Трудно объяснить, как эти статьи ускользнули от цензуры дворянских депутатов и пробрались в печатный «Наказ». Глава о размножении народа в государстве рисует по Монтескье страшную картину запустения страны от хронической болезни и худого правления, где люди, рождаясь в унынии и бедности, среди насилия, под гнетом ошибочных соображений правительства, видят свое истребление, не замечая сами его причин, теряют бодрость, энергию труда, так что поля, могущие пропитать целый народ, едва дают прокормление одному семейству. Эта картина живо напоминает массовые побеги народа за границу, ставшие в XVIII в. настоящей бедой государства. В перечне средств для предупреждения преступлений «Наказ» как бы перечисляет словами Беккариа недоимки русского правительства. «Хотите ли предупредить преступления? Сделайте, чтоб законы меньше благоприятствовали разным между гражданами чинам, нежели всякому особо гражданину; сделайте, чтоб люди боялись законов и никого бы, кроме них, не боялись. Хотите ли предупредить преступления? Сделайте, чтоб просвещение распространилось между людьми. Наконец, самое надежное, но и самое трудное средство сделать людей лучшими есть усовершенствование воспитания». Всякий знал, что русское правительство не заботилось об этих средствах. «Книга добрых законов» также сдерживала бы наклонность причинять зло ближним. Эта книга должна быть так распространена, чтобы ее можно было купить за малую цену, как букварь, и надлежит предписать учить грамоте в школах по такой книге вперемежку с церковными. Но такой книги в России еще не было; для ее составления писан и самый «Наказ». Таким образом, акт, высочайше подписанный, извещал русских граждан, что они лишены основных благ гражданского общежития, что законы, ими управляющие, не согласны с разумом и правдой, что господствующий класс вреден государству и что правительство не исполняло своих существенных обязанностей перед народом. Мысль «Наказа» В таком виде являлась русская действительность пред идеями, возвещенными «Наказом». Как они могли быть проведены в среду, столь мало им сродную? «Наказ» находит некоторое средство и намечает проводника. Во вступлении он ставит общее положение, что законы должны соответствовать естественному положению народа, для которого они составлены. Из этого тезиса в дальнейших статьях он делает два вывода. Во-первых, Россия по положению своему есть европейская держава. Доказательство этого — реформа Петра I, введя европейские нравы и обычаи в европейском народе, имела тем более успеха, что прежние нравы в России совсем не сходствовали с ее климатом и занесены были к нам от чуждых народов. Положим, все это так, вопреки всякому вероятию. Само собою следует невысказанное заключение, что русские законы должны иметь европейские основы. Эти основы и даны «Наказом» в собранных им выводах европейской политической мысли. Получается нечто похожее на силлогизм с подразумеваемым заключением, которое Екатерина нашла неудобным договаривать. «Наказ» не вскрывает своих источников. Монтескье, Беккариа и другие западные публицисты, которыми он пользовался, в глазах русских депутатов Комиссии нового Уложения не имели никакого законодательного авторитета: они принимали правила «Наказа» только как выражение мысли и воли русской верховной власти. С таким силлогизмом скорее следовало бы обратиться к западноевропейской образованной публике, которая могла усомниться, достигла ли Россия такой политической зрелости, чтобы столь возвышенные идеи могли быть положены в основу ее кодекса законов. Другой вывод, извлеченный из естественного положения России, — тот, что она по своему обширному протяжению должна быть управляема самодержавным государем: «Надлежит, чтобы скорость в решении дел, из дальних стран присылаемых, возмещала медленность, отдаленностью мест причиняемую». Если, говоря языком того времени, весь «разум» самодержавия в расстоянии Читы от Петербурга, то на втором выводе также можно построить силлогизм, гораздо более неожиданный. Книга Монтескье — главный источник «Наказа» есть идеальное изображение конституционной монархии. Первая посылка силлогизма та же: законы государства должны соответствовать его естественному положению. Вторая посылка: Россия по своему естественному, т.е. географическому, протяжению должна иметь самодержавный образ правления. Заключение: в основу ее законодательства должны лечь принципы конституционной монархии. Силлогизм имеет вид паралогизма, между тем это действительная мысль Екатерины. Свободная от политических убеждений, она заменяла их тактическими приемами политики. Не выпуская из рук ни одной нити самодержавия, она допускала косвенное и даже прямое участие общества в управлении и теперь призвала к сотрудничеству в составлении нового уложения народное представительство. Самодержавная власть, по ее мысли, получала новый облик, становилась чем-то вроде лично-конституционного абсолютизма. В обществе, утратившем чувство права, и такая случайность, как удачная личность монарха, могла сойти за правовую гарантию. ЛЕКЦИЯ LXXVIII Неудачные кодификационные попытки. Состав Комиссии 1767 г. Выборы в Комиссию. Депутатские наказы. Устройство Комиссии. Открытие комиссии и обзор ее работ. Прения. Два дворянства. Спор из-за крепостного права. Комиссия и новое Уложение. Перемена задачи Комиссии. Значение Комиссии. Судьба «Наказа». Мысль о реформе местного управления и суда. Неудачные кодификационные попытки Еще в 1700 г. была составлена из высших чинов с несколькими дьяками комиссия, которой поручено было пополнить Уложение 1649 г. узаконениями, состоявшимися после его издания. С тех пор над этим делом безуспешно работал ряд комиссий. Перепробовали разные способы работы, то клали в основу ее свое старое Уложение, пополняя его новыми указами, то сводили его со шведским кодексом, заменяя неподходящие пункты последнего статьями первого или новыми постановлениями: к импровизированным кодификаторам из военных и статских чинов присоединяли назначенных или выборных экспертов, «добрых и знающих людей», иногда только из офицеров и дворян, чаще и из других сословий, духовенства и купечества. В таком составе кодификационных комиссий сказалось смутное воспоминание об участии земских соборов в составлении важнейших законодательных сводов древней Руси, Судебника 1550 г. и Уложения 1649 г. Комиссия 1754 г., составленная также из должностных лиц центрального управления с участием «Десьянс-академии профессора» Штрубе де Пирмонта, изготовила две части нового уложения, и в 1761 г. по предложению Комиссии для совместного с ней вторичного рассмотрения ее труда Сенат указал вызвать из каждой провинции по два выборных от дворянства и по одному из купечества, и Синоду — предложить выбрать депутатов от духовенства Дело и на этот раз не было Закончено; выборных в 1763 г. распустили, но Комиссия просуществовала вплоть до созыва новых депутатов в 1767 г. Состав Комиссии 1767 г Екатерине предстояло кончить давнее дело, устранив по указаниям опыта причины неудачи прежних попыток. Теперь оно во многих отношениях поставлено было иначе, чем ставилось прежде. Начали прямо манифестом 14 декабря 1766 г. о созыве депутатов в предположенную Комиссию для сочинения проекта нового уложения, как она официально называлась. Представительство было значительно расширено. Комиссия составлялась из представителей правительственных учреждений и из депутатов от различных разрядов или классов населения. Сенат, Синод, все коллегии и главные канцелярии центрального управления послали по одному представителю. Чтобы понять порядок выбора депутатов от населения, надобно припомнить, что тогда империя делилась на 20 губерний, которые подразделялись на провинции, а провинции — на уезды. По одному депутату назначено было на каждый город от домовладельцев, на каждый уезд от дворян — землевладельцев и на каждую провинцию по депутату от однодворцев, от пахотных солдат, от государственных черносошных крестьян и из оседлых инородцев от каждого народа, крещеного или некрещеного, итого четыре депутата от провинции, где были налицо эти четыре разряда населения. Число депутатов от казаков предоставлено было определить их высшим командирам. Выборы уездные и городские были прямые, по провинциям — трехстепенные. Дворяне — землевладельцы уезда под председательством выбранного на два года дворянского предводителя, а горожане-домохозяева под председательством тоже на два года выбранного городского головы прямо избирали депутата в Комиссию; только очень большие города могли сперва избирать выборщиков по городским частям. Однодворцы и другие свободные сельские обыватели упомянутых разрядов, «дом и землю в погосте (сельском приходе) имеющие», выбирали погостных поверенных, которые избирали поверенных уездных, а из их среды выбирался провинциальный депутат. Таким образом, в Комиссии представлены были центральные правительственные учреждения, некоторые сословия, инородческие племена и места жительства. По букве «обряда» городских выборов в них участвовали все домохозяева, каковыми могли быть лица всякого звания. Это наводит на мысль о всесословном характере городских выборов, противоречащем всему строю тогдашнего русского общества. Но припомним, что тогда Екатерина мечтала о создании в России «среднего рода людей», подобного среднему сословию на Западе. В этот класс, называвшийся еще мещанами, «Наказ» относит людей, [которые], не будучи ни дворянами, ни хлебопашцами, занимаются художествами, науками, мореплаванием, торговлею и ремеслами, [а] также всех недворян, кои будут выходить из воспитательных домов и русских училищ, и, наконец, детей приказных людей. Главные признаки мещанина — обладание «домом и имением» в городе и платеж городских налогов. Но такого класса еще не было в России, а были налицо лишь некоторые разобщенные его элементы; для выборов оставался один уловимый признак мещанина — домовладение. По мысли Екатерины, и город — сословие, но фиктивное, потому на деле городские выборы вышли не сословными и не всесословными, а просто бессословными. Из сохранившихся дел видим, что в городских выборах участвовало и духовенство с приказными людьми. Сенат не утверждал депутатов, выбранных одними купцами, где были домовладельцы других званий. В малороссийских городах рядом с мещанством выступало на выборах и шляхетство. В Петербурге, застроенном по указам Петра дворянскими домами, домовладельцы из чиновно-дворянской знати совсем заслонили собой купечество; городским головой был избран обер-комендант, а депутатом от столицы граф А. Г. Орлов. По примеру Петербурга тот же характер получили выборы и в старой столице, где городским головой был избран князь Вяземский, а депутатом — князь Голицын. При расширенном представительстве Комиссия, однако, далеко не захватывала своим составом всех слоев тогдашнего населения империи, не говоря уже о крепостных крестьянах, не видим депутатов от приходского духовенства, хотя и участвовавших в городских выборах от крестьян дворцовых и даже бывших церковных или экономических, как они назывались, по имени управлявшей ими Коллегии экономии, хотя со времени секуляризации (1764 г.) они примкнули к свободным сельским обывателям. Всех депутатов было избрано 564. Количественное распределение представительства не соответствовало ни численности представленных групп населения, ни их значению в государстве. Всего больше депутатов досталось городам, потому что всякий город, большой и малый, и столица Москва, и уездный город Буй, в котором считалось всего несколько сот обывателей, послал по одному депутату. В составе Комиссии городских депутатов было 39%; между тем городские жители не составляли и 5% всего населения империи. Пропорциональное отношение представительства по классам является в таком виде:Правительственные учреждения — ок. 5% Дворянство — ок. 30%Города — ок. 39%Сельские обыватели — ок. 14%Казаки, инородцы, остальные классы — ок. 12% Выборы в Комиссию Екатерине предстояло побороть закоренелое равнодушие и недоверие, с каким население привыкло встречать правительственный призыв к общественному содействию, зная по опыту, что ничего из этого, кроме новых тягостей и бестолковых распоряжений, не выйдет. Так отнеслось оно и к сенатскому указу 1761 г., призывавшему «общество», дворянство и купечество споспешествовать правительству советами и делом в сочинении нового уложения, напоминая «сынам отечества» их долг и возможность «незабвенную в будущие роды о себе оставить память». Такие слова в сенатском указе звучали для обывателя смешной выходкой, особенно рядом с угрозой кодификационной комиссии отписывать у дворян деревни за неявку. Теперь высокий знак доверия власти к подданным старались поставить более благопристойным образом. Манифест о созыве депутатов был читан по всем церквам три воскресенья сряду, и он возвещал, что со стороны престола милосердие полагается в основание законов, а со стороны подданных ожидается благодарность и послушание. Депутаты призывались к «великому делу». Выборы их должны были происходить «с тихостью, учтивостью и молчаливо». Депутатам назначено было жалованье; звание их возведено было на небывалую высоту и стало самым привилегированным в России. Они находились под «собственным охранением» императрицы, на всю жизнь, «в какое бы прегрешение» ни впали, освобождались от смертной казни, пытки и телесного наказания; имущество их подвергалось конфискации только за долги, личная безопасность охранялась удвоенной карой, им даны были для ношения особые значки, которые дворянским депутатам по окончании дела дозволялось вносить в их гербы, «дабы потомки знать могли, какому великому делу они участниками были». Никто из русских подданных не пользовался тогда такими преимуществами. В Великороссии выборы вообще прошли благополучно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91