Она так сильно переживала за сыновей, за недоношенных младенцев, боялась потерять работу, а благополучие всех, кого угодно, кроме себя самой, волновало ее больше всего на свете. И в конце концов это ее и доконало… И тут сердце подсказало Сикстусу, что нужно было сделать.Он встал с кресла, опершись на плечо Румер, вышел с ней на улицу. Они стояли на своем дворе под небом, искрящимся мириадами августовских звезд. Внизу, у болот, выводил трели козодой, а в ветвях дубов начали свою вечернюю работу неутомимые цикады.– Ты доверяешь своей матери? – помолчав, спросил Сикстус.Румер посмотрела на него, силясь улыбнуться.– Конечно.– Тогда прислушайся к ней.– Пап… ее давно уже нет с нами.– Милая, если ты по-настоящему любишь это место – если ты и впрямь думаешь, что это обитель любви, духов и вечности, – тогда ты знаешь, что твоя мать сейчас здесь, Румер! Так скажи же мне, о чем, по-твоему, она говорит? Ты слышишь ее слова, а?– О том, что мне нужно быть с Зебом…– Ах, Кларисса, – прошептал Сикстус.– Но жить здесь, пап. Зеб тоже об этом знает. Он возводит конюшню для Блю – на лугу возле моей клиники. Он уже сделал подробные чертежи, заказал материалы. Они с Майклом вместе примутся за работу.– Зеб остается? Он не хочет, чтобы ты поехала с ним?– Нет, пап. Как мы можем! Ведь наше место тут.– Спустя столько лет, – Сикстус не уставал поражаться чудесам этой жизни.– Я хочу быть с ним, пап, – сказала Румер. – Я всегда об этом мечтала.– Мечты должны осуществляться, если ты грезила ими так долго…– Да, – согласилась она.Сикстус кивнул. Они молча стояли на скалистом утесе в верхней части своего двора. Сикстус пришел в этот дом, в котором Кларисса провела свое детство, почти сорок лет назад. Она приняла его, сделав так, чтобы он ощущал себя частичкой этого места с самого первого дня.– Знаешь, как мне здесь нравится? – прошептала Румер.– Кажется, да. Ведь я наблюдал почти за каждой минутой твоей жизни.– Жаль, что Элизабет не разделяет моих чувств. – Сикстус тяжко вздохнул. Лето подходило к концу, но его ждала осень с ее листопадом и тыквами, которые еще предстояло вырезать. Потом зима – со снегом во дворе, на деревьях, скалах и пляже. Затем наступит весна, когда надо будет расчищать свой участок, снова шкурить и красить «Клариссу» и готовить ее к новому морскому сезону. У него было полно времени, чтобы поразмыслить над тем, что он увидел и почувствовал в Канаде, и чтобы восстановить отношения с Элизабет и полюбить ее чуточку больше. Ритм жизни на Мысе Хаббарда обязательно поможет ему в этом.– Прости ее, Румер, – Сикстус провел пальцами по лицу своей дочурки.– Я уже простила, пап, – ответила она. У Сикстуса комок подступил к горлу.– Это хорошо. Простив сестру, ты обрела свободу. А теперь позволь мне побыть одному, ладно? У меня выдалось долгое, непростое путешествие, и я так рад снова оказаться дома.– Я тоже рада за тебя.– Что-нибудь придумала на вечер?– Встретиться с Зебом, – сказала она. – У нас сегодня давно обещанное свидание…– А. Это хорошо, – сказал Сикстус. – Очень хорошо.– Тебе еще что-то нужно, прежде чем я уйду?– Только объятия и поцелуй, Румер, – усмехнулся ее отец. – Как в те давние времена, когда ты была моей младшенькой.– Я ею навсегда осталась, – она обвила руками его шею. О, как он был рад за нее! Румер была таким хорошим человеком. В отличие от нетерпимой Элизабет, она была терпеливой. Все эти годы она ждала воссоединения с тем единственным, кого так сильно любила, и выстроила для себя замечательную жизнь.Сикстус жалел о том, что его мать не была знакома с Румер. Его просто распирало от гордости за свою чудесную младшую дочь.Стоя на скале, Сикстус задрал голову к звездам и потянулся к небу. Он закрыл глаза, думая о Клариссе, и привлек ее к своей груди, прямо в свое сердце. Не шелохнувшись и не дыша, он крепко обнимал свою жену и возносил ей благодарность за все: за семью, за любовь, за свое успешное возвращение домой. И даже зажмурившись, он видел, как пурпурно-черное небо озарялось всполохами метеоров. Сегодня, позабыв о вечном покое, звездопад пришел в движение.Невзирая на боль в суставах, Сикстус Ларкин пошевелил ногой. Его подгоняла музыка планет. Он нежно придерживал свою жену, скользя над серыми скалами с вершины их холма на Мысе Хаббарда, где они танцевали под темным бархатным небом, усеянным мириадами звезд. Глава 33 Чтобы добраться до Индейской Могилы, Румер пошла через пляж. Ночь выдалась ясной. Было уже прохладно, в мягком воздухе ощущался осенний холодок. Ступни на мокром песке оставляли отпечатки, и их тут же слизывали волны. Румер вспомнила слова отца: «Простив сестру, ты обрела свободу». Свободу от предательства, обид и боли. Прощение – великая вещь. Уж если Христос заповедал любить, и прощать, и благословлять проклинающих вас, то как же можно было не простить Элизабет, раскаявшуюся в своих деяниях? И вот теперь, двадцать раз перечитав ту давнюю записку, она спешила на то, давнее свидание, которое назначил ей Зеб двадцать лет назад! Она была свободна и любима!Теплая морская вода пенилась вокруг лодыжек Румер, навевая на нее мысли о ночных заплывах в компании Зеба, когда им обоим было по шестнадцать. Страшный и одновременно волнующий океан обтекал в темноте их тела. Удаляясь от берега, они нежно касались друг друга коленкой или бедром, держались за руки и глядели друг другу в глаза. Их руки были распростерты над гладкой бухтой, в которую гляделась луна и отражались звезды. Тихие волны плескались, наполняя их глаза и рты солеными брызгами.Над их головами проплывал луч маяка Викланд-Рок, и Румер думала о том, что ее прародительница погибла в кораблекрушении всего в миле отсюда. Она гадала, держал ли капитан Элисабет за руки и пытались ли они помочь друг другу доплыть к берегу.– Если бы мы попали в кораблекрушение, – сказала она Зебу, пока ее глаза щипало от соли, – то я непременно бы спасла тебе жизнь.– Забавно, что ты упомянула об этом, – он еще крепче сжал ее ладони. – Но сначала я спас бы твою.– Зеб, ты забыл, что я обучалась спасанию на водах, – улыбнулась она. – Я сумела бы зацепить тебя специальным хватом и оттащить к берегу.– Вот таким хватом? – Зеб обвил рукой ее шею и боком поплыл к пляжу. В темной пучине большая рыбина задела ее ногу, и она взвизгнула. Но Зеб не выпустил ее, он продолжал грести, пока они оба не очутились на безопасном мелководье.И теперь, торопясь к Индейской Могиле, Румер вспоминала, как же ей нравились его нежные и надежные объятия. В играх и беготне им было так легко прикасаться друг к другу. Жизнь на пляже подразумевала активный отдых – плавание, лазанье по деревьям, футбол. И Зеб всегда был готов подставить ей свое плечо; он тащил ее на руках к воде и тянул за собой в море.Когда они плавали той ночью, думал ли он о том, чтобы поцеловать ее? Она очень хотела этого. Спустя неделю поцелуй все-таки состоялся, и она чуть не вывернулась наизнанку. Сердце упало куда-то вниз, потом подпрыгнуло чуть ли не к горлу – от счастья и испуга она чуть не задохнулась тогда… Да, скачок от дружбы был, пожалуй, опаснее любой хищной рыбины из глубин океана.И вот теперь Румер торопилась на романтическое свидание с Зебом. В черноте спустившейся на Мыс ночи она вскарабкалась по тропинке у поваленного дерева, потом прошла мимо развалин Фиш-Хилл, через дубовую чащу, а затем по водопроводной трубе над самой глубокой и заиленной речушкой на этих болотах.Она прихватила с собой фонарик. Желтое пятно скакало перед ней, пока она пробиралась среди свисающих лиан и длинных сучьев. Свет фонарика привлек москитов, и они мигом окружили женщину туманным звенящим облаком.Сразу же за брекватером небо и море рассекал мощный луч маяка Викланд-Рок. Вперед-назад, чтобы корабли не сбивались с курса. Вверху, в летнем небе, сияли созвездия, которым вскоре предстоял переход в осенний сентябрь.Пауки наплели своих паутин буквально повсюду: в ветках, на высокой траве, рогозах, мертвом дереве. Румер чувствовала шелковистые нити на своем носу, губах, руках и голенях. Когда она смахивала их, они прилипали к ее пальцам. К тому времени, когда она наконец добралась до Зеба, который стоял у холма, где был похоронен индеец, смех прямо-таки душил ее.– Ну вот, теперь ты знаешь, каково это – быть ученым на земле, – сказала она.– Теперь мне не страшна даже черная дыра, – прошептал он, заключая ее в объятия.Они поцеловались, а потом принялись счищать паутинки со своих щек. В ушах у них гудели разные болотные насекомые. По небу снова пронесся луч маяка и выхватил в нем летучую мышь, взмывшую на дерево.– Боишься, Мэйхью? – весело спросила она.– Не-а, Ларкин. Это ведь наша с тобой территория.– Разве это не романтично? – сердце Румер немного успокаивалось.– Да, Ру. Знаешь, я подумал – не удивительно, что мы так страдали все эти годы, не побывав тут в самом начале.– Как, по-твоему, почему влюбленные парочки с Мыса Хаббарда неустанно выбирают именно это место, а? – спросила Румер, слыша шорохи в камышах и плеск чьих-то лап в реке.– Потому что тут страшно, – притянув ее к себе, ответил Зеб. – И это хороший повод, чтоб пообниматься вот так же крепко.– Да, в объятиях любимого можно не бояться ничего, – Румер откинула голову назад, и они слились в страстном поцелуе, игнорируя жужжание и стрекот, искренне поражаясь тому, что им понадобилось ужас сколько времени, чтобы в конце концов их свидание на Индейской Могиле все-таки состоялось.Наобнимавшись вдоволь, она стала разглядывать его лицо в свете звезд. Светлые волосы Зеба растрепались, сверкавшие в ночи глаза ни на миг не выпускали ее из виду, словно он был готов – в любую секунду – подхватить ее на руки и спасти от кого бы то ни было. Но тут вниманием Румер целиком и полностью завладела его футболка.«Кэмп-Курант», – посветив фонариком, прочла она. В благодарность за успехи в деле развозки прессы газета «Хартфорд-Курант» давным-давно прислала ему и ей по футболке – темно-зеленого цвета, с фирменным шрифтом и изображением веселых детишек, наслаждавшихся отдыхом в лагере. Та, что была на нем, уже давно выцвела и пообтрепалась.– Ты до сих пор берег ее? – удивилась она.– Я запрятал ее в сундук и оставил в гараже у Винни. Это одна из вещей с Мыса Хаббарда, которую я не мог ни выбросить, ни взять с собой в Калифорнию.– Потому что ты был уверен, что вернешься сюда, – Румер прикоснулась к старой, кое-где уже побитой молью, зеленой ткани футболки, одновременно лаская его кожу.– До нынешнего лета я ни в чем не был уверен, – признался Зеб.– Вот уж не думала я, что эта футболка снова попадется мне на глаза… – прошептала она, но потом смолкла, чтобы собраться с духом. – По правде, я думала, что и тебя больше никогда не увижу. После того, как Винни сказала мне, что ты арендовал ее коттедж, я была в шоке. Я не спала ночами, гадая, о чем же заговорить с тобой при первой встрече.– Судя по всему, ты и видеть-то меня не хотела.– Да, не хотела, – согласилась Румер.– Поэтому нам нужно было подобрать безопасные темы, – сказал Зеб. – О Майкле, о твоем отце…– Звездах, – добавила она, взглянув на небо. – Я думала, что мы поговорим о Млечном Пути, о том, каково тебе было летать там, наверху, и глядеть на нас тут, внизу.– На тебя, Румер, – сказал Зеб. – Бороздя просторы космоса, я присматривал за тобой. Я сгорал от желания узнать, чем же ты занималась, не повстречала ли ты кого-нибудь еще. Я представлял себе, как ты каталась на коне, о котором мне рассказал Майкл, на Блю, а потом придумал новое созвездие.– И какое же?– Девушка на крылатом коне.– Как на Пегасе…– Да, – Зеб кивнул. – Только этот конь летает очень низко. Он держится ближе к земле, перемахивая каменные стены и живую изгородь, разделявшую наши дворы. Ветер задувает кроликам в уши, когда конь проносится мимо. Девушка очень любит его. Она берет его с собой в потрясающие странствия – по морю, отмели Викланд-Шоул, к Индейской Могиле… А потом каждую ночь скачет на нем домой.– А где же ее дом?– На Мысе Хаббарда, разумеется.– Теперь все изменится, – чувствуя, как к горлу подступил комок, грустно сказала она.– Из-за Франклина? – спросил он.Она не ответила, потому что у нее недостало сил договорить.Взяв Зеба за руку, Румер, словно держа в поводу звездного коня, повела его за собой на другой берег узкого ручейка. Болотная трава щекотала им ноги. Румер была босиком, и ее ступни проваливались в мягкую, теплую жижу. Постепенно земля стала тверже, появились и камни. Подымаясь наверх, они держались за руки.Вершину холма венчала древняя Индейская Могила. Собственно, могилы как таковой здесь давно уже не было, так жители Мыса называли весь этот холм, увенчанный причудливым изваянием идола, воззрившегося в небо подобно каменным бабам с острова Пасхи. По сохранившейся издавна легенде, индеец, когда-то похороненный здесь, был из племени пиантиков. Его большая семья состояла из коренных жителей этой чудесной местности; все его предки когда-то охотились и рыбачили здесь, живя в простецких вигвамах, раскинувшихся на холмах и в лесу.Когда индейцев переселили в резервации, они уже не могли проводить много времени у моря. Этот Дядя Лот (так кто-то начертал на его надгробном камне) был рабом в одной из богатейших семей с мыса Томагавк-Пойнт. Румер помнила, как однажды прогуливалась тут в компании матери Зеба; та взглянула на изваяние и опечалилась. На вопрос Румер миссис Мэйхью ответила, что ей грустно из-за того, что Дядя Лот был вынужден рабствовать на людей, которые у него же и украли его исконную землю, ею родину.– Не мешало Тэду Франклину бы прийти сюда, – тихо сказал Зеб, поглядывая на гранитное надгробье. – Мы бы познакомили его с духом Дяди Лота. Может быть, тогда до него дошло бы, что эту землю нужно любить… а не просто владеть ею.– Жаль, что тебе не удалось все-таки уговорить его продать дом.– Я пытался, Ру, – взяв ее лицо в свои ладони, сказал Зеб.– Он слишком горд своим приобретением. Он никогда не будет здесь счастлив, но из принципа ничего нам не продаст.– Я пробовал и так, и эдак, говорил ему, что заплачу даже вдвойне. В общем, любую цену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54