https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/grohe-bauedge-31367000-78416-item/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

В той жизни я успел почувствовать себя всемогущим, а также увидеть, чем иногда оборачивается такое всемогущество – но потом я умер и потерял все. Я мог бы использовать опыт предыдущей жизни, чтобы вернуть себе власть, но это было бы уже не так интересно. Тогда я понял, что сделал на родной планете все, что мог.
– На "родной планете" – в смысле, на Укентре?
– Она была похожа на Укентру. Многие на нее похожи. Ты еще увидишь… когда-нибудь. Я знал, что с помощью Машины могу приблизительно определить место своего будущего рождения, и решил использовать эту возможность в полной мере. Я рождался на других планетах, поражаясь их чудесам, природным и рукотворным диковинам. Мне приходилось иногда быть нечеловеком, созданием неземной красоты – или чудовищем, которое ты мог бы увидеть разве что в кошмарных снах. Невозможно передать словами, что я чувствовал, будучи иной формой жизни – это надо испытать самому. Много жизней ушло на то, чтобы просто восторгаться великолепием разных планет или ужасаться от их отвратительности. Вдоволь насмотревшись и удовлетворив свое любопытство, я начал свою деятельность в галактике. Я был коварным завоевателем и благожелательным миротворцем. Я объединил под своим началом множество планет – одни сами с радостью покорялись мне, другие приходилось подчинять силой. Потом мы вырвались в другую галактику и встретили множество существ, которых человек даже не смог бы себе представить. Эта эпопея продолжалась не одну и не десять жизней. На моем пути оказывались другие союзы планет; иногда они были сильнее моего и я проигрывал войну – а потом возрождался на планете своих противников и становился победителем. По сравнению с войнами, которые я вел там, здешняя напоминает возню в муравейнике. Горели планеты, взрывались и гасли звезды, пространство рвалось на части, жертвы иногда исчислялись не миллионами и не миллиардами. Но однажды история подошла к своему логическому концу – под моей властью оказались все.
Икнор, кажется, попытался представить себе, что в данном случае означает "все". Но куда ему представить такое сейчас…
– Тогда я понял, что быть всемогущим правителем гораздо скучнее, чем неустрашимым покорителем галактик. Я умер в очередной раз, и вселенский союз распался через несколько лет после моей смерти, а мне было все равно. Я нашел другой путь. Мне надоело менять мир, и я занялся изменением себя самого. Я обратился к древним учениям, и с удивлением открывал в них много неизвестного и интересного для себя. Одной жизни было мало, чтобы усвоить мудрые истины, но, возрождаясь, я возвращался к ним снова и снова. С удивлением я обнаруживал, что могу делать исключительно посредством новых свойств моего организма вещи, для которых раньше мне были нужны невероятно сложные машины. Если бы я захотел, я мог бы с помощью этих способностей вновь покорить мир в течение одной жизни, но это мне было больше не нужно. Теперь я хотел найти ответ на вопрос – а что же там, за пределами некогда покоренной мной Вселенной?
– И вы нашли? – спросил Икнор, потому что я снова замолчал.
– По пути к нему я нашел ответы на многие другие вопросы. Я победил смерть, мне больше не нужно было умирать и рождаться вновь, и я перестал зависеть от Машины. Я мог в мгновение ока перенести себя в любой другой уголок Вселенной. Я мог стать гигантской звездой – или ничтожной молекулой. Не было больше ничего, что оказалось бы недоступно мне. Кроме одного – я не мог вырваться за границы Вселенной. Я искал барьер, ограждающий ее снаружи – но его не было. Я рвался вперед – и в конце концов возвращался назад. Я использовал все свои возможности, все доступные мне силы, я вытягивал энергию из окружающего пространства, целые галактики умирали и уходили в небытие для того, чтобы я смог найти ответ – но ответа не было. Я становился Вселенной, а Вселенная становилась мной – и этим ограничивалось бытие. Наконец я отчаялся в своих поисках; такого отчаяния я не испытывал никогда, потому что до сих пор не было ничего, что оказалось бы не доступно мне. Пускай в течение очень долгого времени – но я достигал любой поставленной цели. Но вот впервые я не мог ничего сделать, я был всемогущ – и оказался бессилен. И однажды…
Тут я остановился. А нужно ли Икнору это, подумал я? Ведь для него все только-только начинается! Зачем ему сейчас знать то, что будет в конце? Не проще ли ему наслаждаться жизнью, не думая о будущем?
– Что было однажды?
"Нет, рассказывай до конца, ты ведь решил, когда начал, что он должен это знать, зачем же останавливаешься на полдороги?"
– Я подумал: если Машина по-прежнему способна меня воспроизвести, даже после того как я сравнялся со Вселенной – значит, она БОЛЬШЕ меня. Выходит, ответ нужно искать в ней, а не где-то на окраинах Вселенной. И тогда я обратился к Машине; я понял, как именно нужно это сделать, и я спросил. Я не был уверен в правильности своей догадки, в том, что я получу ответ, впервые за долгое время я был в чем-то не уверен – но она ответила. Свет померк перед глазами, я был всем – и в один миг стал ничем. Потом я услышал голос, и он показался мне знакомым:
"Ты искал меня?"
"Да, я искал тебя, кто бы ты ни был! Ты на той стороне барьера?"
"Да."
"Тогда я пройду к тебе."
"Ты не сможешь."
"Раз я могу говорить с тобой – значит, смогу и пройти."
"Нет. Не сможешь."
Я попытался собрать силы и рвануться вперед. Но пути вперед не было, как и назад тоже. Я не видел никакого барьера, я беспомощно барахтался во мраке.
"Видишь? У тебя ничего не получится," – злорадствовал голос.
"Тогда помоги мне!"
"Я не стану этого делать. Твое место по эту сторону."
"Тогда я убью тебя! Я соберу все силы, какие смогу, и убью!"
"Этого ты тоже не сможешь."
"Ты так уверен?"
"Смотри сам!"
И тут мои глаза открылись, и я увидел барьер. Он был прозрачен, и казалось, что ничего не стоит его преодолеть. Но я смотрел дальше – на того, кто стоял по ту сторону барьера.
– И кто это был? – спросил Икнор.
– Это был я.
Икнор глядел на меня, и в этот миг я подумал, что он прекрасно все понимает, что он, может быть, с самого начала все понимал, и поэтому теперь смотрит так жалостливо… пускай лучше прибережет эту жалость для самого себя, ему еще так много всего предстоит!
– И что было потом?
– Потом я потянулся за силами, какие только были мне доступны – а доступно мне было все, что только есть в пределах нашей Вселенной – и рванулся вперед, к барьеру. Но силы мне не понадобились, потому что я и так прошел сквозь него. Прошел, даже не почувствовав тончайшую ткань, разделяющую две стороны. После этого я оглянулся назад – и увидел себя, точно так же стоящего по ту сторону, где раньше был я. И еще я увидел, что эта сторона ничем от нее не отличается.
"Тогда я убью себя!" – сказал я.
"Мне жаль тебя разочаровывать, но ты и этого не сможешь. Разве ты забыл про Машину?"
"Про Машину? Что ж… нет, я не стану говорить, что я уничтожу Машину. Я знаю, что ее невозможно отключить или повредить. Но я уничтожу себя – в Машине."
"Но если ты уже понял все остальное – то неужели ты не понял и этого? А впрочем, я не стану тебя отговаривать. Ты можешь попытаться. Время покажет, кто был прав."
– …Вы попытались? – спросил Икнор, глядя мне в глаза, и возвращая меня к действительности. Я даже не заметил, что пауза настолько затянулась.
В его взгляде больше не было той странной жалости – зато гораздо больше там было интереса, неподдельного любопытства, с каким крестьяне выслушивают байки о неведомых дальних краях от проезжающего через их село путника. А может, мне тогда просто показалось? Что он, в сущности, мог понять? Он, конечно же, воспринял мою историю как миф, красивую сказку, но ему не пришло бы сейчас в голову поставить себя на место ее героя. Что ж, так даже лучше. Зачем ему разочаровываться с самого начала?
– Да, я попытался, – и тут я сменил тему: – Икнор, я должен тебе еще много чего показать, тебе нужно научиться управлять Машиной. Хотя в этом месте время течет иначе, нам все равно не стоит тратить его понапрасну.
Мы подошли к пульту, и я начал объяснять адъютанту назначение кнопок, стараясь не привязываться к их нынешнему виду, чтобы он смог узнать эти кнопки, как бы они не изменились в следующий раз. Впрочем, это не составит труда для Икнора, Машина всегда будет представать перед ним такой, какой он сам захочет ее представить.
– Энгер, мы ведь проиграем эту войну? Вы с самого начала это знали?
Мне было странно слышать от своего адъютанта подобный вопрос, но я все же ответил:
– Проигрыш в этой войне еще не означает полное поражение. Со временем Зоувскуния вновь поднимется и покажет всему миру, на что способна. У вас появятся новые талантливые полководцы. Может быть, и ты станешь одним из них?
Икнор улыбнулся, но в этой улыбке я не прочитал желания быть талантливым полководцем.
– Вам ведь тоже однажды кто-то подарил Машину? – неожиданно спросил он.
– Я уже почти не помню, как это было. Эта история стала для меня сродни легенде, достоверность которой некому подтвердить. Наверное, мой предшественник не рассказывал мне всего того, что рассказал тебе я. А может, я просто забыл, – я почувствовал, что разговор сворачивает на скользкую тему и быстро спросил: – Так ты понял, что делает эта кнопка? Учти, когда она тебе понадобится, спрашивать будет уже не у кого!
* * *
На второй день мне стало намного лучше. Я даже несколько раз вставал с постели, хотя ходить было пока еще трудновато. Врач сказал, что организм у меня крепкий, и такая рана, конечно же, не может представлять для меня серьезной опасности. У меня не было причин ему не верить.
История посещения Машины и обретения бессмертия виделась мне где-то в далеком тумане, так что сначала я даже думал, что это был очень странный сон, какие мне иногда снятся. Я думал так до тех пор, пока моих сил не оказалось достаточно, чтобы порыться в походной сумке и найти предмет, который, судя по внешнему виду, мог быть только одной вещью – ключом.
Сражение мы проиграли полностью, и теперь уже даже самые большие оптимисты вряд ли верили, что ход войны еще можно переломить. Конечно, Зоувскуния настолько привыкла к победам, что перенести поражение будет тяжело, но надо уметь приспосабливаться ко всему.
Во время боя я как мог старался держаться поближе к главнокомандующему Эйгрену. Так было до тех пор, пока он не решил послать меня с приказом на правый фланг. Вряд ли этот приказ мог сильно повлиять на исход битвы, но так или иначе я не рискнул нарушить воинскую дисциплину. Тем более, что я знал – если даже это не случится сегодня, он все равно найдет место и время, когда никто уже не сможет ему помешать… Придя в себя после контузии, я первым делом поинтересовался самочувствием командующего. Ответ оказался таким, какой я больше всего ожидал и меньше всего хотел услышать.
В палате было нестерпимо жарко и душно; она была переполнена ранеными самой разной степени тяжести и званий, но выбирать не приходилось – перед лицом смерти все равны. Я надеялся, что через два дня смогу покинуть это неприятное место, а еще через недельку – вернуться в строй. Воин, кем бы он кроме того ни был, обязан воевать. Пусть он даже знает, что война безнадежна – это уже проблемы политиков, и они не должны отвлекать его от главной задачи.
Кто-то шумно распахнул дверь и проследовал прямо к моей койке. Он оказался генералом, и мне почудилось что-то смутно знакомое в его лице, но я не мог вспомнить, кто он и где я его видел.
– Как самочувствие, полковник Камбран? – спросил он громогласно, присев рядом со мной.
– Спасибо, хорошо, скоро будет совсем отлично, генерал… простите, не помню ваше имя.
– Генерал Хайрт. Ха, откуда вам помнить, наши пути в этой войне раньше не пересекались.
– Может быть… Мне показалось, что я вас уже когда-то видел.
– Наверное, вы видели кого-то похожего на меня, – генерал рассмеялся во весь голос.
– Наверное. А почему вы назвали меня полковником?
– Потому что таков был последний приказ главнокомандующего Эйгрена, ха! К тому же, вы будете теперь служить под моим началом. Я вас поздравляю, черт побери! – он дружелюбно оскалился.
– Спасибо. Постараюсь оправдать доверие командующего.
– Вот еще что, Камбран. Эйгрен просил меня кое-что вам передать.
Хайрт вытащил из-за пазухи сверток и протянул мне.
– Сразу посмотрите? Или, может быть, мне уйти?
Я подумал, что это может оказаться нечто, связанное с Машиной. Тем не менее сказал:
– Нет, генерал, оставайтесь.
Мы оба рассмеялись, когда до нас дошло, что я, полковник, сейчас указываю генералу, что ему делать. Потом я развернул сверток.
Это оказалась цепь.
Замкнутая цепочка из какого-то легкого металла, слишком большая, чтобы надеть ее на руку как браслет, и слишком маленькая, чтобы повесить на шею. Абсолютно бесполезная вещь… почему Эйгрен прислал ее мне?
– Вы знаете, что это может означать? – генерал, должно быть, заметил удивление на моем лице.
– Понятия не имею, – я покрутил цепочку в руках и отложил в сторону. – Он передавал мне что-нибудь на словах?
– Только пожелал вам удачи. "Пускай он окажется более удачливым, чем я." Вот как он сказал.
– Что ж, я ему благодарен. За все.
Мы помолчали из вежливости перед покойником.
– Завтра все войско снимается с лагеря, так что постарайтесь к тому времени твердо стоять на ногах. Здесь и без вас хватает тяжело раненых… Эх, как жаль, что мы проиграли сражение! А ведь могли, могли же! Если бы он дал мне пушки… Эх-х…
– Десять пушек не изменили бы исход сражения, – сказал я, сам толком не понимая, почему упомянул именно десять, а не пять или дюжину.
– Это он вам так говорил, да? И почему он меня никогда не слушал! Ха, надо было ему умереть, чтобы назвать меня достойным продолжателем дела наших предков… – за этим последовал загадочный рык. – Так что постараемся, чтобы наше продолжение вышло достойным самих Индаймера и Хейвена!
– Что ж, – сказал я, – у нас есть для этого целая вечность.
Теперь удивление отразилось на лице генерала:
– Странный вы какой-то, полковник Камбран.
1 2 3


А-П

П-Я