Море умолкло, и сердце уснуло…Больше не бьёт об утёсы волна…Всё, что так ярко в душе промелькнуло,Всё улеглося, заглохло, минуло…В море и в сердце стоит тишина… «Из стен неволи», с. 12 и 13.

1906 Из старых воспоминаний
Печальный день… В душе уныло…Один брожу по лесу я.Безмолвен ум, и слабы силы…Пойду и сяду у ручья… Там я любил глядеть когда-то,Как струйки чистые блестят,Как вдалеке лучи закатаВерхи деревьев золотят.Там всё приволье и свобода,Там всюду жизнь ключом кипит,И, верно, вольная природаМой ум усталый оживит.Но и ручей, когда-то милый,Сегодня чужд душе моей.Мне веет холодом могилыИ от лесов, и от полей…Здесь всё кругом полно отравой,И только чудится лишь мне,Что надо мной орёл двуглавыйПарит в туманной вышине. «Из стен неволи», с. 24; Печ. по «Звёздным песням» I, с. 55.

1906 Безоблачно моё сегодня настроенье…Безоблачна небес глубоких синева…Я чувствую земли могучее движенье,Я чувствую умов великое волненье,И рвутся из души счастливые слова: Немая ночь прошла! Уж близок час рассвета!Уж буря разнесла сплошные облака!Я слышу вольный звук всемирного привета,Я чувствую душой, что близко царство света,Что знанья и любви республика близка! «Звёздные песни» I, с. 158.

Сентябрь 1909 Знак
Из Виктора Гюго Я к правде шёл в глубоком мраке,Ничей огонь мне не светил,И я молил судьбу о знаке,Который путь бы мне открыл. И был мне знак: свершилось чудо!Когда на верный путь я стал,«Изменник!» – крикнул мне Иуда,«Убийца!» – Каин мне сказал. «Звёздные песни» I, с. 99. Французский оригинал стихотворения не обнаружен.

1910 Надпись в каземате
Под мрачной тенью бастиона,За дверью кельи крепостной,Где нет ни света, ни закона,Ждал казни узник молодой.Коптела лампа, догорая,Чернели тени по углам,Но, за свободу умирая,Свободе гимн нашёл он там. Перед холодною стеною10 Стоял он в мёртвой тишине,Там чуть заметной полосоюТянулась надпись на стене. Надпись«Ни перед силой угнетенья,Ни под злословием молвы,Ни пред тупой угрозой мщеньяЕщё не гнул я головы.Не знал я с юности кумира,И преклонял колени яЛишь пред тобой, невеста мира,20 Свобода светлая моя.Ты для меня была святыня,Ты для меня была – весь мир,Моя единая богиняИ мой единственный кумир.И в дни тяжёлого изгнанья,И в перемирьи, и в борьбеЯ жадно пил твоё дыханьеИ отдал жизнь мою тебе!Увидел я твой светоч нудный…30 И я искал тебя с тех порИ в рощах Роны изумрудной,И на снегах швейцарских гор.Твой облик чудный и прекрасныйВезде стоял передо мной,Горя в лучах, как полдень ясный,Своею дивной красотой.В глуши Финляндии ненастной,Среди озёр и диких скал,С какой тебя любовью страстной40 Я в край родимый призывал!Что делал я в лесах дремучих,На что решиться был готов,Каких искал я сил могучих,Чтоб разметать твоих врагов, –Пусть это знают только ели,Что по пригоркам той землиСредь диких скал в сырые щелиКорнями мощными вросли!И вот я здесь, в стенах страданья,50 Последний гимн тебе пою…Прими же в лоно мирозданьяТы душу вольную мою!»Кто начертил здесь надпись эту?Кто был предшественник его?От камней не было ответа,И не узнал он ничего.Пустынным, тусклым коридоромУж палача к нему велиИ, звякнув кованым затвором,60 Верёвку в камеру внесли,… «Звёздные песни» I, с. 84; «Звёздные песни» II, кн. 1. Печ. по «Звёздным песням» I.

1910 В поезде
Поезд несётся. Пригорки мелькают.Дальние ёлки вперёд забегают,Ближние быстро назад отстают.Мчатся, вертятся поля и равнины,Снова минувшего детства картиныВ памяти, словно живые, встают.Сцены забытые счастья былого!Только лишь вон из-под крова родногоТотчас я в поле гулять убегал.10 Там под, высокой ветвистой рябиной,Что поднималась одна над равниной,Целыми днями порой я мечтал!Вздел тогда я далёкие страны,Греет там солнце простор океана,Искрится, блещет, сверкает волна,И, облита золотыми лучами,В берег песчаный, шумя тростниками,Бьётся и плещет, ласкаясь, она!Там, под защитой безбрежного моря,20 В знойной тиши, без заботы и горя,Вольные дети природы живут.Горькая дума их сердце не гложет,Мысль о грядущем их ум не тревожит,Сил их не губит томительный труд.О, как хотелось мне в край тот укрыться,Вольной душою с природою слиться,Жить без конца в этой чудной дали!Детские годы прошли.Начал мне грезиться облик неясный30 Чьей-то души бесконечно прекрасной, –Как мне хотелось её повстречать!К счастью её все преграды развеять,Жизненный путь ей цветами усеять,Всё дорогое ей в жизни отдать!С ней я в мечтах ничего не боялся!В глубь Ниагары за нею бросался,В высь облаков для неё улетал…Ко заслонили житейские грозыЮности ясной счастливые грёзы,40 Новый, неведомый мир я узнал!Стали являться иные картины.В юном уме поднялись исполиныМысли свободной, великой любви.Медленно шли на страданья и мукиСветочи братства, герои наукиВ светлых венцах, обагрённых в крови.Властно и громко средь жизни кипучейНачал мне слышаться голос могучий,Звавший защитником редины встать,50 Броситься в мир бескорыстный к чудный,Выйти на подвиг великий и трудный,Счастье и жизнь за свободу отдать!Видел я зданий высоких громады,В улицах дымных огонь, баррикады…Сзади народ и войска впереди…И всё сильней в эти юные годыК гордой республике вечной свободыПылкое сердце рвалося в груди! Мчатся вагоны. Пригорки мелькают,60 Дальние ёлки вперёд забегают,Ближние быстро из виду ушли!Мигом мосток и река пролетели,С грохотом поезд помчался в тоннели…Чудные грёзы исчезли вдали! 1910 В мире вечного движенья,В превращеньях вещества,Возникают на мгновеньяВсё живые существа. Но, возникнув на мгновенье,Знать уж хочет существо:В чём же вечное движенье?Что такое вещество? И зачем в живом созданьиОтражается поройВся безбрежность мирозданья,Вечность жизни мировой? «Звёздные песни» I, с. 78 и 144.

1910 Полярная звезда
На тёмном небосклонеНедвижна, как всегда,Горит на звёздном фонеПолярная звезда. В пути по дальним странамОна для нас – маяк,Её над океаномПривык искать моряк. Я шёл дорогой новойНа жизненном пути,И мне стези суровой,Казалось, не пройти. Печальный и усталыйЯ встретился с тобой,И ты моею сталаПолярного звездой! «Звёздные песни» I, с. 170. Это и след. два стихотворения посвящены жене Морозова – Ксении Алексеевне Морозовой (Борцславской).

1910 Внизу спустился сон над каждою былинкой,Вверху вершины лип задумались во мгле,Лишь мы с тобой идём заглохнувшей тропинкойИ всё нам говорит о счастье на земле. И в приступе любви святой и неизменнойМне хочется сказать: «Ты отблеск красотыМерцающих небес, ты радость всей Вселенной,Прекрасен этот мир, пока в нём дышишь ты!» «Звёздные песни» I, с. 175. См. предыдущее прим.

1910 Ксане
Как дивно хорошо в сияньи зимней ночи!Как звёзды яркие мерцают в вышине!Блестят по всей земле снежинок нежных очи,И море Ясности я вижу на Луне. Мне хочется всю ночь в немом благоговеньиВ безмолвной тишине смотреть на небеса,И близки для меня далёких звёзд скопленья,И лунные моря, и дальние леса. И так близка она – пылинка мирозданья!Мне хочется сказать и звёздам, и Луне:Ей в жизни предстоят и радость и страданья,Отдайте радость ей, а горе дайте мне! «Звёздные песни» I, с. 179. См. прим. 156. Море Ясности – одна из областей лунной поверхности.

1910 Мы умираем только для других.О смерти собственной умерший не узнает.Ушёл он в новый путь, он мёртв лишь для живых,Для тех, кого он оставляет. Вот гроб стоит, и в нём недвижим тот,С кем я делил и радость и страданье.Он умер для меня, но он во мне живёт,А я исчез в его воспоминаньи. Я умер в нём. Меня хоронят с ним.В его душе моё исчезло отраженье.В стихийный мир ушёл попутный пилигрим,Хранивший в памяти моё изображенье. А для меня тесней сомкнулся горизонт,Русло? моей души как будто уже стало.Но в глубину времён душа спустила зонд,И нить его нигде до грунта не достала. Сомкнулся мир стихий, былое заслоня.В нём своего конца, как все, я не узнаю,Но с каждым из людей, умерших для меня,Мне кажется, я тоже умираю. И всё ж не умер тот, чей отзвук есть в других,Кто в этом мире жил не только жизнью личной!Живой средь мёртвых мёртв, а мёртвый живв живых, –Как это странно всё, как это необычно! «Звёздные песни» II, кн. 2, с. 108.

6 января 1919 Новое орудие объективного исследования древних документов Язык является как бы летописью культурной и социальной истории человечества. В. Богородицкий I (Лингвистические спектры, как средство для отличения плагиатов от истинных произведений того или другого известного автора и для определения их эпохи.) Основная часть этого этюда была помещена в Известиях Академии Наук, т. XX (1915 г.), кн. 4

Каждый литературно-образованный человек знает, что все оригинальные авторы отличаются своим складом речи , даже и в том случае, когда мы сравниваем их с писателями того же самого поколения. Мы русские легко отличаем, например, склад. речи Гоголя от склада речи Пушкина или Тургенева. В английской литературе склад речи Теккерея совсем не похож на склад речи Диккенса, и в них обоих чувствуется ещё большее различие от склада речи Киплинга или Бретгарта, как принадлежащих к следующему поколению. Спешу отметить, что я говорю здесь только о складе речи , а никак не о складе мысли , который тоже различен у каждого оригинального писателя. Склад мысли сохраняется даже и в переводе на иностранные языки, тогда как склад речи почти теряется, заменяясь складом речи переводчика, да и в подстрочниках, каковы, например, старинные переводы религиозных книг, первоначальный склад речи во многих существенных деталях исчезает. Вот почему то, о чём я хочу здесь писать, лишь соприкасается с той стилеметрией , зародыши которой мы находим у Гомперца, Лютославского и др., разрабатывавших слог Платона и некоторых других греко-латинских писателей См. W. Lutoslawski: The origin and growth of Plato's logic. London. 1897. Его же: O Pierwszych Trzech Tetralogiach Dziel Platona. Krakow. 1896.

, о чём я ещё буду иметь случай говорить ниже.Чтобы выяснить сразу то, что я хочу здесь сказать, рассмотрю несколько примеров. Возьмём хотя бы в нашем русском языке два легко заменимые друг другом слова: «так как» и «потому что» . Почти в каждой фразе одно из них можно заменить другим с сохранением первоначального смысла, и потому в переводе на иностранный язык такое различие в складе речи исчезает, между тем как в оригинале одни авторы могут машинально употреблять почти исключительно первую из этих «служебных частиц речи», редко вспоминая о существовании второй, другие же авторы поступят совершенно наоборот. Точно также слово иной большинством современных авторов, хотя и не всеми, постоянно заменяется словом другой . Одни авторы часто прибегают к слову который , другие же его не любят и заменяют причастной формой глагола, который пришлось бы поставить за ним. Одни часто употребляют служебную частицу между , другие пишут вместо неё: среди или средь . У одних фраза длинная, с постоянными придаточными предложениями, у других – короткая; у одних очень часты деепричастия, а у других их почти совсем нет. Одни постоянно прибегают к помощи слова этот , другие часто заменяют его словом тот и т. д., и т. д. Все эти различия в нашем складе речи обусловливаются чисто машинальными причинами, целым рядом предыдущих внешних и внутренних лингвистических влияний, ушедших у нас уже давно в область бессознательного. Вот почему служебные частицы речи с таким же правом можно бы назвать и распорядительными . Они не только служат, но и распоряжаются нашей речью.Именно эти предыдущие влияния чаще или реже напоминают нам то или другое из известных нам слов, как в письме, так и в живом разговоре, и потому мы нередко встречаем людей, против собственной воли постоянно произносящих какое-нибудь присловие в роде: понимаете , или то-есть , или так сказать , а иногда и какое-нибудь сложное вставное изречение.В письме это, понятно, сглаживается, так как человек всегда может обдумать фразу прежде, чем писать её, а в печати искусственная обработка естественного склада речи достигает нередко очень больших размеров.Все авторы печатают свои произведения с так называемыми корректурными поправками, где заботливо разрежают частящие слова, в особенности, если они попадаются по два раза в той же самой фразе. Однако, подобные поправки производятся обязательно лишь тогда, когда естественный склад речи автора, вследствие слишком частого употребления излюбленных им служебных частиц, делается неуклюжим, не литературным. Поэтому даже и печатание не окончательно уничтожает особенности естественного склада речи писателя. Именно потому, когда автор нам хорошо известен по прежним его произведениям, мы легко угадываем его и в новых, в особенности, если нам прочтут достаточно длинный отрывок.Однако, чисто субъективный, основанный лишь на индивидуальной чуткости, способ отгадывания авторов не может иметь серьёзного научного значения, так как он не даёт безусловных доказательств, обязательных для каждого. Вот почему исследователи литератур уже давно хотели найти такой метод, при помощи которого индивидуальности скслада речи выступали бы объективно.Попытки отыскать такой метод делались не раз. Особенно много, как мы увидим далее, применялось изучение слога к диалогам, приписываемым Платону, но именно этот выбор и сбил, мне кажется, возникавшую стилеметрию с верного пути. В виду того, что не только подлинных рукописей Платона, или его ранних цитаторов, но даже и средневековых копий с них нигде нет, исследователи их слога признали своим основным положением, что все приписываемые Платону диалоги, имеющиеся в первых печатных (т. е. с XV века нашей эры) изданиях, должны быть признаны подлинными и хорошо сохранёнными в продолжение двух тысяч лет их неведомого для пас существования, если они удовлетворяют следующим условиям:1) когда о них имеются более или менее детальные и многочисленные упоминания в печатных же изданиях других греческих или латинских авторов, находящихся в тех же условиях долгой иеведомостп для нас, и 2) когда сами диалоги не содержат явных анахронизмов.
1 2 3 4 5 6 7