примостившись подле нее слева (по правую руку, как полагается, сидел Владимир Петрович), он бросал колкие замечания в адрес гостей, чем весьма забавлял прекрасную хозяйку, вызывая зависть остальных мужчин.
- Политическая лояльность нашего собрания обеспечена,- кивнул Юрий в сторону следователя Скромных, давнего друга семьи Глобовых.
Марина была в ударе. Она смеялась остротам Карлинского, угощала ближайших соседей, подкладывала себе в тарелку наиболее лакомые куски, изучала туалеты дам, не пренебрегала и Владимиром Петровичем, время от времени касаясь коленом его ноги под стулом, и легким движением ресниц управляла домработницей, следя за непрерывным конвейером вин, салатов и соусов. Потому все неослабно чувствовали праздничное присутствие Марины, кушали, пили, говорила ради нее одной. И это было всем приятно, а ей тоже.
- Обратите внимание,- нагнулся к ней Юрий,- с каким пылом этот хранитель госбезопас-ности расхваливает своего отпрыска. Все профессиональные тюремщики, по моим наблюдениям, нежно любят детей. Добро и зло уравновешены в природе...
Марина Павловна сочла нужным ответить:
- Вероятно, поэтому, Юрий Михайлович, адвокаты в домашнем кругу так жестоки и злы?
- Камешек в мой огород? Но какого гуманиста не выведет из себя это родительское сюсюканье? Можно подумать, здесь одни садисты и заплечных дел мастера.
Разговор, действительно, шел о детях.
- А где Сережа? - спросила жена следователя. И не успела Марина ответить, что ее пасынок вместе со школой уехал на уборку картофеля, как супруг Скромных уже затянул свою обычную арию: "А вот мой Боренька..." Все восхищались умом десятилетнего мальчика.
- Я пью за день рождения вашей будущей дочери, Марина Павловна. За невесту моему Борису! - неожиданно заключил следователь.
Неужели она беременна? - подумал Юрий, но, взглянув на бесстрастное лицо Марины, успокоился: этот следователь готов спаривать еще незачатых младенцев.
Владимир Петрович тоже был изумлен: ну и нюх у Аркадия Скромных - уже все знает! И чтобы не выдавать приятной тайны раньше срока, прокурор, позвонив ложечкой о бокал, взял слово:
- Хоть ты и старый следователь, Аркадий Гаврилыч, однако улик у тебя нет и дело временно прекратим за отсутствием состава преступления. Выпьем лучше за всех наших детей, за прочную семейную жизнь!
Гости повиновались.
- Что такое человек семейный? Это - серьезный человек, и в дружбе, и в работе, и в государственном смысле - надежный. Кто детьми обзаводится, тот хороший гражданин. Он о семье думает, о будущем, о потомках, на земле укорениться желает. Он весь на виду.
Глобов раскрыл ладонь, широкую, как тарелка, и, сжав ее в кулак, продолжал:
- Я лично сторонник многодетной семьи. Сам из такой вышел. Нас, Глобовых, по всему миру - как в лесу грибов. И стреляли нас, и резали, а вот не перевелось, не изничтожилось глобовское племя. Младший брат - на Дальнем Востоке полковник, другой - на Каспии рыбным комбинатом орудует, сестра в Ленинграде, в прошлом году диссертацию защитила.
Пальцы прокурора разгибались, начиная с мизинца. Вот и указательный. Это, по всей вероятности, был сам прокурор - прямой, крепкий, с отполированным ногтем на конце.
- И есть же люди - за бездетность агитируют! Вчера читали в газете? Неомальтузианство. Целый подвал. Очень оно распространено на Западе - это нео. И у нас кое-что в этом роде можно еще встретить. Мне в руки одно дело попалось...
Перегибаясь через бутылки, Глобов зашептал следователю. Гости отвели глаза к еде, догадываясь - аборт.
Карлинский подавил внезапный приступ тошноты. Чтобы рассеяться, стал думать о Мальтусе. В каждой теории есть своя правда. Нельзя же размножаться до бесконечности? Заселим Сахару, Антарктику, а дальше куда? Вот тут и следует изобрести нечто универсальное.
Известно же - человечий зародыш на какой-то ранней стадии уподобляется рыбе. Зачем же попусту гибнуть рыбным богатствам страны? В прекрасном будущем этих милых рыбок утилизируют. Осторожно изымут из материнского чрева и станут разводить в особых прудах, приучая к самостоятельности. Пускай себе обрастают чешуйками и плавниками под государствен-ной охраной какого-нибудь глобовского собрата. Тут же, при абортарии - рыбозавод, консервы в огромном количестве. Кого в шпроты, кого в килечки - по национальному признаку. И все произойдет в согласии с марксизмом. Мы снова вернемся к людоедской закуске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10