Тем не менее вещун принял мое заявление за чистую монету.
– Уже кое-что! Сразу бы с этого начал. Ты в каких-нибудь богов веришь?
– Верю, – сказал я, вспомнив бессмертных Фениксов и вездесущих Незримых.
– Тогда молись своим богам. А все остальное я беру на себя.

Видимо, загадочные тенетники были уже рядом, потому что вещун встал, старательно изображая саму невинность. Мне же оставалось только беспомощно болтаться в паутине. Глянешь со стороны – громадная головастая муха, сжимающая в лапе посох. Правда, муха не особо жирная и не так чтобы очень уж аппетитная.
Я ждал, что суровые хозяева этой страны появятся из-за заграждений или, в крайнем случае, откуда-то со стороны, но они, словно ангелы, спустились с неба.
В полусотне шагов от нас на землю пали два пышных облака белого пуха, из которых выступили существа, пусть и странноватые на вид, но вполне приемлемые для человеческого восприятия, в отличие, скажем, от омерзительных змееглавов или медузообразных сечкарей, с которыми мне приходилось сталкиваться прежде (хотя еще неизвестно, кто кого больше напугал – они меня или я их).
Тенетники были высоки ростом, сухопары, смуглолицы, с изломанными и угловатыми телами. В их движениях сквозила не только ловкость и сила, но и скрытая угроза, свойственная всем крупным хищникам. Больше всего удивляли глаза – одновременно злые и печальные, густо покрытые сетью кровавых прожилок, очень и очень усталые.
Судя по всему, этим созданиям жилось весьма несладко, и заградительная сеть была устроена не ради прихоти, а вследствие крайней необходимости.
Двое тенетников остались на месте и принялись собирать длинные пряди пуха, мотавшиеся на ветру, в плотные охапки – ну совсем как парашютисты, успешно завершившие свой прыжок. Самое занятное было то, что этот пух, позволявший довольно массивным существам летать по воздуху, не являлся чем-то благоприобретенным, вроде аэростата или планера, а произрастал непосредственно из их тел, за исключением разве что лица и конечностей.
Другая парочка, прибывшая сюда в качестве пассажиров, приблизилась к нам. Пуха на них не было, но на плечах и торсе топорщились острые, длинные иглы, похожие на шпаги. Один взялся охранять вещуна (за меня можно было не беспокоиться – не сбегу), а второй принялся за изучение вещественных доказательств – поврежденного ограждения, погасшего кострища и брошенных в траве головешек.
Состав преступления, как говорится, был налицо. Не знаю, какая кара полагалась за посягательство на Великую Китайскую стену, но нам, похоже, надо было готовиться к самому худшему. Впрочем, я в любом случае ничего не терял. Усугубить мое нынешнее положение было просто невозможно.
Затем начался допрос. Тенетник, закончивший осмотр улик, ткнул пальцем в сторону вещуна и дико вскрикнул, словно кот, которому дверями прищемило хвост (впоследствии я узнал, что это был отнюдь не взрыв эмоций, а обычная для местного населения манера разговора).
Вещун, надо отдать ему должное, ничуть не растерявшись, зажал ладонью какое-то отверстие на своем – не то рот, не то дыхало – и ответил примерно в гой же тональности.
Даже не дослушав его, тенетник воздел руки к небу и трагически застонал. Вещун поник головой и два раза подряд взвизгнул.
Так они и переговаривались между собой: стонали, визжали, выли и издавали много других немелодичных звуков, порождавших ассоциации со старинной народной забавой – игрой на лучковой пиле.
После очередной, особо истошной тирады тенетник вспылил (видимо, не без причины) и, схватив вещуна за шкирку, выказал намерение забросить его обратно в заградительную сеть. Тот, оправдываясь, что-то жалобно верещал, а потом подобрал мое импровизированное огниво и попытался высечь искру, впрочем, неудачно.
Наверное, хочет свалить всю вину на меня, подумал я. С него, подлеца, станется! Не понимает, дурак, что если мне будет худо, то его ненаглядному яйцу не поздоровится вдвойне.
Внимание тенетников и в самом деле переключилось на меня. Как же, нашли козла отпущения! Словно в подтверждение этого они застонали на разные лады. Глянуть со стороны – ну прямо страдальцы какие-то. Так бы, кажется, и пожалел их, да вот только страх за собственную жизнь мешает.
– Эй, отвечай! – отняв ладонь от лица, самым обыкновенным голосом молвил вещун. – Тенетники спрашивают: откуда ты взялся, такой несуразный?
Хотя на языке вертелась вполне законная реплика: «Пусть сначала на себя в зеркало глянут, хмыри лупоглазые», – я ответил куда более сдержанно:
– Уж какой есть. Таким уродился. А где – не помню. С тех пор и скитаюсь по свету. Мне под каждым кустиком дом родной.
На то, чтобы передать смысл моего довольно пространного ответа, вещуну хватило одного короткого взвизга. Либо он сознательно перевирал мои слова, либо язык тенетников отличался завидной лаконичностью.
Как бы то ни было, но версия, изложенная мной, тенетников не удовлетворила, и они поинтересовались: имел ли я в последнее время встречи с вредоносцами и если да, то какое злодейское задание от них получил.
Никаких вредоносцев я, естественно, не знал, в чем и признался.
Тогда меня обыскали с головы до ног, не преминув заглянуть и в котомку. Изъятыми оказались все куски кремня, глиняная плошка, которой я черпал воду, домотканое одеяло и игральные кости, частенько приносившие мне кусок хлеба.
Яйцо вещуна, выглядевшее сейчас словно ржавое пушечное ядро среднего калибра, тенетников ничуть не заинтересовало, точно также, как и дневниковые записи, которые я вел на лоскутьях древесной коры.
Допрос продолжался. У меня потребовали назвать свое имя, и я брякнул первое, что пришло на ум, – Приблуда (уж и не вспомню, где и по какому случаю я получил такое прозвище).
Потом пришлось поочередно перечислять все страны, которые я посетил. Мой устный отчет еще не закончился, когда вновь посыпались вопросы о таинственных вредоносцах. С каких именно пор я поддерживаю с ними сношения? Знаю ли их язык? Разделяю ли убеждения? В каком облике они являлись мне в последний раз? А в предпоследний? Вступал ли я с ними в противоестественные контакты? Если да, то в каком состоянии: наяву, во сне, в беспамятстве? Как часто это было? Получал ли я от вредоносцев какое-либо вознаграждение?
Вещун, весьма довольный, что его оставили в покое, старался вовсю – ко мне обращался одним голосом, а к тенетникам совсем другим, играя на своей губе (или ноздре), как на кларнете с одним-единственным клапаном. Мастак, ничего не скажешь…
Но даже при содействии столь искусного переводчика тенетникам не удалось уличить меня в симпатиях пресловутым вредоносцам, очевидно, являвшимся их смертельными врагами. Оно и понятно – проще добыть воду из камня, чем без подсказок и наводящих вопросов вызнать сведения, о которых допрашиваемый не имеет ни малейшего представления.
Конечно, земная история знает совершенно противоположные примеры. При соответствующей обработке люди сознавались и в любовных сношениях с дьяволом, и в шпионаже на пользу республике Антарктиде. Но это, как говорится, уже совсем иной коленкор…
После новой серии вопросов, призванных запутать меня (а вот фиг вам!), самый говорливый, вернее самый визгливый из тенетников поинтересовался – верно ли, что я изощрен в умении прятаться, выслеживать и входить в доверие.
От себя вещун добавил:
– Признавайся! Этим ты себе жизнь спасешь. Я за тебя доброе слово уже замолвил.
– Придет время, когда на весах возмездия я взвешу все добро и все зло, которое ты принес мне, – зловеще пообещал я. – А тенетникам скажи, что так оно на самом деле и есть… То есть было когда-то. Сейчас я в себе не совсем уверен. Не знаю, как перевел мои слова вещун, но тенетники, похоже, остались довольны. По крайней мере, иголки на их теле, до этого грозно топорщившиеся, теперь улеглись.
– Кажись, дело идет на лад, – ободрил меня вещун. – Осталось последнее испытание. Неприятное, но не смертельное. Придется немного потерпеть.
– Что еще за испытание? – насторожился я. – Плетями из меня будут правду выбивать? Или раскаленными клещами вытягивать? Предупреждаю, я боли не выношу! Во всем признаюсь. Даже в том, что являюсь убежденным вредоносцем в двенадцатом колене, а ты мой ближайший наперсник.
– Не надо ни в чем признаваться. Природа сама за себя скажет… И покажет, – туманно пояснил вещун. – Но уже одно то, что нас допустили к этому испытанию, – хороший знак. Жить будем. Лишь бы…
Не докончив фразы, он углубился в заросли салато-подобной травы, где совсем недавно сиживал я…

Не знаю пока, как называется страна, населенная тенетниками, но дела в ней творятся поистине абсурдные.
Понукаемый хозяевами, вещун нарвал два пучка листьев, один из которых вручил мне.
– Это трава скверногон, – сказал он. – Или нутряк. Жуй ее. Жуй и глотай.
Я понимал, что это вовсе не его прихоть и мое положение не допускает препирательств, но все же посмел возразить:
– Я бы с охотой. Но эту гадость нельзя ни жевать, ни глотать, ни даже нюхать.
– Тогда подыхай в ловушке, – вещун отвернулся и принялся уплетать траву, как говорится, за обе щеки.
Тенетники неотрывно пялились на меня своими жуткими глазищами, а их иголки весьма красноречиво шевелились. Моя жизнь вновь повисла на волоске. Ничего не поделаешь – кушать подано.
С тяжким вздохом я сделал первое жевательное движение, и мой рот сразу наполнился нестерпимой горечью. Нет, это была не полынь! И даже не знаменитый мексиканский перец «чили», из одного грамма которого можно приготовить два ведра острого соуса. Это была расплавленная смола, коей восточные владыки некогда заливали глотки гонцов, доставивших дурные вести, и певцов, взявших неверную ноту.
Я бы выплюнул эту обжигающую жвачку, но вещун, покончивший со своей порцией (вся его рожа была перемазана зелеными слюнями), успел зажать мне рот, поневоле пришлось сглотнуть. Огонь проник в утробу.
– Видишь, ничего страшного, – просипел вещун, которому тоже пришлось несладко. – Скушай еще немного. Очень тебя прошу.
Возразить или хотя бы выругаться я не мог – язык отказал (надеюсь, не навечно). Но останавливаться на достигнутом все же не стоило. Любое дело, даже самое отвратное, надо доводить до конца. Так меня учили в пионерской организации, и то же самое, только другими словами, говорил Конфуций.
Короче, я сожрал весь пучок проклятого скверногона и, паче чаяния, остался жив. Пожар во рту немного поутих (хотя в кишках продолжало свербеть), и я даже сумел вымолвить пару слов:
– Все на этом?
– Все, все! – подтвердил вещун. – Но надо чуток подождать. Скверногон не сразу действует.
– Пить, – простонал я.
– Я бы дал, да они не позволят, – вещун покосился на тенетников, по-прежнему не спускавших с нас глаз.
– Не понимаю, к чему такие муки…
– А как еще тенетникам убедиться, что мы с вредоносцами не знаемся? Скверногон – самое верное средство. Я его, наверное, четвертый или пятый раз употребляю. Думаешь, он зря вдоль границы растет?
– Ничего я не думаю! Я проклинаю тот момент, когда мне приспичило почесать с тобой языком.
– Что уж теперь жалеть, – вздохнул вещун. – Считай, что нас с тобой свела судьба. – Не судьба, а рок! – вскричал я, жадно хватая воздух обожженным ртом. – Злой рок!

Мы еще продолжали нести эту околесицу (у дара речи, как и у всякого иного блага, есть, к сожалению, оборотная сторона – болтливость), а тенетники уже порешили, что испытательный срок закончился. Подозрения, пусть и не все, но самые тяжкие, были с нас сняты.
Пока один ловко выпутывал меня из сетей, иногда перекусывая туго затянувшиеся узлы, другой занялся восстановлением заграждений.
На это, скажу я вам, стоило посмотреть!
Сначала тенетник избавился от своего навесного (вот точное слово!) оружия. И в самом деле, какой же дурак будет заниматься ремонтными работами в полной выкладке! Поднатужившись, словно атлет, готовящийся к побитию рекорда, он утробно крякнул, и иголки, вновь вставшие дыбом, стали одна за другой отлетать от него. Да еще как – со свистом!
Без помощи лука или арбалета тенетник метал губительные стрелы, и, кроме меня, это никого не удивляло. Даже пугливого вещуна. А ведь такое ни в одном мире не увидишь!.Однако чудеса на этом не закончились.
Тенетник, после утраты иголок ставший куда более субтильным, принялся энергично растирать свою грудь, и скоро в его пальцах появился пучок тончайших ворсинок. Он расчесывал и сучил их, свивая в нить, вначале белую, но на воздухе быстро приобретавшую прозрачность.
Именно из таких нитей и состояла заградительная сеть.
Заготовив достаточное количество подручного материала, тенетник принялся заделывать зияющую прореху, демонстрируя при этом быстроту и сноровку, свойственные скорее механизму, чем живому существу. Я еще не успел толком размять члены, изрядно затекшие после пребывания в сетях, а восстановительные работы уже завершились. Ничто больше не напоминало досадном происшествии (кострище не в счет), случившемся здесь недавно. Заграждения были готовы принять новые жертвы.
Тенетники-летуны, все это время отдыхавшие на грудах своего собственного пуха, вступили в оживленные переговоры с товарищами. Поднялся такой вой визг, что хоть уши затыкай.
– Решают, как с нами быть дальше, – вполголоса пояснил вещун. – Или пешком нас в Ясмень гнать, или по воздуху переправить.
– Ясмень – это что?
– Так они свою страну называют.
– Значит, гостями будем… – задумчиво молвил я, а потом обратился к вещуну: – Со мной, положим, все более или менее понятно. Чем-то я тенетникам приглянулся. Тварь в этих краях редкая, авось для каких-нибудь дел и сгожусь. А ты им зачем сдался? Сам ведь говорил, что успел тенетникам опостылеть.
– Буду при твоей персоне состоять! Языкам учить, обхождению, ну и все такое прочее. Да и куда я, между нами говоря, денусь? Пока яйцо у тебя, придется нам душа в душу жить. И тебе самому так лучше. Ты ведь про здешнее житье-бытье ничегошеньки не знаешь.
– Не знаю и знать не хочу! – отрезал я. – Мне в вашем Ясмене делать нечего.
1 2 3 4 5 6 7