Лобанов медленно огляделся, словно соображая, как он попал в эту незнакомую комнату.Хмурясь, он прошелся из угла в угол, придерживая рукой наброшенный на плечи халат, потом опустился на стул. Надо было собраться с мыслями, надо было многое вспомнить. Сейчас войдет Семенов. От этого разговора многое зависит. «Дело серьезней, чем ты думаешь», – вспомнил он слова Коршунова и неожиданно улыбнулся.В дверь постучали.– Войдите! – крикнул Лобанов.Улыбка мгновенно исчезла с его лица, оно стало замкнутым и сосредоточенным.В кабинет вошел Семенов. О, это был уже совсем не тот цветущий и самоуверенный человек в модном пальто и дорогой пушистой шапке, который появился однажды в кабинете Лобанова, и совсем не тот расторопный, лукавый и услужливый заведующий галантерейным ларьком, каким видели его на рынке. Когда-то полные, румяные щеки Семенова обвисли и побледнели, заросли светло-рыжей щетиной, глаза ввалились и смотрели тоскливо и как-то отрешенно. Серый больничный халат с зелеными обшлагами, который он придерживал, чтобы не разошлись полы, висел на нем как на вешалке, мятый и испачканный на груди; видимо, Семенов ел неряшливо и торопливо. Белые с синими прожилками ноги еле волочили спадавшие тапочки, и тесемки кальсон болтались вокруг них как-то сиротливо и жалостливо. Вся фигура Семенова выражала уныние.Увидев Лобанова, он растерянно остановился. Видимо, встреча эта была для него неожиданной.– Садитесь, Семенов, чего же вы, – пригласил Лобанов, внимательно и почти сочувственно оглядывая его.– Да, да, конечно… – пробормотал Семенов. Шлепая тапочками и судорожно запахивая халат, он приблизился и тяжело опустился на стул.– Итак, Петр Данилович, опасность миновала, и вы почти выздоровели, – сказал Лобанов. – Это, знаете, просто чудо. Ведь положение ваше было ой-ой какое.– А, – вяло махнул рукой Семенов. – Мне уже все равно. Сами видите, инвалидом стал.– Да, отравление было тяжелым, что и говорить. Вы догадываетесь, кто это сделал?Семенов горько усмехнулся.– Конечно. С вами, – он сделал ударение на этом слове, – я могу быть откровенен. Это Тамарка, сволочь, голодранка, которую я… почти любил. Только подумайте!..– А почему она это сделала, вы тоже догадываетесь? – быстро спросил Лобанов.– Как же не догадываться, – зло усмехнулся Семенов. – Очень даже догадываюсь. И я ее теперь…– Вы ее теперь долго не увидите, – в свою очередьулыбнулся Лобанов. – Она осуждена.– Правильно! Судить! Всех! – мстительно воскликнул Семенов, стукнув по колену худым, белым кулаком, и дряблые щеки его порозовели. – Всех судить! И меня! Пожалуйста! И меня! Но и других тоже!..В уголках его тонких, дрожащих губ запеклась слюна.– Других надо еще поймать, изобличить, – заметил, Лобанов. – Вот, например, задержали мы Сеньку.– Мелочь… – презрительно пробормотал Семенов.– Конечно, – согласился Лобанов. – Но давайте, Петр Данилович, говорить откровенно. Вам ведь терять нечего. И вам все равно, как вы сказали.Семенов настороженно и опасливо взглянул на Лобанова, и тот подумал: «Нет, тебе, кажется, еще осталось что терять», однако все так же доверительно продолжал:– В январе вы получили чемодан с гашишем. Мы его, между прочим, нашли и конфисковали. – При этих словах в тусклых глазах Семенова мелькнула злорадная усмешка. – Вам его привезли двое: Иван и еще один человек. Кто их прислал, Петр Данилович?Задумчиво пожевав губами, Семенов пробормотал:– Не знаю его…– Но вы же должны были встретиться с ним хоть раз там, в Ташкенте?– Не в Ташкенте, – покачал головой Семенов. – В Самарканде. И вообще это была не встреча, а так, случай…Он на секунду умолк, горбясь и не отрывая взгляда от своих ног в больничных тапочках, потом глубоко вздохнул и тоскливо посмотрел на Лобанова.– Ладно. Мне действительно теперь все равно. Вот как было дело. – Он снова опустил голову и глухо продолжал: – Однажды я прилетел в Самарканд в командировку из Ташкента…«За теми самыми вазами, наверное, – подумал про себя Лобанов. – Жуликом ты уже и тогда был». И спросил:– Когда это было, не помните?Семенов ответил.«Ну, конечно, за вазами ездил», – удовлетворенно подумал Лобанов и попросил:– Рассказывайте.– Прилетел я, значит, в Самарканд, за день все свои дела сделал и на следующее утро приехал на аэродром, чтобы в Ташкент обратно лететь. А самолет задерживается. Я в ресторан зашел. Заказал что-то. Тут подсаживается ко мне человек. Ну, выпили. Разговорились. Еще выпили. И он мне свой товар предлагает…«Удивительно, как они друг друга находят. Прямо-таки носом своего чуют, – – подумал Лобанов. – Хотя в таком деле… случайному знакомому… так сразу…»– Вы его раньше не встречали в Ташкенте или в Самарканде? – перебил он Семенова.– Представьте, не встречал, – пожал плечами Семенов.«Врешь, – тут же решил про себя Лобанов. – Не такой он дурак. И я, кстати, тоже».– Значит, он предложил. А вы?– Я отказался.– Почему же?– Как вам сказать…– Как есть, Петр Данилович. Вернее, как было. Ведь мы же с вами условились.– Да, да. Я ему сказал, что у меня сейчас нет свободных денег. К тому же из Ташкента уезжаю совсем, в другой город. Я сюда, в Борек, перебраться решил. Климат, знаете, там, в Ташкенте, ужасный. Я просто больной ходил. Чувствую, не могу…«Ну, еще бы», – насмешливо подумал Лобанов и, снова перебив, спросил:– А какой из себя этот человек?– Как сказать… лет за сорок, полный. Узбек, наверное. Зубы такие, знаете, острые, прямо волчьи зубы. И глаза… Страшноватый, в общем.– Ну хорошо. Вы отказались. А он?– А он говорит: «Уезжай, пожалуйста, Дай адрес только, пожалуйста. Гостем буду». – Семенов произнес это с каким-то издевательским акцентом…– И вы…– Дал… – упавшим голосом произнес Семенов. – До востребования, конечно…– А не сестры адрес вы дали?– Сестры?.. Может, и сестры. Я уже не помню… Давно это было, знаете… – сбивчиво ответил Семенов, нервно потирая худые руки.– Ну, пока неважно. Потом вспомните, если потребуется, – добродушно сказал Лобанов. – И что же он?– Написал.– И вы ответили?– Не мог не ответить. Боялся.– И тоже до востребования, конечно?– Да, конечно.– Как же его фамилия, имя?– Фамилия?.. – Семенов пробел бледной рукой по лбу. – Кажется, Борев… Нет, Борисов. Николай… Вот дальше забыл.– Это узбек-то? – удивился Лобанов.– Да… Вот так… – растерянно подтвердил Семенов. – Выходит, не узбек…«Что-то ты, милый, путаешь, – подумал Лобанов. – Или тот путает…»– Вы не думайте, я не вру. – Семенов прижал руки к впалой груди и с тревогой посмотрел на Лобанова. – Это точно, что Борисов.– Ну хорошо, допустим. А что было потом?– Потом? Прошло несколько месяцев. Я уже думал, что он забыл про меня. Обрадовался…«Представляю себе эту радость, – саркастически подумал Лобанов. – Немалый барыш из рук-то уплывал».– Как вдруг, – продолжал Семенов, – неожиданно приезжает от него человек. Тот самый Иван.– Значит, вы в письме адрес сообщили?– А что было делать? Он же потребовал. А я…– Понимаю. Что же было дальше?– Когда он приехал, у меня Тамара сидела. Они познакомились. Потом я ее и встречать послал. На вокзал. Когда они тот чемодан привезли. Я себя в тот вечер неважно чувствовал.Лобанов усмехнулся:– Будем уж до конца откровенны, Петр Данилович. Сами вы встретить побоялись. Вы же понимали, что преступление совершаете, причем преступление опаснейшее – торговля наркотиками, отравление людей. И потому лишний раз себя под удар ставить не захотели. Тамару на вокзал и послали. Так ведь?Пока он говорил, Семенов сидел сгорбившись, низко опустив голову, с взъерошенными, седеющими волосами вокруг кругленькой лысины, и вздрагивал, как от озноба, в своем сером больничном халате, с видневшимися из-под него кальсонными тесемками, на которые он, видимо, все время наступал, потому что концы их были черные от грязи.Но сейчас его вид уже не вызывал у Лобанова сочувствия. Он вспомнил тех двух мальчишек, которые по неведенью, из озорства и любопытства, купили у Сеньки гашиш, подумал, что бы с ними стало, если бы они его выкурили и потянулись бы за новой порцией, подумал об их семьях, об ужасе и отчаянии, которые там поселились бы после этого. Лобанову стоило немалого труда сдержать себя и тем же ровным, чуть насмешливым тоном закончить:– Вы говорите: Сенька – мелочь. Вы для нас, извините, тоже мелочь. Нам нужен тот, Борисов, как вы его называете. И мы его найдем. Будьте уверены. С вашей помощью или нет, все равно. Вот только вам, Семенов, это не все равно.– Я же понимаю, понимаю, – забормотал Семенов. – Пропади все пропадом. Мне бы только жить, дышать. Мне бы только выздороветь. А врачи… Разве это врачи?.. Они ничего не гарантируют.– И я вам ничего не гарантирую. Все решит суд. Но если хотите надеяться хоть на какое-нибудь снисхождение, надо его заслужить. Пока вы его ничем не заслужили. Хотите жить? Хотите дышать? Быть здоровым? А я хочу, чтобы жили, дышали, были здоровыми те мальчишки, которые купили у Сеньки вашу отраву! Мы их задержали. Но пока вас тут лечили, этот ваш Борисов…– А кто он мне?! Брат, сват, компаньон?! – в от чаянии воскликнул Семенов. – Почему он мой?! Я его знать не знаю! Я его видеть не хочу!..– Все верно, – согласился Лобанов, закуривая и ломая о коробок спичку. – Видеть вам его и не требуется.Семенов дрожащей рукой вытер со лба испарину и упавшим голосом произнес:– Что же я могу теперь сделать? Я ничего больше не знаю, я болен, я устал…– Кое-что вы можете, – с ударением произнес Лобанов, делая короткую затяжку. – Например, вы можете сегодня вечером… встретить племянника от дяди.Он ожидал испуга, удивления, думал, что Семенов вскрикнет от неожиданности. Однако ничего этого не произошло. Семенов лишь еще больше съежился и пробормотал:– Да, да, да… конечно. Я так и знал…«Неужели он знал? – с беспокойством подумал Лобанов. – Но это означает…» – И резко спросил:– Откуда вы знали?Семенов в испуге посмотрел на него и прижал бледные руки к груди.– Это должно было случиться, должно… рано или поздно. Он же не знает, что меня постигло… такое не счастье. Он же не знает, что Тамарка, эта дрянь… и вообще он ничего не знает.– Пожалуй, – недоверчиво произнес Лобанов. – Ну, а кто же приедет, Иван? Или… как звали второго?– Карим…– Но ведь никого другого вы не знаете?Семенов задумчиво покачал головой:– Не знаю…– Ну вот, видите. А теперь прочтите.Он протянул Семенову бланк телеграммы. Тот осторожно, с опаской развернул его и пробежал глазами текст один раз, второй, потом взгляд его остановился, стал сосредоточен, и Лобанов, внимательно наблюдавший за ним, понял, что Семенов сейчас что-то обдумывает, на что-то, возможно, решается.– Где их надо встречать? – сухо спросил Лобанов. – И когда?– На вокзале… поезд тридцать восьмой…– Это точно? Вечером прибывает и самолет.– Точно…– Хорошо. Вы не откажетесь поехать на вокзал?– Не откажусь, – тихо произнес Семенов, все еще не отрывая глаз от телеграммы, и вдруг встревоженно посмотрел на Лобанова. – А врачи… они пустят?– Мы договоримся.– Тогда я встречу… Мне теперь уже все равно…– Нет, Семенов, вам не все равно. А теперь идите и отдыхайте. Мы за вами заедем.Семенов тяжело поднялся, запахнул полу халата и, шаркая тапочками, понуро направился к двери.Когда он вышел, Лобанов подумал: «А все-таки на аэродроме мы тоже приготовим встречу. И на квартире у тебя тоже. Да, да. Мало ли что может случиться».Он встал, потянулся, неторопливо закурил и прошелся, по комнате. Потом взглянул на часы. Ого! Надо было действовать. И все еще раз обдумать с ребятами, все предусмотреть. Он неожиданно вспомнил, как еще боцман Трофим Приходько с «Архангельска» когда-то говорил им: «Моряк всегда моряк, и бури бывают всюду, братишки». Эх, Трофим, Трофим. Таких бурь даже ты не знал. Ну что ж. Пока что полный вперед! «Моряк всегда моряк», – с удовольствием повторил он.
К вокзалу подъехали, когда совсем стемнело. Семенов, нахохлившись, сидел на заднем сиденье, надвинув на лоб шляпу и подняв воротник модного драпового пальто. Пушистый шарф укутывал его шею да самого подбородка. Возле Семенова расположился Володя Жаткин. Лобанов сидел рядом с водителем.Когда машина остановилась перед ярко освещенным вокзалом, Лобанов посмотрел на часы:– Так. Значит, до прихода поезда еще пятнадцать минут. Подождем в машине. А ты узнай, – он повернулся к Жаткину и неопределенно пошевелил в воздухе пальцами, – как там и что.Жаткин толкнул дверцу и мгновенно исчез в толпе.К вокзалу непрерывно подъезжали машины. Люди вокруг суетились, спешили, нервничали, многие с чемоданами, с тюками в руках, некоторые вели детей. Носильщики в белых фартуках грузили багаж на свои тележки. Напряженный гул висел над площадью, сплетенный из урчания автомобильных моторов, звона трамваев, чьих-то возгласов, шарканья тысяч ног, железного голоса репродукторов где-то высоко над головой и далеких паровозных гудков.Кипящая, неумолчная жизнь, вся в движении, вся, словно на колесах, захлестывала до краев площадь, которая и сама, казалось, готова была сорваться с места и двинуться в дальний путь вслед за людьми.Жаткин появился так же неожиданно, как и исчез. Он наклонился к Лобанову и тихо доложил через приспущенное стекло:– Все в порядке.– Пошли, Петр Данилович, – сказал Лобанов.– Да, да, пошли, – заторопился Семенов, с трудом вылезая из машины.Втроем они поднялись по ступеням вокзала, пересекли огромный с высокими сводами зал ожидания и вышли на сырой, обдуваемый ветром перрон.Лобанов, заметив, что Семенов слегка пошатывается от слабости и волнения, взял его под руку:– Спокойнее, Петр Данилович, спокойнее. Еще раз повторяю: мы их задержим, как только они подойдут. Вам и слова сказать не придется. Если же они вас не заметят, то…Он говорил негромко, спокойно и уверенно и чувствовал, как Семенов постепенно успокаивается.На перроне было людно и шумно.Внезапно откуда-то из дальней тьмы вынырнули два ослепительно-ярких глаза, с шипением и лязгом они накатывались на перрон. Мощный электровоз, блестя и переливаясь в огнях вокзала, плавно вытянул за собой вереницу освещенных вагонов, и они неторопливо проползли мимо людей на платформе, постепенно замедляя ход, и как-то совсем незаметно остановились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39