Но пропаганда гей-культуры идет очень энергично и, на мой взгляд, вполне успешно.
Пропаганда
В Майами-Бич, в гостинице, на столике у портье беру несколько свежих газет. Среди них — большая красочная газета гомосексуалистов. К ней два приложения — одно для геев, другое для лесбиянок. Умно и профессионально здесь рассказывается об их культуре, их идеологии, выдающихся представителях. Много материалов об образе жизни. Общий уровень образования гомосексуалов в Америке существенно выше среднего. Соответственно и доход больше. Это можно заметить, в частности, здесь же, на берегу Атлантического океана, куда раз в год съезжаются на свой праздник приверженцы однополой любви со всей Америки и Канады.
На три дня часть побережья в Майами-Бич перекрывается тросами, оборудуется танцевальными площадками, буфетами, украшается пестрыми лентами, разноцветными шарами, красочными воздушными змеями. Надо всем этим по вечерам в воздухе реет неоновый призыв: «Все на Праздник весны!». А с утра сюда начинает стекаться весьма респектабельная публика. Подъезжают дорогущие машины, из них выходят леди и джентльмены в летних нарядах от дорогих кутюрье. Впрочем, и сами кутюрье тоже здесь. Ровно в полдень врубается громкая музыка. Участники праздника расходятся по площадкам. Начинаются танцы. Так будет продолжаться дотемна.
Сверкают загорелые тела, блестят белозубые улыбки. Они танцуют упоенно. Флиртуют. Ухаживают. Кокетничают. Устраивают маленькие сцены ревности. Сливаются в долгих поцелуях. Со стороны кажется — обычная дискотека. С одним только «но»: женская и мужская части бала строго разделены. Геи — на одних площадках, лесбиянки — на других. Между собой они не только не смешиваются, но и даже не замечают друг друга. Как будто это существа не одного рода и вида, хомо сапиенс, а разных. Ну, скажем, как мухи и комары: и те и другие летают вместе, но роятся отдельно.
А вокруг этого буйного веселья, отделенного от остального пляжа только тросами, толпятся курортники. Именно им, натуралам, выставлено напоказ это роскошное зрелище. Смотрите, вот какие они — веселые, счастливые, красивые, богатые, эти гомо-сексуалы. Это и есть пропаганда.
Впрочем, она выражена и в более определенных формах. Например, в ток-шоу. Я не знаю ни одного, где бы не обыгрывалась эта тема. Только один сюжет.
На сцене супружеская пара средних лет. Она жалуется, что муж перестал испытывать к ней интерес в постели. Она привела его сюда для того, чтобы участники шоу помогли ей: он не хочет обращаться к сексопатологу. «Но мне не нужен сексопатолог. У меня все в полном порядке», — говорит муж. «А, так значит у тебя любовница!» — жена возмущена. «Да, — говорит ведущий, — мы должны вас огорчить. Сейчас вы увидите объект его любви». На сцену выходит молодой парень. Мужчины целуются. Жена близка к обмороку. Но это еще не все. Из-за кулис появляется красивенькая девица. Ведущий сообщает, что она жена молодого человека. «Бывшая жена», — уточняет первый муж, тот, что постарше. Девица, однако, объясняет, что они не в разводе, просто она на некоторое время от него ушла, когда узнала, что у него есть любовник-мужчина. Но потом, продолжает она, ей пришло в голову тоже завести себе подружку-любовницу. И она все поняла, простила и вернулась. Старший мужчина взбешен: так его обманывали?!
Любопытнее всего в этом сюжете — резюме ведущего. Он говорит, что самый большой грех — это обман. Он надеется, что все они примут правильное решение: мужчины будут жить своей семьей, молодая женщина — вместе со своей любовницей. Ну а жена, которая привела сюда мужа-гея, найдет себе мужа-натурала. И совершенно замечательная заключительная фраза: «Все должно быть естественно». Вот ради этих слов и затевалась вся передача.
Той же пропаганде служит и полнометражный документальный фильм, снятый на общенациональном канале. Он называется «Свадьба». Это телерассказ о трех церемониях бракосочетания: белых американок, парней-евреев и японок. Американки, обе в воздушных свадебных платьях, сетуют корреспонденту на то, что их радость омрачили родственники: на свадьбу-то они пришли, но детей с собой не взяли. То есть хотя и приняли этот брак, но, очевидно, все-таки его стыдятся. Евреи оба в кругленьких кипах, один как бы исполняет роль невесты, другой — жениха. Родственников с ними рядом нет, так что от огорчений новобрачные избавлены.
С японками же все сложней. Мать и отец одной из них, хоть и приехали сюда, но явно находятся в полном обалдении. Они всеми силами стараются понять, что за сюр происходит на их глазах. Без боли на этих родителей смотреть нельзя. «Конечно, если это принесет счастье дочке, я не возражаю», — говорит папа. Но на лице его совсем не по-японски откровенно выражено страдание. Камера наплывает на его дочь и ее невесту (жениха?) в тот момент, когда они впиваются друг в друга в страстном поцелуе. Конец фильма.
Цель авторского замысла очевидна. Общественное мнение должно привыкнуть, что однополая любовь столь же естественна, как и традиционная. Насколько я понимаю, это вообще основная доминанта борьбы гомосексуалов. В этом их всячески поддерживает печать.
Статьи о проблемах геев регулярно появляются в самых разных изданиях. Их общая интонация — сочувствие и одобрение. Кроме того, у гей-сообществ есть и своя печать: несколько национальных газет, два журнала, а кроме того, и локальные издания — для читателей определенного штата или города.
В муниципалитете Чикаго, города вполне умеренного, десять лет назад был создан отдел секс-меньшинств. Сегодня, я думаю, такие отделы работают в мэриях большинства крупных городов. Почти в каждом университете есть клубы лесбиянок и геев. Кстати, при полном отсутствии сексуального интереса друг к другу те и другие довольно часто выступают вместе, поддерживают общие политические требования. И достигают при этом существенных успехов.
Признание
В университете Олд Даминиан (штат Вирджиния), где я читала курс лекций в рамках Программы исследования женских проблем, мне неожиданно задали вопрос: «Как вы относитесь к тому, чтобы ввести в школах курс „Гомосексуализм. История, настоящее и будущее“»? Я стараюсь быть осторожной. Отвечаю, что, насколько мне известно, в некоторых школах Калифорнии такой факультативный курс уже есть. Меня поправляют, что, мол, не только в Калифорнии, он экспериментально ведется и в ряде школ Нью-Йорка. И тоже факультативно. Но вопрос поставлен по-другому: как сделать предмет обязательным, чтобы каждый школьник знал основы гомосексуализма, как, скажем, математику или географию. Я пытаюсь от ответа уйти, говорю о том, что пусть каждая школа решает этот вопрос сама. Но меня прижимают к стенке: гей-знания в каждую школу, я — за или против? «Против», — наконец устав от этой борьбы, честно говорю я.
На следующий день меня вызывает к себе директор Программы. Она огорчена. Я ей по-человечески симпатична. И курс мой ей нравится. Но она не знает, что делать: на меня поступило заявление, подписанное тремя студентками. В нем изложен описанный выше эпизод. И как будто бы риторический вопрос: может ли человек, недостаточно разделяющий проблемы секс-меньшинств (в данном случае лесби-анизма), преподавать на кафедре женских исследований? Она умоляет меня впредь не спотыкаться на политкорректности, быть предельно осторожной, а подписанток обещает успокоить сама. Позже я узнаю, как она меня защищала. Смысл аргументов сводился к тому, что я прожила большую часть жизни при социализме и воспитывалась под влиянием идей марксизма-ленинизма. Отсюда некоторая ограниченность (читай — убогость) моих воззрений.
Доносительство в американских университетах, как я уже писала, дело обычное, оно меня хоть и расстроило, но не слишком удивило. Меня впечатлила эффективность пропаганды гей-культуры.
Через пару лет я попадаю в школу небольшого городка Александрия, недалеко от Вашингтона, на дискуссию под названием «Дети, усыновленные однополыми супругами. За и против». Меня поражает, что школьники 13-14 лет принимают как само собой разумеющееся существование гей-семей. Спорят они уже о следующей стадии: как идет воспитание приемных детей в таких семьях.
Кто-то считает, что гей-семья оказывает влияние на сексуальную ориентацию ребенка, и это не очень хорошо. Но другие, и их большинство, уверены, что у однополых родителей меньше конфликтов, чем у двуполых, а значит — атмосфера в таких семьях для детей более благоприятная.
Кстати, когда Билл Клинтон выиграл президентские выборы в 1992 году, свой первый день в Овальном кабинете он начал с проблем секс-меньшинств. Ему это поставили в заслугу. На очередную гей-демонстрацию перед Белым домом он не смог приехать, но послал своего представителя. На следующий день газеты распечатали статьи, осуждающие Клинтона за эту политическую ошибку. Они возмущались: своим отсутствием президент, хотя и не нарочно, но все же снизил уровень важности проблем гомосексуалистов.
В университетской среде не только сказать что-то против этого бурного распространения гей-культуры, но хотя бы просто побеседовать на эту тему считается крайне бестактным. Мне это удалось сделать только один раз, да и то не по моей инициативе.
Милейшая К., профессор на кафедре журналистики Мичиганского университета, занимает кабинет рядом с моим. Как-то я замечаю, что обычно жизнерадостная, улыбчивая, она вдруг стала грустной. И так несколько дней подряд. Я спрашиваю, все ли у нее в порядке. Она, как и положено американке, отвечает, что все «absolutelyfine». Ну, файн так файн.
Но через пару дней она сама приходит ко мне в кабинет и, отводя глаза в сторону, говорит, что вообще-то у нее есть проблема. Только она не может никому о ней сказать. Вот разве только мне, потому что я иностранка и у меня, как она полагает, может быть «иная ментальность».
Проблема ее кажется мне поначалу общеизвестной до банальности. Шестнадцатилетняя дочка влюбилась. У нее экзамены на носу, а она ни о чем не может думать, кроме своей любви. «А сколько лет было вам, когда вы влюбились первый раз?» — завожу я столь же банальный разговор. «Мне было пятнадцать, — отвечает К. — Но я только ходила в кино и на танцы. А ночевать приходила домой». Да, рановато, наверно. «Но ведь половина юных американок приобретает свой сексуальный опыт еще в школе, — успокаиваю я. — Мальчик что — одноклассник?» Она как-то странно на меня смотрит, отводит глаза в сторону. Потом, наконец, сдавленным голосом отвечает: «Это не мальчик». Ах, вот оно что. «Да пройдет, — говорю. — В детстве всякое случается. Вырастет...» — «Вырастет и останется лесбиянкой. Первый опыт, как правило, определяет сексуальную ориентацию». — «Да какой опыт у двух девочек...» — «Но ее любовница вовсе не девочка. Это опытная женщина, вполне искусная. Она была репетитором Кэт по немецкому и соблазняла ее долго и умело». Тут К. вдруг спохватывается: «Да, самое главное — пожалуйста, никому-никому». — «Ну что вы, — говорю я, — тайна есть тайна». Она смотрит мне прямо в глаза и говорит наконец то, что ее по-настоящему мучает: «Тайна — не лесбийская любовь Кэт. Тайна — мое к этому отношение. Я никому из своих университетских друзей не могу сказать, что огорчена этой связью. Меня строго осудят. Ведь гомосексуализм принято поддерживать, поощрять, но уж никак не осуждать».
Перспективы
Эту галерею примеров, демонстрирующих успехи гей-пропаганды, я завершу рассказом о добрых моих друзьях Арлин и Мэл, она — социолог, он — радиожурналист. Мы действительно дружим отнюдь не в американском значении слова. Мы предвкушаем каждую встречу, как гурман пиршество. Общение для нас не только обмен информацией, но и душевный контакт, основанный на взаимопонимании. Однако на этот раз с взаимопониманием что-то не ладится. Я прихожу к ним в те дни, когда вся Америка обсуждает проблему: можно ли допускать в армию людей, которые официально заявляют о своих однополых пристрастиях.
— Ты слышала, эти тупоголовые генералы требуют запретить прием гомосексуалов на военную службу? — спрашивает меня Мэл, едва я успеваю снять пальто.
Я хорошо знаю их семью: здесь все натуралы. Поэтому позволяю себе немного поёрничать.
— Ужасно! — говорю. — Я этого не переживу. А что, ребята, более важных проблем у вашей семьи нет?
Мэл воздевает руки к небу (он был когда-то драматическим актером), трагически восклицает:
— Боже, и эту консервативную особу мы считаем своим близким другом!
Арлин улыбается своей милой, всепонимающей улыбкой:
— Мэл, ну ты все-таки сделай скидку: она же из страны, где столько лет царили тоталитаризм и нетерпимость.
Он парирует:
— Она из страны, где гений сказал, что одна слеза ребенка важнее счастья всего человечества.
— Оставьте Достоевского в покое, — говорю. — Его геи не интересовали.
— Но он взывал к терпимости и состраданию ко всем несчастным. И если человек не может быть счастлив в традиционной любви, то почему же отказывать ему в любви альтернативной?
— Так кто говорит, что надо отказывать? Но зачем провозглашать эту альтернативу как норму, зачем вовлекать в нее больше и больше людей? — горячусь я.
Арлин кладет руку мне на плечо:
— Послушай, ну разве было бы плохо, если бы в нашем комьюнити в Эвенстоне (очень престижный район Чикаго) жило бы несколько семей лесбиянок и несколько геев? Представляешь, насколько разнообразнее, богаче, полнее была бы наша жизнь!
Я спрашиваю: отдают ли мои друзья себе отчет в том, что произойдет, если каждый подросток уяснит, сколь несуществен выбор пола для его сексуальной жизни? Психологам известен, скажем, феномен подростковой дружбы. Чувства в пубертатный период резко обострены, в них много нежности, даже страсти. Но если есть табу, эмоции эти так и остаются в рамках дружбы. А если табу нет? Альтернативная любовь быстро может стать привычкой и потребностью.
— Ну и что? — спрашивают Арлин и Мэл. — Почему тебя не устраивает появление еще одной гей-семьи?
— А о человечестве вы подумали? Не боитесь, что род человеческий прекратится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36