45. Сказ о венчании Тариэля и Нэстан-Дарэджан Фридоном


Свадьба справлена Фридоном. Честью честь им, с белым троном,
Словно в брызгах окропленным в желто-красный самоцвет,
Автандилу желто-черный также дан престол узорный.
Ждет толпа. В ней вздох повторный. Вижу, тут терпенья нет.
И певцы там не молчали. Песни льются без печали.
Свадьбу весело сыграли. Был шелков роскошный дар.
Нежный блеск необычаен. Добрый тот Фридон хозяин.
Лик улыбки как изваян в ворожащей Нэстан-Джар.
Счет даров сполна ли нужен? Дар с подарком явно дружен.
Девять царственных жемчужин, как гусиное яйцо.
Яхонт также драгоценный, в солнцесвете несравненный,
Ночью в блеске неизменный, — хоть рисуй пред ним лицо.
Также дал им ожерелье, чтобы шее быть в веселье, —
Уж какое рукоделье: гиацинты — нить кружков.
Автандилу льву дал чудо, — и поднять то трудно, —блюдо.
Не пустым унес оттуда это блюдо враг врагов.
Все хозяин жемчугами уложил его с краями,
И с пристойными словами эта дань дана была.
Весь чертог обит парчою, тканью нежно-золотою.
Тариэль к нему с хвалою, стройно сложена хвала.
Восемь дней, с усладой верной, свадьбы праздник беспримерный.
Ток даров, струей размерной, каждый день им как венец.
И конца нет узорочью. Арфа с лютней днем и ночью.
Глянь, увидишь ты воочью: юный — с девой наконец.
Тариэль сказал, смягченный, до Фридона: «Брат рожденный
Ближе быть не мог. Взметенный, ранен насмерть, по волнам
Я бродил, — явил ты сушу. Клятву сердца не нарушу.
И как дар отдам я душу — брату, давшему бальзам.
Сам ты знаешь Автандила, как его служенье было.
Преисполненное пыла и готово до всего.
Я хочу служить взамену. Положил конец он плену.
Сам пусть знает перемену. Жжет костер, — гаси его.
«Брат, — скажи ему, — милуя, как за службу заплачу я?
Бог, дары свои даруя, света жизни даст твоей.
Коли я твое хотенье не явлю как исполненье,
Не хочу отдохновенья даже в хижине моей.
Будет в чем моя подмога? Пусть — нам смело, с волей бога,
До Арабии дорога. Ты мой вождь, а я твой друг.
Нежных мы смирим речами, а воинственных мечами.
Ты к своей жене с дарами, иль моей я не супруг».
Чуть услыша Тариэля это слово, —словно хмеля
Вдруг сказалася неделя, — Автандил в веселый смех.
«Мне помощник? Где ж печали? Каджи в плен мою не взяли.
Я не ранен, не в опале. Розе снов — во всем успех.
Солнце светит на престоле. И царит по божьей воле.
Не в Каджэти, не в неволе, не во власти колдунов.
Все к ней с лаской и приветом. Помогать ей, что ли, в этом?
Не дождешься тут, с приветом, от меня ты лестных слов.
Если хочет провиденье, так небесные виденья
Принесут мне утешенье в этой огненной пещи.
И тогда по смерти буду льнуть я к солнечному чуду.
Счастья здесь искать повсюду, — хоть ищи, хоть не ищи.
Передай ответ правдивый: «Чувства, царь, твои красивы.
Был слуга я твой радивый — прежде, чем я был рожден.
Пусть же я перед тобою буду только лишь землею,
До тех пор, как ты, с хвалою, не получишь царский трон».
Ты сказал: «Хочу слиянья твоего с звездой сиянья».
В том благое пожеланье. Но не рубит здесь мой меч.
И не властно здесь реченье. Лучше буду ждать свершенья
От небес и провиденья. Даузнаю радость встреч.
А чего теперь хочу я? Чтоб ты в Индии, ликуя,
Власть на тронах знаменуя, воцарившись, поднял стяг.
И чтоб этот свет небесный, облик с молнией чудесной,
Был с тобой в отраде тесной. И чтоб был сражен твой враг.
Совершится, — жизнь восславлю, и тебя тогда оставлю,
Путь в Арабию направлю. Ближе к солнцу. И она
Мир души моей упрочит. И загасит, коль захочет,
Тот пожар, что сердце точит. Речь, как видишь, не длинна».
Четко все в словах ответа. Тариэль, услышав это,
Говорит: «Зима не лето. Лета я ему хочу.
Он нашел зарю златую, чем живу и кем ликую.
Жизнь и он пускай живую встретит, мной ведом к лучу.
Той заботой мысль объята. Да явлю в том доблесть брата.
Вот скажи: «В путях возврата, до приемного отца
Твоего — мне возвращенье. Попросить хочу прощенья
За рабов, их убиенье. Умягчить хочу сердца».
Молви: «Завтра в путь мне нужно. Больше медлить недосужно.
С словом: «Если» жить содружно — смерть для сердца моего».
Царь Арабский — он уважит сватовство мое, и скажет
То, что ум ему прикажет. Буду я молить его».
Весть пришла через Фридона. В этой речи звук закона.
Сердце вновь его спалено. В сердце дым и головни.
«В путь, и тщетно промедленье». В сердце витязя боренье.
Так, владыкам — уваженье. Да велят сердцам они.
Автандил пришел смущенный. И коленопреклоненный
Тариэлю, как сраженный, обнимает ноги он. Говорит он:
«Сердцу больно. Пред Ростэном хоть невольно,
Вин моих уже довольно. Дане буду раздвоен.
Быть хочу односердечным. Ты не сможешь перед вечным
В этом миге скоротечном — правосудным быть с плеча.
В сердце старца-властелина обо мне теперь кручина.
Не могу на господина я, слуга, поднять меча.
Будет тут зерно раздора, между мной и милой ссора,
Из разгневанного взора будет жжение огня.
Без вестей мне быть случится, от нее вдали томиться.
Кто прощения добиться здесь сумеет для меня!»
Солнцеликий, смехом ясным, Тариэль с лицом прекрасным,
Руку взяв движеньем властным, Автандила поднял вдруг.
«Ты мне сделал все благое. Чрез тебя мой дух в покое.
Дай же быть счастливым вдвое. Знать, что счастлив брат и друг.
Ненавижу опасенья, в друге чопорность, сомненья,
Лик оглядки, охлажденья. Тот, кто друг сердечный мой,
Пусть меня к себе он тянет, предо мной открыто станет,
Если ж нет, разрыв не ранит, он с собой, а я с собой.
Сердце я твоей желанной знаю в чаре необманной.
Мой приход не будет странный. Чрез меня придет жених.
А царю скажу я разно то, что нужно и приязно.
И желанью сообразно вид желанный встречу их.
Сердце старое покоя, лишь скажу царю одно я, —
Чтоб, чертог блаженства строя, доброй волей отдал дочь.
Если цель есть единенье, для чего ж вам разлученье?
Вам друг в друге озаренье. Нужно вам цвести помочь».
Автандил, увидев ясно, что препятствовать напрасно,
Поступил во всем согласно, с Тариэлем отбыл он.
А Фридон отряд отборный выбрал свитой им дозорной.
Сам он — с ними. Друг бесспорный, с ними должен быть Фридон.


46. Сказ о том, как снова идет Тариэль к пещере и видит сокровища


Мудрый Дивнос сокровенье нам явил в словах реченья:
«В боге благо, возрожденье. Не из бога дышит зло.
Злой им в миге укорочен. Ход благого им упрочен.
В совершенстве вышний точен. Вне низин души светло».
Эти львы всегда живые, эти солнца золотые,
В дали шествуют иные. С ними дева, с ликом зорь.
Крылья ворона синеют. В этих косах — светы млеют.
И рубины щек алеют. Самоцветы с ней не спорь.
Это солнце в паланкине нераздельно с ними ныне.
Вот охота по долине. Кровь течет. Свистит стрела.
Где б они не проходили, той красе и этой силе
Взоры всех восторг струили, им дары и им хвала.
Словно это свод небесный. Между лун, в семье их тесной,
Солнца лик горит чудесный. Дни пути — и ближе цель.
Между гор, что в мгле как в дымах, для людей недостижимых,
Строй туда идет любимых, где томился Тариэль.
Молвит витязь: «Буду ныне вам хозяин. Там в стремнине
Недостатка нет в дичине. И накормит нас Асмат.
Поедим, повеселимся, а притом обогатимся.
Мы в дарах здесь не скупимся, многосветел пышный клад».
Спешась, вот идут в пещеры, в тот чертог утесов серый.
У Асмат дичин без меры. Режет вкусные куски.
Радость. Кончена дорога, где страданий было много.
Восхваляют сердцем бога, — счастье вывел из тоски.
Вот в скалах, через пустоты, чрез иссеченные гроты,
Где сокровища как соты, где печати по дверям,
Всей толпой они проходят. Забавляясь, в залах бродят.
И богатствам счет не сводят. Не воскликнут: «Мало нам».
Есть для каждого блестящий там подарок подходящий.
Каждый был там предстоящий Тариэлем награжден.
А потом из несочтенных тех сокровищ сгроможденных,
Как из житниц нагруженных, каждый воин наделен.
До Фридона молвит слово: «Хоть бери еще и снова,
Я должник твой, и такого долга — как покрыть объем?
Но, благое совершая, верь, — награда ждет у края.
Этим кладом обладая, в царстве им блистай своем».
Воздает Фрид он почтенье, и исполненный смиренья
Говорит благодаренья: «Царь, я твой, тебя любя.
Ты как в бурю — голос грома. Всякий враг твой лишь солома.
Счастье мне тогда знакомо, как смотрю я на тебя».
Повелел Фридон — верблюжий караван доставить дюжий,
Чтоб богатства в час досужий перевесть к себе домой.
И в Арабию оттуда держать путь. Исполнен чуда,
Ветер шепчет весть про чудо. К солнцу месяц молодой.
Долгодневное томленье. Вот из дымки отдаленья
Видны замки и селенья. То Арабия, она.
После дней тоски суровых, для восторгов встречи новых,
В голубых толпа покровах, к Автандилу столь нежна.
Тариэль до Ростэвана шлет сказать: «Душа медвяна.
Роза в цвете и румяна. Не сорвал никто ее.
Царь Индийский, духом ясный, до Арабии прекрасной,
Я дерзнул прийти. О, властный, пред величество твое.
Вид мой, раз, в тебе волненье пробудил и раздраженье.
Наложить хотел плененье на меня, и на коне
Гнался. Было то неправо. Вспыхнул гнев во мне как лава.
И налево, и направо смерть рабы нашли во мне.
Потому я пред тобою ныне с прошлою виною.
Грех свой бывший не укрою, — бывший гнев покрыл его.
Яв дарах не благодетель. В этом мне Фридон свидетель.
Дар один принес радетель: Автандила твоего».
Слов где взять мне подходящих, чтоб явить восторг горящих?
В блеске трех лучей блестящих млеют щеки Тинатин,
Задрожавшие ресницы оттеняют свет зарницы.
Под бровями — огневицы. Алым светится рубин.
Чу, литавры. Гул их льется. Смех и говор раздается.
Воин с воином смеется. Под уздцы берут коней.
Седла все в огнях узорных. Много витязей проворных,
На конях своих отборных, жаждут встречи, будут в ней.
Едет царь, с ним властелины. И вокруг владык дружины
Словно дружный хор единый. Благодарны богу все.
«Нет у зла существованья. Для благого лишь деянья
Есть и жизнь, и ликованье. Свет в готовой ждет красе».
Уж они не за горами. И нежнейшими словами
Говорит, горя глазами, к Тариэлю Автандил:
«Видишь эту пыль равнины? В этом дым моей кручины.
В сердце пламени лучины. От огня лишаюсь сил.
Это мой отец приемный. Я же, точно вероломный,
И безродный, и бездомный, медлю встретить, пристыжен.
Я в узор вступил нежданный. Стыд мой — слово сказки странной.
Но мечты моей желанной — вестник ты и друг Фридон».
Тот ответил: «Лик смиренья пред владыкой — знак почтенья.
Здесь побудь в отъединенье. Не предам тебя огню.
Коль решение такое есть у бога, будь в покое:
Солнце с обликом алоэ я с тобой соединю».
Льву надежды эти сладки. В малой ждет он там палатке.
Радость взглядов и оглядки, ждет и Нэстан-Дарэджан,
Дрожь ресниц волной урочной — ветер северо-восточный,
Царь Индийский полномочный едет прямо, строен стан.
И Фридон с ним едет вместе. О прибытьи были вести.
Царь Арабский этой чести ждет. И едут наконец.
Тариэль лицом склонился. Прочь с коня, и озарился.
Царь к царю светло явился, сын один, другой отец.
Тариэля почитанье — Ростэвану знак вниманья.
Он дарит ему лобзанье, удовольствуя свой рот.
Тариэлю — ласка слова: «Блеск ты солнца золотого.
Без тебя не будет снова светел день, как ночь пойдет».
Царь глядит на обаянье, он исполнен чарованья.
Хвалит все его деянья, достижение побед.
И Фридон явил почтенье, пред владыкой преклоненье.
Царь исполнен утомленья: Автандила с ними нет.
В нем смущение велико. Тариэль сказал: «Владыка,
Твоего достигши лика, сердце предал я судьбе.
Я дивлюсь, как предо мною, слово молвил ты с хвалою.
Автандил когда с тобою, кто же будет люб тебе?
Чую я в тебе томленье и, конечно, удивленье,
В чем причина промедленья. Сядем здесь на этот луг.
Тайну я тебе открою, почему он не со мною.
Снизойди своей душою. Просьбу вымолвлю я вдруг».
Вот садятся властелины. Сонмом едут вкруг — дружины.
Юный светит как рубины, все лицо озарено.
Смехом, ликом, той игрою, он владеет всей толпою.
Начал речью он такою, — как к зерну кладя зерно:
«Царь, хотел бы речью стройной усладить твой слух достойный,
Но робею, беспокойный. Как молить тебя смогу?
И о светлом молвить мне ли? Сам я темен, в самом деле.
Только им лучи зардели, чрез него свечу, не лгу.
Ныне оба мы дерзаем вблизь прийти, и умоляем.
Я был мукою терзаем, Автандил мне дал бальзам.
Он забыл, что в боли равной, в муке тяжкой и отравной
Был со мной он полноправный. Но не час быть в этом нам.
Утомлять тебя не стану. Излечи же в сердце рану.
Длиться ты не дай изъяну. Он ее, она его, Оба любят.
Пламень ярый пусть не множит в них удары.
Дочь твоя, чьи сильны чары, будь супругой для него.
Сердце мрамор, сам гранитный, да пребудет с нею слитный.
Вот с какой я челобитной». Тут платок на шею он
Навязал, и преклонился, на колено становился.
Словно школьником явился. Всяк был сильно удивлен.
Тариэля как сраженным и коленопреклоненным
Царь, увидя, был смущенным, и далеко отступил.
И явив ему почтенье, наземь пал: «От огорченья, —
Молвил, — скрылось наслажденье, что в твоем я виде пил.
В ком же было б дерзновенье не свершить твое хотенье?
Ни на миг во мне сомненья. Дочь хоть в рабство я отдам.
Да свершится тотчас слово. Где бы ей искать другого?
Где бы ей найти такого, хоть блуждай по небесам.
Видеть зятем Автандила радость мне, в нем свет и сила.
Дочь уж царство получила. Ей приличествует трон.
Цвет опал мой, цвет завялый. А она, с красой немалой,
Дышит, светит розой алой. Будь же с нею счастлив он.
Если б ты раба супругом выбрал, только бы друг другом
Были счастливы, — к услугам, я перечить бы не мог.
Тщетно было бы боренье. Автандил же — вне сравненья.
В этом богу восхваленье. Да войдет же он в чертог».
Слыша царские признанья, Тариэль, храня молчанье,
Лик являет почитанья, наземь пал лицом своим.
Воздает и царь почтенье. Каждый в сердце полон рвенья.
Говорят благодаренья, и совсем не скучно им.
На коня Фридон скорее. Мчится, светлой вестью вея.
Автандил заждался, млея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30