Плюс один мужичок - краснощекий, улыбчивый коротышка с волынкой на ремне.
Гроб с телом Дейрдры выставили на столе посреди гостиной, в головах соорудили алтарь, установили на нем четыре оранжевые свечи, а в центре пятую, громадную и белую. Рядом с центральной свечой поставили старую фотографию улыбающейся Дейрдры в простой картонной рамке, положили ветку вечнозеленой омелы. Потом старухи расселись по углам и надолго замолчали. Александр растерянно оглядывался по сторонам, не понимая, что делать и что будет дальше. Наконец одна из старух, самая сморщенная и, должно быть, самая старая, поднялась и зычно произнесла:
- Слава Богине!
- Слава Богине!!! - эхом откликнулись присутствующие, в том числе и Александр.
- Слава Богу!
- Слава Богу!!!
- Слава Матушке Дейрдре!
- Слава Матушке Дейрдре!!!
- Светлый путь и светлое возвращение!
- Светлый путь и светлое возвращение!!!
- Аминь!
- Аминь!!!
Потом главная старуха достала из складок своей хламиды огниво и трут, приблизилась к алтарю, высекла пламя и зажгла первую свечу.
- Приступим же, сестры и брат, пока горит свеча!
Все встали, одна из ведьм ударила в бубен.
Девочка подошла к Александру Ильичу.
- Вы, сэр, идите пока. Вас позовут!
Лерман пожал плечами и направился в свою комнату. Поднимаясь по лестнице, он видел, что присутствующие взяли в руки кто музыкальные инструменты, кто, включая и маму Джулианну, метлы. К звону бубна добавились звон колокольчика и первые ноты, взятые на волынке. Ведьмы с метлами образовали круг вокруг алтаря и стола с гробом. Старшая перехватила взгляд Александра и повелительно махнула рукой - мол, убирайся!
Захлопывая за собой дверь "детской", он слышал начало мелодии, напоминающей джигу. Уж чего-чего, а траурного в этом мотивчике было немного!
Как был, в черном торжественном костюме, при черном галстуке, Лерман плюхнулся на кровать и неожиданно, несмотря на доносящийся снизу шум, заснул.
И приснилась ему Дейрдра. Молодая, стройная, в белом сарафане с цветной узорной окантовкой, она невесомо, не приминая травы, ступала по широкому лугу, и ее жгуче-черные, как у цыганки, кудри украшал венок из васильков и желтых купав.
- Дейрдра! - окликнул он откуда-то снизу. Она обернулась и показала ему кулак.
- Смотри у меня, Ильич Александр! Не балуй! Вернусь - накажу!
И исчезла, оставив его одного. А луг моментально обернулся топким, в кочках, болотом.
И Александр начал медленно тонуть. Квакнул по-лягушачьи "Спа...!" - и открыл глаза. Рядом с кроватью стояла ведьма-подросток.
- Сэр, можете спуститься и разделить с нами поминальную трапезу...
Ну уж и поминальная! Вся гостиная была расцвечена веселыми разноцветными огоньками, из радиолы в углу доносилось бодрое "I will go, I will go, when the fighting is over..." Мужичок храпел, уткнувшись головой в стол. Тетки веселились вовсю, делились всякими байками и. сплетнями друг о дружке, о Дейрдре, об общих знакомых, особо не чинясь, прикладывались к виски и медовухе, закусывали всевозможными яствами, громоздящимися на столе, где прежде стоял гроб.
- А где... где бабушка? - спросил Лерман мать, разрумянившуюся, с хмельным блеском в глазах.
- А? Так в Саммерленде; где же еще? - отмахнулась Джулианна.
- Нет, я в смысле - тело где?
- Ах, это? Сестры уже в машину отнесли. Завтра с утра в рощу на Шаумэй поедем, там и закопаем, - беззаботно прощебетала мамаша.
- Что ж ты не предупредила? Я с работы не отпросился...
- А тебя, сынок, никто туда и не звал. Ладно, не хмурься, лучше выпей, закуси, бабушку вспомни...
И она щедро плеснула виски в пустую глиняную кружку.
В эту ночь Александр Ильич Лерман надрался как свинья и очнулся с лютой головной болью в совершенно пустом доме. "На Шаумэй поехали... - не сразу сообразил он. - Ну и черт с ними со всеми..."
А к вечеру они вдруг разбогатели. Возвратившись с похорон, ведьмы и ведьмак вытащили из запретных для Лермана помещений бабкин профессиональный инвентарь - хрустальные шары, старинные книги, склянки со снадобьями, метлу и прочее в том же роде - и устроили между собой нешуточный аукцион. Александра Ильича вновь выставили за дверь, а когда все ушли, он вернулся и застал мать одиноко плачущей над внушительной грудой бумажных денег.
- Ну перестань, - сказал он, присаживаясь на соседний стул. - Никто не вечен, а уж бабу ля-то свое пожила...
- Ах, вот и осталась я одна... совсем одна...
- А я? - обиделся Александр.
- Ты... - Мать улыбнулась сквозь слезы и потрепала его по щеке. Знаешь, что я на эти деньги сделаю? Обязательно, обязательно поеду в Россию, разыщу там Анну и привезу ее к нам... Я Дейрдре обещала... Она и сама дочери своей это предлагала, только та отказалась, говорит, не время еще...
Лерман вздохнул, сгреб купюры со стола и запихал в просторный карман домашнего халата.
- Будет время - найдутся и деньги, - сказал он. - А потом, не ты одна имеешь на них право.
Оставшись один, он пересчитал нежданное поступление. Оказалось, вполне прилично - больше полутора тысяч фунтиков. Лерман честно разделил их поровну, половину положил в банк на мамин счет, а вторую в несколько приемов с шиком прокутил в столице...
* * *
Годы шли, унося с собой в невозвратное прошлое зубы, волосы, молодой кураж. Вылазки в Лондон становились раз от разу все более обременительны и оставляли все больше разочарований. Уже и сладостное предвкушение счастья, и трепет ожидания, и живое роение всяческих планов и затей, что непременно осуществятся там... там, в переливах хрустальных огней, средь алого бархата и лепной позолоты, сменялись тягостным предчувствием обманутых ожиданий, скрытых насмешек, череды унизительных отказов... И уже ? за все надо платить самому... Все реже извлекались на свет Божий атрибуты былых утех, лежалые, потертые, обмахрившиеся, отдающие химчисткой и нафталином, - и все чаще со вздохом отправлялись так и не востребованными назад, во тьму чулана. Да и на кой ляд сдались этот Лондон, эта ночная клубная жизнь? Ему бы теперь что-нибудь поближе, поспокойнее... подешевле, наконец. Сообразно возрасту и положению. Сосед-бухгалтер с полудюжиной друзей-приятелей из "геронтологической секции" местного гей-сообщества, изредка - залетный смазливый юнец из числа провинциальных экскурсантов... А в остальном как у всех: дом - автобус - служба - автобус - дом. Диван, халат, телевизор, бокал шерри на сон грядущий...
Выйдя на пенсию, мама Джулианна стала на вид типичной сельской дамой, обещая в недалеком будущем превратиться в близкое подобие Джоан Хиксон в роли мисс Марпл. Носила нелепые шляпки, судачила с подружками за чашечкой чая с молоком, посещала цветочные и собачьи выставки. Только в церковь ни ногой, да на первомайский Бельтайн и Лито, канун Янова дня, исчезала с раннего утра, прихватив метлу и мешок с потребной утварью, возвращалась через сутки, потом еще сутки отсыпалась. И, конечно же, в конце каждого года гостиную украшала нарядная "йолька", стоявшая там вплоть до второго февраля, священного дня Имбольк, когда сухое йольское деревце предавалось ритуальному огню.
* * *
Этот день выдался для Александра тяжелым - навалилось много работы, пришлось выписать рекордное количество архивных справок, и на каждой ставить число "2 февраля 1979 года". Поэтому он при всем желании не мог забыть, что за день сегодня, и возвращался домой в предвкушении праздничного ужина с особым пудингом и чашей ритуального пряного пунша с обязательным изюмом. Однако, к удивлению своему и разочарованию, не застал он на столе ни пудинга, ни пунша, только перевернутую чашку с остатками чая да рассыпавшееся овсяное печенье. Не было и предписанных в этот день белых цветов и оранжевых свечей, зато в углу сиротливо торчала лысая "йолька".
Александр не на шутку встревожился. Пальто матери и ее зимние сапожки были на своих местах в прихожей, когда он входил в гостиную, свет там уже горел, стало быть, мать дома... Что-то с ней приключилось...
- Мама! - крикнул Ильич. - Мама!
Никакой реакции. Ни даже стона.
Он пересек гостиную, рванул на себя дверь, ведущую на когда-то запретную для него "женскую половину".
Заперто.
- Мама!
Тишина.
Но не совсем... Лерман прислушался - с той стороны доносилось тихое монотонное бормотание. Он сразу узнал много лет не слышанный басовитый голос. Причем на этот раз голос, похоже, бухтел по-английски, но настолько тихо и невнятно, что отдельных слов было не разобрать...
- Вот ведь!..
Александр Ильич негромко выругался, пошел на кухню, достал из буфета бутылку испанского вина, из холодильника - пластиковую упаковку с копченым лососем, возвратился в гостиную и включил телевизор на громкость, близкую к полной...
Поутру спускаясь по лестнице из своей спальни, он застал мать посреди прибранной гостиной. Одетая на выход и, вопреки обыкновению, тщательно подкрашенная, с самым решительным и деловитым выражением лица, она застегивала молнию на дорожной сумке, а у ног ее стоял клетчатый чемодан.
- Доброе утро, мама! - нарочито громко сказал он.
- А, это ты... - Она даже не обернулась. - Завтрак на столе, ужин в холодильнике.
- А куда ты собралась?
- В Лондон.
Александр присвистнул от удивления. На его памяти дальше Сент-Леонардхилла, района Эдинбурга, где находилась больница, в которой она прежде работала, мать никуда не выезжала. Разве что в мифическую рощу на речке Шаумэй, куда его не взяли на похороны бабки, или на шабаши, проходившие явно не очень далеко от Грэнджа - и на них его тоже не брали.
- Зачем тебе понадобилось в Лондон?
- У меня там деловая встреча.
- С кем, позволь спросить?
- С министром иностранных дел.
Александр так и сел на ступеньки.
- Но, мама, какие у тебя могут быль дела с министром?
- Крайне срочные и важные. Я должна выполнить волю Дейрдры и привезти из России Анну.
- Какую еще Анну?... Ах да, голос... Я так понимаю, он вчера возобновил контакт? Я слышал, как вы вчера общалась...
- Да, это была Анна. Она сказала, что теперь ее миссия выполнена и она вольна ехать на все четыре стороны... Можешь не провожать, Хэмиш довезет меня до вокзала...
И действительно, буквально через минуту на новеньком "форде" прикатил Хэмиш - тот самый краснощекий ведьмак, единственный мужчина в их ковене. Он проворно загрузил в машину багаж миссис Лерман, усадил ее саму и предложил Александру подбросить его до архива. Тот отказался под тем предлогом, что не успел ни побриться, ни позавтракать, да и архив еще закрыт в такую рань...
Ему ничуть не улыбалось, чтобы в доме появилась еще одна полоумная старуха, но он не сильно сокрушался по поводу такой перспективы, ибо она была абсолютно нереальна. Поэтому-то он спокойно отпустил мать в Лондон. Ну, прокатится, развеется, посмотрит столицу Соединенного Королевства - на худой конец, отдохнет недельку-другую в дурке - после вчерашнего, да и сегодняшнего тоже, ей это только на пользу пойдет... Даже если предположить, что ее пропустят в МИД и примут заявление, - кто станет искать среди четверти миллиарда жителей громадного СССР какую-то там Анну, пропавшую шестьдесят лет назад? Да она за это время могла сто раз помереть, сменить фамилию, укатить за границу... или и то, и другое, и третье разом... А вдруг его дурная мамаша самостоятельно рванет на розыски? Ай, ладно, скатертью дорожка...
Вопреки расхожему мнению, будто бы все гомосексуалисты нежно и трепетно боготворят собственных матерей, Александр свою в последнее время только терпел. Уж больно много от нее хлопот и расходов, а толку все меньше и меньше...
Через три дня мама Джулианна вернулась. На вопросы сына отвечала лишь загадочной, довольной улыбкой.
(4)
Спустя полгода Джулианна вновь укатила в Лондон, попросив сына лично встретить ее послезавтра на перроне Эдинбургского вокзала.
Вслед за матерью из вагона медленно, с трудом переступая со ступеньки на ступеньку, спустилась крупная сухопарая старуха в длинном, непривычного покроя, пальто. Сначала Александр подумал, что это случайная попутчица, но тут же его пронзила догадка, которой он просто не хотел верить. На негнущихся ногах он приблизился к женщинам, между тем проводник спустил из вагона два громадных чемодана, которые тут же принял и пристроил на тележку про верный носильщик.
- Что ж ты застыл, как статуя?! - крикнула Александру мать. - Иди сюда, познакомься. Это твоя тетя Анна.
- Ой! - вырвалось у Лермана, но он совладал с нахлынувшими чувствами и, героически улыбаясь, сделал несколько шагов в их направлении.
- Ну, здравствуй, Александр Ильич. - Анна протянула ему руку в перчатке.
В ее взгляде, в мимике ему почудилось разочарование, это укололо, но не удивило: что ж поделать, да, не красавец, да, не герой, так что ж теперь, стреляться, что ли?
- Добро пожаловать в Шотландию... - процедил он сквозь зубы, принимая протянутую руку...
Внешне Анна была точной копией своей матери Дейрдры, вплоть до такой же одинокой седой прядки в море густых черных волос, но оказалась намного проще, теплей и общительней Дейрдры. Или, возможно, сказывалось действие нового места и новых людей. Как бы то ни было, она весьма охотно заводила разговоры с Александром, много и интересно рассказывала про страну, в которой ей выпало прожить, считай, всю жизнь, про самых разных людей, с которыми довелось пересекаться. Только про себя, про свою личную жизнь рассказывать воздерживалась, тут же переходила к расспросам о здешнем местах, событиях, нравах. Интересовалась живо, подчас показывая удивительную осведомленность. По-английски говорила бегло, с добротным здешним прононсом, правда, язык ее был заметно архаичен, времен не то чтобы Вальтера Скотта, но примерно Стивенсона.
Вопреки опасениям Лермана, с появлением Анны жизнь в доме сделалась значительно уютнее.
- Анна, говорят, из СССР никому не разрешается выезжать, как же вас так легко выпустили?
- Кому нужна одинокая старуха? А в Sobes даже обрадовались, как-никак, на одну пенсию экономия...
Слова "собес" он не знал, но догадался, что это государственное учреждение, ответственное за пенсионное обслуживание. А вот слово "одинокая" заставило призадуматься.
1 2 3 4 5 6