Шон шагнул было прочь, но тут человек, стоявший справа, резко развернулся, схватил его левой рукой за лацканы, приподнял и дернул на себя.– Ах ты, сволочь! – закричал он. – Ты видел, Питер, что он сделал? – И с этим криком замахнулся правой рукой. Шон увидел движение; увидел молодое, жестокое, мускулистое лицо с холодными безразличными глазами, которые с ледяным спокойствием оценивали ситуацию; увидел, как взлетела рука с вытянутыми вперед пальцами – словно широкое лезвие кинжала. Шон хотел было поднять руки, но его сбили подножкой, руки схватили сзади, завели за спину. Вытянутые пальцы ударили ему прямо в солнечное сплетение – Шону показалось, что из него выпустили кишки. Он сложился пополам; последовал удар локтем в челюсть. Шон ничего не видел, не соображал, только почувствовал еще один удар. Коленом или локтем? Он даже не понял, куда его ударили. Чьи-то руки потянули его за пиджак. Теперь он лежал лицом на холодном мокром полу. Затем провалился в пустоту.Очнувшись, ощутил на губах вкус крови и рвоты, внутри – жгучая боль, будто его разрезали пополам. Шон попытался собраться с мыслями, но голова, точно детская игрушка, начала раскалываться на кусочки и снова складываться, все быстрее и быстрее. Шон прислонил голову к чему-то белому и холодному. Раздался шум – вода полилась ему на голову, на шею, за рубашку; от неожиданности он пришел в себя. Попытался встать, но было трудно даже пошевелиться. Координации никакой и никаких сил.Кто-то зашел в туалет, вскрикнул. Послышались голоса. Грубые руки схватили его. Потащили, встряхнули и поставили на ноги.– Боже мой, он весь в крови! Какого черта…Густые рыжие усы, цветной шелковый шейный платок. Второй – в белом халате. Врач? Откуда врач? Повезло, повезло… Голова закружилась, Шон почувствовал, как тошнота подступила к горлу. Его вывернуло, он покрутил головой. Блевотина попала на каменный пол, на чьи-то замшевые ботинки, высокие желтые носки, низ брюк.– Черт бы тебя побрал…После того как Шона вырвало, ему стало легче. Он замерз, был весь в холодном поту, но теперь отчетливо видел, что он в мужском туалете. Мужчина в пиджаке с металлическими пуговицами и цветном шелковом шейном платке отступает от него, рыжие усики искривились от отвращения и негодования, тогда как бармен или официант, причмокивая, делает вид, будто хочет помочь. Шон ухватился за водопроводную трубу, поднялся. Ноги его дрожали, но он мог стоять.– Двое… – сказал он. – Избили меня. – Ощупал карманы. Бумажник исчез. Шон увидел в зеркале, над раковиной умывальника, свое лицо. Кровь все еще текла у него из носа. Одежда была в пятнах, мокрая, волосы взъерошены.– Надо его увести отсюда, – сказал рыжеусый. Они с барменом взяли Шона под локти и повели. Рыжеусый держался от Шона подальше, будто от него воняло. Может, оно и так, подумал он. По коридору прошли в кладовую: бутылки в ящиках, на стеллажах, на полках; жестянки с хрустящим картофелем почти под самый потолок; банки с оливками, маринованными вишнями. Там же стоял деревянный стул, на который посадили Шона. Бармен дал ему мокрую тряпку.– Спасибо, – поблагодарил Шон. – Вы не видели их? Двое молодых в плащах?Рыжеусый смотрел на него враждебными, налитыми джином глазами. Совсем как глаза Рэнделла, подумал Шон.– Послушайте, – сказал рыжеусый, – вы в этом уверены? Может, вы просто упали? У меня приличное заведение, никто никого не избивает в туалете… ну, если только за дело… Вот так-то.Шон прижал мокрую тряпку к лицу. Сначала ему было холодно и больно, потом стало прекрасно. Не хотелось ни думать, ни разговаривать. Похоже, ударили коленом в лицо. Когда он приложил тряпку к левому виску, ему показалось, что голова пробита.– Я бы на вашем месте, – продолжал рыжеусый, – как следует подумал, прежде чем бросаться такими обвинениями. – Он повернулся к бармену. – Ты видел двоих в плащах?– Нет, сэр. С полчетвертого, сэр, в баре не было ни души.– Я зашел в бар после половины четвертого, – заметил Шон, но его сразу же затошнило – с таким усилием далась ему эта мысль и слова. Ребята знали, что делали. Любителями они никак не были. Отнюдь. Надо попытаться подумать, обращаться ли в полицию. Если это простые грабители, не стоит терять время; если же это не грабители, то полиция здесь ни при чем. Почему все-таки его избили?Хозяин заведения сунул ему в руки полный стакан.– Выпейте, сразу станет легче. От этого и мертвец из гроба встанет. Я бы на вашем месте поковылял домой и приложил сырое мясо к глазу.Мясо… бифштекс…– Вот зачем я пришел, – вспомнил Шон. – Я пришел поесть.Ему почему-то казалось необходимым все объяснить. Голова по-прежнему раскалывалась на кусочки и снова складывалась.– У нас, старина, есть не дают. Нет персонала. Так что ковыляйте-ка к себе домой и забудьте о том, что случилось. А в следующий раз я бы на вашем месте не стал так активно мочить глотку. Можно в туалете здорово грохнуться, старина, если ноги вдруг подведут.Шон выпил предложенный стакан. Запах напитка отдаленно напоминал коньяк, вкус – медицинский спирт, но голова прояснилась. Так что же, эти двое – участники заговора, подставленные кем-то другим? Или просто «хранители» этого заведения? Как сложно и тяжело сейчас над этим думать. Он отдал стакан, закончил приводить в порядок лицо.– С утра, старина, будете как огурчик. Надо только выспаться.Они подождали, пока он причесался, отчистил самые заметные следы грязи с одежды, и проводили его через черный ход со словами:– Не хотим же мы, старина, распугать других клиентов, верно?Хозяин просто развеселился, когда понял, что неприятностей не будет. Но глаза его оставались холодными и настороженными, как стеклянные глаза на дне стакана с джином. Шон поискал по карманам ключи. Слава богу, хоть их не забрали. Он упал на сиденье машины, они захлопнули за ним дверцу.– Счастливо, старина. Поезжайте осторожнее.Ему не хотелось двигаться и даже шевелиться, но они стояли у машины и ждали. Шон медленно выехал со стоянки (от выпитого его развезло). Проехал метров шестьдесят по шоссе и остановился. При всяком движении руками, казалось, мышцы живота разорвутся. Шон вылез из машины, попытался вызвать рвоту, но безуспешно. Медленно прошелся взад и вперед и присел на траву у обочины. Через несколько минут он уже лежал. Майор Кэннон. Майор Кэннон мне это устроил. У него большие рыжие усы и голубые глазки-бусинки. Это его рук дело.Когда Шон проснулся, уже смеркалось. 3 Он был голоден, промерз до костей, а когда сел, закружилась голова, затошнило. Шон сидел, свесив голову между колен, и пытался привести себя в нормальное состояние. Мимо промчалась машина с включенными фарами, их свет как будто ударил его, пронесся над ним, а следом уже светили другие фары. Где-то в глубине сознания гнездился страх: вдруг они следят за ним и сейчас его поджидают. Шон ничего не мог понять. Как все произошло, почему? И что ему дали выпить? Чистый спирт? На тот случай, если он решит обратиться в полицию? Это что же, значит…Он залез в машину – какая радость погрузиться в податливую холодную кожу глубокого сиденья, почувствовать, что ты в безопасности. Это же его старая, пусть и готовая развалиться, подруга. Он завел двигатель, включил печку, закурил и продолжал сидеть в темноте, а свет фар проносившихся мимо автомобилей скользил по машине, неожиданно и ярко заливал «ягуар», потом внутри становилось снова темно как в могиле. От табака ему стало плохо, и он загасил сигарету. Никто не знал, что он заедет в гостиницу «Дилижанс». Никто этого не мог предугадать.Может, эти двое – просто мелкие хулиганы, поджидавшие легкую добычу, при условии, если жертва одна и народу вокруг никого? Он попытался вспомнить их лица, движения. Нет, это не хулиганье. Слишком многое они умеют и отлично все делают. Скорее всего, бывшие «коммандос» Солдаты диверсионно-десантных подразделений.

– это их холодное спокойствие, быстрота, пугающий профессионализм. Такие обычно работают за большие деньги и на больших шишек. А не ради случайных пяти фунтов в туалете при питейном заведении. Им поручили избить его, и никого другого. Не сделай они этого в «Дилижансе», добрались бы до него в другом месте.Это означает, что хозяин заведения ни при чем, он не знал, что Шона – да и вообще кого-либо – изобьют; он просто заботился о репутации своего захудалого «Дилижанса». Полиция не обратила бы особого внимания на россказни человека, от которого воняет спиртным и рвотой и который пытается выблевать на пол полицейского участка свой аппендикс.От одной мысли о блевотине его снова затошнило – он вылез из машины, прислонился к дверце «ягуара», чувствуя себя выжатым, как лимон, слабым, как утопленная кошка, весь в холодном липком поту, однако голова прояснилась. Зачем его так отделали? Имеет ли это отношение к Редвину? И что ему следует предпринять?Разумеется, поставить Рэнделла в известность о случившемся. Только это будет не просто сложно, а куда хуже. Для майора, естественно. Он сел в машину и медленно поехал в Лондон.«Я не должен был бы просить тебя об этом», – сказал майор утром. Девять-десять часов тому назад. Теперь, казалось, это было давным-давно. Они пили «шерри» в маленькой, невыносимо чистой гостиной майорского дома. Да и весь дом был маленький, как игрушечный. Портрет королевы Анны на стене, деревянные панели, все блестит и обставлено как надо; малюсенький садик под эркерами, зеленый бархат газончика, красный кирпич, три старых сливовых дерева – просто иллюстрация к журнальной статье «О подлинной Англии». Но ведь майору это совершенно не нужно – ему необходимы духота, беспорядок, рассыпанный табачный пепел, громоздкая, безобразная, неудобная викторианская мебель. Похоже, майор стал пленником своей домоправительницы, старой шотландки, которая всю жизнь убирала, наводила блеск, неодобрительно относилась к образу жизни хозяина дома и беспокоилась о его здоровье, которое было ни к черту и нуждалось в том, чтобы о нем беспокоились.Уход на пенсию за один вечер превратил майора Кортни в старика. Шон помнил тот самый момент, когда майор из «старины» превратился в никому не нужного старика с выцветшими глазами, в мешковатом костюме, – старика, измученного сознанием того, что от жизни уже нечего ждать. Произошло это, когда майора провожали на пенсию. Трудно назвать это «торжеством» – скорее, речь шла о небольшом печальном «событии» с распитием бутылки шампанского из одолженных у других сотрудников стаканов; все столпились в кабинете и от стыда не могли смотреть друг другу в глаза. Старый мистер Драйберг рассказывал о гостинице для рыболовов, которую собирался купить; были там еще Энтони, только что вернувшийся из Таиланда, где он участвовал в совместной операции с ЦРУ (у него было толстое мучнисто-белое лицо, полшеи опоясывал рваный шрам); Джон Трент, садившийся в кресло майора, – этот старался не показать своего нетерпения и удовольствия в преддверии события; жена Трента, немка, отпускавшая поверх стакана с шампанским изысканные колкости в адрес Маргарет, очевидно усмотрев в ее лице «конторскую жену», которой надо подрезать крылышки. Ну и потом, был там Шон. И майор. Да еще двое-трое коллег, оказавшихся в тот день в Лондоне.Выпили вторую бутылку шампанского, третью, все оттаяли, разом заговорили (не забывая, что находятся в «лавке»), засмеялись местным шуточкам и сплетням. Майор не принимал в этом никакого участия. Получилось так не нарочно. Никто, кроме Шона, этого и не заметил. Просто беседа текла мимо майора, словно присутствующие инстинктивно решили, что его больше нет в живых. А вот мистер Драйберг был еще жив, рассказывал остроумные шотландские анекдоты, распространял злостные слухи и хвастался туристическими перспективами Сазерленда, где находилась его гостиница. Майор же был мертв.Когда все кончилось, Шон спустился следом за ним по лестнице и вышел на улицу. Джон Трент предложил подвезти их, но майор отказался, и они с Шоном долго молча шли по Лондону в тот темный январский вечер. Удивительно, столько лет проработав вместе, они лишь во время этой молчаливой прогулки в какой-то мере стали друзьями. У Гайд-парк-корнера майор решил взять такси, дотронулся до руки Шона, попросил не пропадать, дал адрес игрушечного домика в Ричмонде.С тех пор они встречались всего четыре раза, но дружба их все росла. Один раз случайно встретились на Пикадилли и зашли в какой-то отель выпить чаю. Второй раз – после того, как Трента неожиданно перевели в Вашингтон. Тогда майор прислал Шону записку с приглашением поужинать. Ужин вышел неловким, натянутым: майору явно хотелось расспросить про нового начальника Управления Оливера Рэнделла, и он не знал, как начать.«Отставной моряк», – осторожно сообщил Шон, когда домоправительница оставила их наконец одних за сигарами и коньяком.«Смотрите, майор, только одну, – предупредила она. – Сами знаете, что сказал бы ваш славный доктор, узнай он даже об этой сигаре».«Он заявил нам, что установит на корабле строгую дисциплину, но все будут довольны», – добавил Шон. Майор кивнул, будто ему все стало ясно. Он узнал все, что ему было нужно, достаточно быстро и из первых рук. Различные неясности и уточнения по прошлым операциям требовали личных встреч, и, хотя Шон много времени провел в Италии и Югославии, сплетни и слухи доходили и до него. К примеру, мистер Драйберг вышел с какого-то заседания и заявил, что ноги его в Лондоне не будет, пока здесь сидит этот «свинья актеришка». Оливер Рэнделл относился к Драйбергу и к майору как к старым маразматикам. Отыскивал мелкие несоответствия в старых финансовых отчетах. Обнаружил разные мелочи, которые не были зафиксированы в пяти экземплярах.Однажды утром Шон встретился с майором на лестнице в Управлении – тот прошел мимо, словно не узнав его, голова у майора тряслась, будто его разбил паралич, пергаментные, изрезанные морщинами щеки были красными от гнева и унижения. Казалось, Рэнделлом овладела навязчивая идея не просто заменить майора на его посту (Джон Трент даже не успел ознакомиться с досье, как его уже перевели в Вашингтон), а уничтожить в Управлении всякое воспоминание о нем.
1 2 3 4 5