ему поведала, что перед убийством Хохлова как раз в окно смотрела и видела, что к дому подъехала машина, номер которой она, естественно, записала — ; как чувствовала. Из машины вышел человек с пистолетом и вошел в парадную, где жил Хохлов. Потом приехал Хохлов, вошел в парадную, раздались выстрелы, после чего человек с пистолетом вышел, сел в машину и уехал.
— Да? А номера пистолета агентесса случайно не записала? — спросила я, машинально отметив, что о своем участии в этом деле Толик Горюнов мне ничего не говорил. Что, в общем-то, странно: уж раскрытием по такому делу похвастаться сам Бог велел…
— Вот-вот; ну, а дальше понятно: по номеру установили машину, по машине владельца, и бравый опер Горюнов вскоре представил следователю жителя старинного города Новгорода — Бесова Сергея Юрьевича, подозреваемого в убийстве Хохлова. Мотива только нету, но это несущественно.
— Минуточку! Мотива нету, а что есть?
— Якобы — я это знаю только по слухам — его сняли на видеопленку, сделали видеоряд еще с несколькими мужиками и кассету с видеорядом якобы показывали «барабанщице», и она ткнула пальцем в Бесова. Якобы кассету ей показывала лично Недвораева.
— То есть?
— То есть Горюнов — это со слов Лени Берендеева — самолично возил к дому Хохлова Недвораеву, на улице они встретились с агентессой, якобы Недвораева ходила к ней домой, там показывала ей кассету, Втором вышла и подтвердила, что все в цвет.
— А какие-нибудь материальные следы этой операции остались? Хотя бы в виде вшивенькой справочки, я уж не говорю о протоколе опознания?
— Дело в том, что агентесса категорически отказалась участвовать в каких-либо следственных действиях и вообще якобы настаивала, чтобы ее фамилия нигде упоминалась, поскольку она боится мести убийц.
— То есть сам Берендеев при этой исторической встрече не присутствовал?
— Конечно, нет.
— И так с ходу во все это поверил? Ему что, лично Недвораева отчиталась о поездке?
— Нет, ему Горюнов в деталях рассказал.
— Очень остроумно. Может, у Бесова хоть пистолет нашли?
— Да никто пистолет и не искал. У него даже обыска не было. Его Горюнов схватил и привез в Питер. Более того, Бесов алиби предъявил: убийство было семнадцатого в восемь вечера, а в девять вечера с копейками Бесов регистрируется в гостинице «Восточная» в стольном граде Москве, с девушкой. В общем, он сидит уже третий месяц. Меру пресечения, кстати, не обжалует.
— А кто он такой вообще?
— Бесов-то? Да быковатый такой, но неглупый; в принципе убить он может, другой вопрос, мог ли он убить Хохлова вечером семнадцатого? Связи между ну никакой не прослеживается. Равно как ним и «наружниками».
— А чьих он будет?
— В смысле — из какой группировки? Из команды братьев Гавелов.
— Конкурентов чернореченских, что ли?
— Да, правильно.
— А как он себя в камере ведет?
— Ты знаешь, я в убойном просмотрел абсолютно все сводки по камере за все время его отсидки. Он ведет себя как человек, который искренне недоумевает, за что его посадили. Ни разу он не прокололся и ничем себя не выдал, хотя его провоцировали на разговоры об убийстве. Говорил, что в Питере был всего два раза, а на той улице, где Хохлов жил, вообще не был никогда.
— А откуда он улицу знает?
— Так ему же обвинение предъявили, где указано место убийства. Сразу после предъявления он в камере и поделился, что никогда на такой улице не был. И как проехать туда, не знает. В общем, у меня сложилось впечатление, что либо он действительно не при делах, либо он слишком умный, нам не по зубам. Ну не может человек почти три месяца так ровно держаться в камере, в чем-нибудь да проколется, а это сразу видно будет. Но тут — полнейший ажур.
— Слушай, — спохватилась я, — ты же мне главного не сказал: а кто заказчик?
— Да Хапланд же. Борис Владимирович.
9
Обратно мы добирались тем же макаром: машину оставили на соседней улице, огородами проскочили в дом опера по имени Костик, влезли в окно. Радушный хозяин шумно проводил нас к зеленой «ауди»; мы помахали ему и уехали в город. Андрей оставил меня к Маше, довел до квартиры, зайти отказался.
Ночью я проснулась от какого-то шума. Оказалось, что на улице ураганный ветер сносит крышу, — это грохотали листы плохо закрепленного кровельного железа. Утром выяснилось, что резко похолодало, а у меня с собой не было ничего теплого, что называется, в чем была, в том и покинула мужний дом, «не взяв ни рубля, ни рубахи»… Впрочем, это Асадов про мужчину писал. Заботливая Машка тут же заявила, что она пойдет на работу в кардигане, а мне даст свой навороченный английский плащ, действительно очень красивый, предмет зависти всех ее сослуживиц, нежно-алый, с затейливым капюшоном. «Никаких возражений!» — строго сказала она. Ну, а я долго не ломалась. У меня такого плаща не было, и я, глядя на себя в зеркало, еще раз убедилась: ничто так не красит женщину, как хорошие, дорогие вещи. Поэтому я с удовольствием согласилась дойти в нем до работы и пофорсить перед коллегами.
Весь путь до прокуратуры я проделала как по подиуму. Шеи сворачивали не только мужики, но и женщины, даже в основном женщины. Вот она — суета сует! Ушла от мужа, в семье разлад, родная мать знать не хочет, а какая-то английская шмотка заставляет пульс учащенно биться! Тьфу! Под дверьми моего кабинета сидел оперуполномоченный Степушкин и читал «Криминальный вестник».
Поражает меня это свойство моих коллег — отпахать целый день, а то и не один день подряд на ниве борьбы с преступностью, наползаться по подвалам и чердакам, нанюхаться разложившихся трупов, наобщаться всласть с уголовными рожами — а потом еле добраться до дома и вместо ужина уста-виться в телевизор и оголтело смотреть, смотреть криминальную хронику, в которой показывают точно такие же чердаки, разложившиеся трупы и уголовные рожи… Или читать, читать бульварные газетенки с рассказами о расчлененных трупах. Как будто: никогда расчлененки не видели…
— Маш, я к тебе, привет! — поднялся он при! моем появлении и аккуратно сложил газетку. — Смотри, чего тут пишут.
Входя вслед за Мной в кабинет, он положил на 1 мой стол газету и ткнул пальцем в заголовок «Сыщикам виден горизонт».
Я бережно сняла и повесила ценный плащ, а потом села за стол и пробежала глазами заметочку. В ней от лица начальника ГУВД Виталия Оковалко сообщалось, что в раскрытии дерзкого убийства начальника ГБР наметился положительный сдвиг, что в деле уже виден горизонт, к которому уверенным шагом движутся сыщики, что это дерзкое убийство, возможно, скоро будет раскрыто, о чем он непременно проинформирует общественность.
— Остроумно, — сказала я. — Главное, свежо, до такого еще никто не додумался. Интересно, он в средней школе учился или сразу в пожарную пошел? Он знает, что горизонт — это воображаемая линия, к которой сколько ни иди, она ближе не становится?
— Вот-вот, и я про то же. Может, это такой незаурядный ход: успокоить общественность и одновременно ничего не сказать?
— Боюсь, что это для него слишком тонко. А ты специально пришел мне газетку показать, что ли?
— Нет, Маша, я тут кое-что интересное нарыл, нужна твоя помощь.
Оказалось, добросовестный Степушкин, без всяких поручений, по собственной инициативе обошел весь дом, в подвале которого нашел свое последнее пристанище «майор ГРУ» Толик Шермушенко, справедливо рассудив, что если один человек (в смысле — дядя Боря) что-то увидел, то могут быть и другие свидетели. И на втором этаже нашел старушку, окна квартиры которой выходят во двор. Старушку достал жилец дома, который повадился ставить под ее окна машину, а по утрам ее оглушительно заводить. Старушка, надо отдать ей должное, не скандалила, а вежливо просила его, правда, очень настойчиво и каждый день, оставлять машину у дома на улице и там же ее заводить, и он в конце концов сдался.
А в тот день машина преступников влетела во двор, громко ревя двигателем, и бабушка решила, что сосед все-таки на ее просьбы наплевал. Высунувшись во двор, она увидела, что машина не соседа, и вообще чужая, в их дворе таких не бывало. И что ее дернуло — сама не знает, но взяла и записала номер.
Степушкин принес ей горячую благодарность и пошел пробивать этот номер через ГАИ. И к его большому удивлению, по телефону ему отвечать отказались, велели нести запрос. Он написал запросик и побежал в ГАИ сам. Там в картотеке возникло некоторое замешательство, и после короткого совещания с руководством девочки вынесли ему запросик назад со словами, что ответить не могут, им нужна виза начальника ГУВД.
— Нич-чего не понимаю! — недоумевал Степушкин. — Сколько раз я ходил в эту картотеку, и никогда визы начальника ГУВД не требовалось. Маша, может, ты им позвонишь? Или запрос от прокуратуры написать? Что за секреты от оперативных служб?!
— Вот именно, — медленно сказала я. — У кого могут быть от оперативных служб секреты? Только у еще более оперативных служб.
— Ты что, хочешь сказать, что это была гувэ-дэшная машина? — сообразил Степушкин.
— Горячо, Степушкин! Сейчас проверим!
Я открыла справочник ГУВД, нашла там координаты начальника «наружки» и набрала номер, а когда мне ответили, поставила телефон в режим громкоговорителя.
— Валентин Петрович, вас беспокоит старший следователь прокуратуры Швецова Мария Сергеевна. У меня в производстве дело о наезде со смертельным исходом, свидетели записали номер машины — О 56-14 ЛД, а ГАИ нам отвечает, что этот номер за вами, белые «Жигули» — шестерка. Не проверите, где была эта машина в воскресенье на прошлой неделе? И, если можно, пришлите мне справочку, во сколько она ушла из гаража и во сколько встала назад. Если все подтвердится, ее бы надо осмотреть.
— Одну минуточку, Мария Сергеевна! Сейчас я дам команду проверить, не кладите трубку.
Мой собеседник, видимо, прикрыл микрофон рукой и стал отдавать какие-то распоряжения. Через некоторое время он обратился ко мне уже более уверенным тоном:
— Да, Мария Сергеевна, у нас был такой номерочек, но он год назад утрачен. Проведена служебная проверка, виновные наказаны. Просто мы в ГАИ сведения еще направили, чтобы с нас этот номер сняли. Это наше упущение.
— Будьте добры, Валентин Петрович, пришлите нам материалы служебной проверки, я вам направлю запрос через отдел по надзору за милицией.
— Конечно, конечно. Всего доброго.
Я положила трубку и посмотрела на Степушкина. — Все понял? Я разговаривала с начальником «наружки».
— А как ты запрос организуешь?
— А это пусть Горчаков сделает для родного района: он же у нас теперь начальник милицейского отдела.
— Да ну? Надо зайти его поздравить.
— Да он, наверное, будет проставляться за назначение, вот на проводы и придешь, поздравишь.
— Слушай, но мне это не нравится! Это что ж, я против своих, что ли, буду работать?
— Что ты, Степушкин, никто тебя работать не заставляет, спи спокойно, дорогой товарищ, можешь вообще забыть о том, что была какая-то машина.
— Да? Если бы я еще мог забыть про то, что был какой-то труп! Но, если честно, мне в эти разоблачения вписываться совершенно не хочется. Я помню, что произошло, когда ты замначальника отделения Ерошкина посадила как организатора банды.
— А что было-то?
— А ты что — забыла? Тебе выговор, насколько я знаю, ты полгода премию не получала, и всем операм, кто с тобой работал, по взысканию: кому выговор, а кому очередное звание задержали. И вообще, знаешь, что про тебя говорят? Для Швецовой самое большое удовольствие — мента посадить.
— Слушай, Степушкин, а ты сам как считаешь, Ерошкин — святой человек?
— Да гнида он был, каких мало.
— Значит, правильно я его посадила?
— Так все равно же оправдали!
— Есть такое понятие в праве — форс-мажор, непреодолимая сила. Дело я расследовала качественно, только не могла предусмотреть, что люди от своих слов откажутся, не побоявшись даже уголовной ответственности за ложные показания. Ну так должен был он сидеть?
— Вообще-то должен. Но все равно про тебя говорят, что ты стерва, каких мало.
— А ты не задумывался о том, кто говорит?
— Ну, разные люди…
— А в чем моя стервозность заключается?
— Ну, не знаю, руки выкрутишь, но своего добьешься…
— А это что, плохо?
— А чего ж хорошего, если от этого люди страдают.
— Ладно, Степушкин, я тебя не заставляю со мной работать.
— А я и не буду. У меня осенью очередное звание, а с тобой в какое-нибудь дерьмо вляпаешься. Ты уж не обижайся.
— Да уж ладно, хотя по логике вещей я, как известная стерва, должна из кожи вон вылезти, но очередное звание тебе обрубить.
— Типун тебе на язык…
Степушкин ушел, и сразу же мне позвонили из канцелярии следственного управления, чтобы я забрала два дела, специальным поручением прокурора города Асташина переданные мне в производство: два убийства, Хохлова и Боценко. И я поехала в городскую прокуратуру; ужасно хотелось скорее заглянуть в эти дела.
Возвращаясь в родные пенаты, я у самой прокуратуры столкнулась со своим стажером, приехавшим с экспертизы документов.
Оглянувшись по сторонам и не обнаружив вражеских агентов, притаившихся в кустах, Стас возбужденно сообщил, что официальное заключение будет готово через две недели, но эксперты прямо при нем посмотрели удостоверение под микроскопом и сравнили печать с образцом. Конечно, потребуются дополнительные исследования, но на первый взгляд следов травления текста и переклеивания фотографии они не выявили, и оттиск печати в удостоверении сделан с того же клише, что и образец, полученный нами в ГРУ.
— Что это значит, Мария Сергеевна?
— Стас, знаешь, зови меня по имени и на «ты», а то мне кажется, что мне сто лет. Не подчеркивай мой возраст, ладно?
— Я с удовольствием, но мне нужно будет время, чтобы привыкнуть.
— Судя по тому, что труп Шермушенко привезли в подвал на машине с номером наружной службы, его удостоверение, скорее всего, является документом прикрытия, которые выдаются наружной службе для работы по заданиям.
Эффект был полным, но я не удержалась и подбросила Стасу еще немножко информации к размышлению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25