https://wodolei.ru/catalog/vanny/nedorogiye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Она пришьет себя к кровати – это ваше воспитание.
Софья Генриховна! Я не хочу вас пугать. Вы как-то говорили, что хотели бы жить отдельно. Так вот, если вы сию секунду не найдете свободной минутки, не достанете швейную машинку и не подошьете мне брюки, вы будете жить настолько отдельно, что вы не найдете вокруг живой души, не то что мужчину. Что вы носитесь по моей квартире, как лошадь без повозки, что вы хватаете телефон? Это же не вам звонят. Вы что, не видите, как я лежу без брюк? Вы что, не можете достать швейную машинку и подшить мне брюки?
– Да-да-да…
– Все!!! Я ухожу, я беру развод, я на эти пять шекелей выпью, я удавлюсь. Вы меня не увидите столько дней, сколько я просил вас подшить мне брюки.
– Да-да-да…
Я пошел к Арону:
– Слушай, Арон, ты можешь за пять шекелей подшить мне брюки?
– Что такое? – сказал Арон. – Что случилось? Что, твоя теща Софья Генриховна не может найти свободную минуту, достать швейную машину и подшить тебе брюки?
– Может, – сказал я. – Но я хочу дать заработать тебе. Ты меня понял?
– Нет, – сказал Арон, и за 20 минут подшил мне брюки.

В супружеской жизни

В супружеской жизни самое неприятное – нестыковка во времени. Допустим, вы хотите ругаться, а она пошла спать. А вам надо. А вам просто надо: и время есть, и повод прекрасный. И не в кого все это. Все слова выстроились – не в кого запустить. На ваш крик: «Ты что, спишь? – нет ответа. – Ты чего это вдруг ночью спишь?»
Нет. Такая жена нам не нужна.
Для скандала надо брать темпераментную, плохоспящую, легко переходящую на визг, плач и тряску особь. Тогда вы всегда в хорошей форме: быстрый, чуткий, ускользающий, как молодая рысь. Ночами не спите, а лежите в углу на тряпке, с высокоподнятой головой и прислушиваетесь.
Из-за вашей манеры уворачиваться практически кончились все чашки и тарелки. Это скандал музыкальный, все соседи подтвердят. Это скандал музыкальный, скандал-концерт, очень интересный со стороны. Вначале ваш низкий голос, там что-то типа: бу-бу-бу-бу-бу, затем вой, визг, плач, а-а, ба-бах, вступил сервиз – и тишина. Во второй части опять ваш живучий низкий голос – бу-бу-бу, нарастание, вой, визг, писк, трах – тишина.
В общем, такая жена бодрит и будоражит, но класса не дает. Для завершения жизни нужно брать звезду скандала, мастера слова, холодную, злобную, умную, припечатывающую с двух слов и навсегда. Тогда визгом и плачем заходитесь вы, хватаетесь за стены, за таблетки, капаете мимо стакана и долгими отдельными ночами зализываете все, что можете достать.
Это высокий класс. Она действует не по поверхности, а калечит внутренние органы. И кликуху дает точную, на всю оставшуюся жизнь: «Эй ты, придурковатое ничтожество, иди сюда». Когда вы с ней под руку идете по улице, она с вами так и обращается, как раз перед встречей с друзьями. У вас через лицо проступает череп и уже на черепе проступает улыбка. «Решили подышать?» – спрашивают друзья. Как раз дышать вы не можете. Убить – да! Умереть – да! Все спрашивают: что с вами? И она спрашивает: что с вами? Отвечать некому – у вас звука нет.
Это настоящий, убыстряющий жизнь скандал. Между такими скандалами хороша любовь. Яростная, последняя, с потерей сознания, с перерывом на реанимацию. После чего она же подает на развод.
Ибо! Ах ибо, ибо… Женщину скандал не портит, а освежает. Она скандалит и живет. А вам крикнешь: «Что б ты подох!» – вы тут же исполняете.

* * *

Кто женился, на молодой, расплатился сполна: она его никогда не увидит молодым, он ее никогда не увидит старой.

* * *

В мужчине заложено чувство ритма, нужно только ему разрешить .

Тефи-98

Телевизионщикам
Вот за что мы вас так любим, понять не могу. На что уходят деньги ваших двух налогоплательщиков? Все-таки, глядя в экран, кое-как думаешь: или вообще человечество туповато, или только мы, или только вы.
Вот что хочется выяснить. Если рейтинг высокий, это не значит – нравится, это значит – куда-то смотрят. Если в моей квартире одно окно, у него будет самый высокий рейтинг по сравнению с плитой, дверью и туалетом. Я только в окно и буду смотреть. Правда, что я там вижу?
Конечно, давайте премию друг другу. Для этого вам и время, и деньги, и «Вести» и «Поле чудес», как старый советский склад, откуда советские люди, чудом попавшие на этот склад, уходят урча и прижимая к груди кофемолки и пылесосы. И придумать лучшего не могут. Для склада это лучшая игра, если не платить учителям.
Мы не смеемся над вами, мы смеемся над собой. Ведущий ликвидированной передачи заявляет, что он получает мешки писем, мол, «продолжайте, вы меня вылечили в больнице…» Да, представляю как ее там лечили. Не хватает денег, говорит ликвидированный ведущий. Не хватает денег, чтобы нанять еще более талантливых авторов. Не дай Бог сценарий кончится и на вопрос: «Как вы поживаете?» – гость ответит: «А вы?» И будет тупик до следующего «Доброго вечера». Если учителям не платить зарплату.
О! Если б учителям платили, шли бы мешки не с письмами, а с мукой. Ну что делать? Пишут о том, что видят.
Еще чуть-чуть и слабым девочкам без штанов будут писать: «Я два года не получаю пенсию. Такое настроение. Спасибо вам!…»
А вокруг повальные выборы и юбилеи, гуляют губернаторы и артисты. Между выборами и юбилеями – полная тишина. Работают, видимо, в регионах, добивая действительность. Раз в пятьдесят лет мэры поют с артистами и раз в четыре года артисты копают с мэрами.
Хорошо хоть артисты перестали баллотироваться… Попадая в Думу – как в милицию, исчезают окончательно. Кто не в Думе, тот в тюрьме. А на экране все поют и стреляют. А нам уже не то, чтоб все равно, но и не то, чтобы хоть как-то… Хотя конечно… Но уж больно много. Такое количество звезд и смертей отупляет.
Количество ведущих, беседующих друг с другом, переварить невозможно. «Что такое интеллигентность?» – спрашивает один другого. «А что такое грамотность?» – спрашивает второй у третьего. «А что такое умный человек?» – спрашивает третий. Как им помочь? Кого им показать? Они же только друг друга видят.
Когда говорят о взятках в ГАИ – «а к нам приличные люди не идут». А куда они идут? В общем, хотелось бы как-то попасть в то место, где они собираются.
НТВ раз в неделю сообщает нам, что мы думаем о том, что с нами будет. Это сообщают нам, готовым спросить у любого, что с нами будет. И того, кто обещает сказать, тут же выбирают в губернаторы. Но он за этот секрет держится, как за больной живот. Пусть выберут на второй срок.
Девочки, играя внешностью, пытаются ею заслонить последние известия. Глядят в камеры, как в зеркало, прихорашиваясь и выпячивая, и мы все слушаем сквозь губки и зубки: кого убило, где упало, кого разорвало. И заканчивается все это сексуальнейшей борьбой циклона с антициклоном, со всеми ручками и ножками в районах стихийных бедствий.
… С большим интересом следим мы за рассуждениями и чертежами президента, бесконечно веруя, что его интуиция подскажет ему, когда у нас появятся деньги, когда начнется нормальная жизнь. Надо отдать должное нашему президенту, он хорошо и просто может объяснить то, что понимает сам. Ему подскажет интуиция, а он подскажет нам.
Ни литература, ни телевидение сегодняшнюю жизнь не поймали. А просто обман большой и общий стал мелким и распространился. Наша главная задача – вынести то, что наши беды кому-то приносят деньги. Мы покупаем растерянно то, что не хотим, удивляясь богатству тех, у кого мы это покупаем. Этот простой механизм остается по ту сторону экрана.
А на экране только «купи-купи». И чтоб втюрить жвачку, надо снять штаны и без штанов угадывать и петь бывшие мелодии, иначе кто ж узнает, что в этой жвачке все, что ему по вкусу, с жуткой улыбкой этой жвачной девицы, которая снится миллионам в их кошмарных снах о свободе. Да и женщин у нас не хватит под такое количество прокладок, и мужиков под перхоть… На сколько еще времени нам хватит голых женщин, чтоб заменить хлеб, учебу и зарплату учителям?
– Так что такое одетая женщина? – спрашивает один ведущий у другого. – Не знаю.
В общем, я думаю, если на экране начали петь наши любимые артисты – все! Нам хотят что-то продать. Закончили петь – продали!
А мы на этом рынке, как черная ворона среди белых чаек: подпрыгиваем, озираемся, и к воде рванем и от воды побежим. А вокруг галдят, рвут, хватают, едят. А мы и нырнуть не решаемся, и на песке не сидим, и еще другого цвета, и не умеем ничего. И совсем, совсем дети. Нас так долго воспитывали себе на пользу разные вожди…
– В общем, успехов вам, – как сказал телеведущий фальшивомонетчику на шестом канале. Будем рады вас видеть. Все равно, кроме вас, видеть нечего.

* * *

– Женя! Я посмотрел твой концерт.
– Ну?
– Ты не обидишься?
– Нет.
– Честное слово?
– Честное слово.
– Вот я все и сказал.

Лечиться надо

Да нет, лечиться надо, кто же возражает. На здоровье это, конечно, не влияет, но умственно, или сказать хлестче – интеллектуально. Диапазон бесед. Например, не надо пить! Почему надо пить, я могу доказать аргументировано и бесконечно. А почему не надо, они мне на двух жалких анализах. Господи, да почему надо пить. Да потому, что как пересечешь границу туда, так вроде и солнце, и туфли чистить не надо. Пересекаешь обратно из цветного в черно-белый и желание выпить начинается еще над облаками.
Пограничник долго всматривается в мое изображение.
– Это вы?
Что ему ответить? Кто в этом уверен?
Сам пограничник цвета хаки. В моем состоянии это слово говорить нельзя – оно потянет за собой все, что съел в самолете.
Весь остальной цвет в стране – цвет асфальта. Люди в этом цвете не видны. Только по крику: «Караул! Убивают!» – узнаешь, где веселится наш человек. Также и авто. Любые модели становятся цвета испуганной мыши с добавлением царапин от зубов и костей прохожих. Надписи на бортах делают их похожими на лифт.
Конечно, пить вредно. И сидеть вредно. И стоять вредно. И смотреть вредно. Наблюдать просто опасно. Нашу жизнь. Шаг влево, шаг вправо, либо диктатура – либо бунт.
Либо бунт – либо диктатура.
Живем мы в этом тире. Живем, конечно, только пьем вредно.
Ибо политически не разобраться, кто за кого. Кто за народ, кто за себя. Те, кто больше всех кричали «мы за народ», оказались за себя. А я оказался в больнице на голубой баланде и сером пюре. Диета №7.
В ней масса достоинств. Перестал мыть ложку. Перестал ковыряться в зубах. Желудок исчез вместе с болями, несварениями. Женщины по рейтингу откатились на двадцать первое место и лежат сразу после новости о возобновлении балета «Корсар».
На собак смотрю глазами вьетнамца. Пульс и давление определяем без приборов. Печень и почки видны невооруженным глазом. Когда проступят легкие, обойдемся без рентгена и его вредных последствий.
Хотя есть и свои трудности. Невозможно собрать анализы, больничный флот на приколе. Суда возвращаются порожняком. Ларинголог и проктолог если заглянут в больного одновременно, видят друг друга целиком.
Много времени занимает поиск ягодиц для укола. Крик сестрицы: «Что вы мне подставляете?!» – и сиплый голос: «Не-не-не, присмотритесь…»
Чтоб лечь на операцию, больной должен принести с собой все! Что забыл, то забыл. Значит без наркоза. Также надо привести того, кто ночью будет передавать крик больного дальше в коридор.
Оперируют по-прежнему хорошо, а потом не знают. Кто как выживет. Зависит от организма, который ты привел на операцию. Многие этим пользуются, с предпраздничным волнением заскакивают в морг, шушукаются с санитарами, выбирают макияж. Санитары, зная всех, кому назначена операция или укол, готовят ритуальный зал в зависимости от финансирования.
Страх перед смертью на последнем месте. На первом – страх перед жизнью. Больные из окон смотрят на прохожих с сочувствием. Местами меняться никто не хочет. Ухода, конечно, в больнице нет, хотя вход массовый.
Из ординаторской вдруг хохот, пение, запах сирени. Это в декабре получена майская зарплата.
Больные с просроченным действием лекарств держатся вместе, им уже ничего не грозит. Хотя вдруг кто-то оживляется, спрашивает где туалет. Значит, на кого-то подействовало, то есть просроченное лекарство встретило такой же организм.
Врачи имеют вид святых. Борются за жизнь параллельно с больными. Лечат без материалов, без приборов, без средств. Это называется финансирование. Больница простО| место встречи. Кто не видит врача в театре или магазине, идет в больницу и там видит его.
Добыча крови из больных практически невозможна. Пробуют исследовать слезы, которых в изобилии. Но это скорее дает представление о жизни, чем о болезни.
А в общем, жаловаться некому. Никто нас не обязан лечить, как и мы никому не обязаны жить.
Но если кто-то хвастается достижениями отечественной медицины, то мы все и есть достижение нашей отечественной медицины вместе с нашим президентом. Чтоб он был наконец здоров.

Одесский телефон

Это заблуждение, что у вас в трубке один человек. В одесском телефоне – толпы людей в одной трубке. Вы только снимаете, там уже начинают суетиться:
– Это кто к нам присоединился?
– Ты разве не слышишь?
– Да слышу я, слышу. Но он молчит. Вы что, подслушиваете?
– Я не подслушиваю. Я из больницы говорю. Мне нужна Мила. Мила, мне нужно мыло. Мыло, мыло мне нужно.
– Вы только что присоединились?
– Да он уже давно говорит.
– Нет, этот, с мылом, давно.
– А вот этот прислушивается. Что вы прислушиваетесь?
– Я не прислушиваюсь. Я жду когда вы закончите. Вы не могли бы положить трубки?
– Почему мы должны положить трубки? Мы начали раньше вас.
– Но я все время попадаю…
– И я все время попадаю.
– Простите, мне неинтересны ваши разговоры.
– А мне неинтересны ваши.
– Алло, товарищи, дамы, господа, я извиняюсь, я из больницы. У нас один телефон на сорок больных. Я умоляю. У меня украли мыло, вы представляете! Алло, Мила?
– Да.
– Это не ты.
– Я, я.
– Мила!
– Я.
– Это разве Мила?
– Я, я.
– Мила!
– Уез!
– Чего?
– Уез.
– Алло, это Мила?
– Я, я.
– Господа, граждане, товарищи, я из больницы, перестаньте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36


А-П

П-Я