Потом они вскочили в седла и пришпорили своих скакунов. Царь молоссов поскакал в сторону Вечера, на Закат, а царь македонян — на Утро, на Зарю, и сами бессмертные боги не знали в этот момент, какая судьба ждет их, потому что только непредсказуемый Рок знает путь таких великих людей.
ГЛАВА 48
Грозное войско начало собираться при первых дуновениях весеннего ветра; сначала пехотные батальоны педзетеров, снаряженные до последней мелочи, с огромными сариссами на плечах: в первых рядах молодые воины с рыжей звездой Аргеадов на щите, во втором ряду — более опытные, с бронзовыми звездами, и после всех — ветераны, чьи щиты охватывали своими лучами серебряные звезды.
Все были в шлемах в форме фригийского колпака, с коротким забралом, и в хитонах и красных плащах. А когда они упражнялись, выполняя в поле перестроения или имитируя атаку, сариссы колыхались с грозным шумом, словно бурный ветер пробегал по ветвям бронзового леса. Но вот командиры приказывали опустить копья — и бесконечная фаланга принимала ужасающий вид, словно ощетинивался стальной дикобраз.
Конница гетайров состояла из знати. Они выстроились плечом к плечу в тяжелых, опускавшихся до живота панцирях и в беотийских шлемах с широкими загибами. Все гарцевали на великолепных фессалийских боевых скакунах, выкормленных на тучных равнинных пастбищах и на берегах больших рек.
В северных портах скопился флот, к которому присоединились также афинские и коринфские эскадры. Им следовало опасаться удара морских сил Персидской державы. Персидским флотом командовал грек по имени Мемнон — человек, вызывающий страх своей хитростью и опытом. Кроме того, его знали как человека слова, хранящего верность долгу, что бы ни случилось.
Евмен познакомился с ним в Азии и предупреждал Александра, когда они проплывали перед флотом на борту флагманского корабля:
— Будь внимателен: Мемнон — это воин, который продает свой меч лишь один раз и одному человеку. Он продает его дорого, но потом служит так, словно принес присягу родине: ничто и никто не заставит его сменить лагерь и флаг. Его флот укомплектован греческими и финикийскими экипажами, и он может воспользоваться тайной поддержкой наших противников, которых еще немало в Греции. Представь, что произойдет, если он вдруг начнет атаку, пока твое войско будет переправляться через Проливы. Мои осведомители разработали систему световой сигнализации между азиатским и европейским берегами, чтобы тут же поднять тревогу в случае приближения неприятельских кораблей. Мы знаем, что персидские сатрапы западных провинций признали за Мемноном верховное командование их силами в Азии; ему поручено встретить твое войско и нейтрализовать твое вторжение, но пока что его военные планы нам не известны, у нас имеются лишь кое-какие общие сведения.
— И сколько времени ты просишь, чтобы узнать больше? — спросил Александр.
— Возможно, месяц.
— Слишком много. Мы выступаем через четыре дня.
Евмен посмотрел на него, побледнев:
— Всего через четыре дня? Но это безумие, у нас не хватает запасов. Я тебе уже говорил: их едва хватит на месяц. Нужно хотя бы подождать прибытия новых грузов из Пангейских копей.
— Нет, Евмен. Я не буду ждать. Каждый день дает врагу возможность организовать оборону, сконцентрировать войска, набрать наемников, причем даже здесь, в Греции. Нужно нанести удар как можно скорее. Как ты думаешь, что сделает Мемнон?
— Мемнон уже с успехом сражался против полководцев твоего отца. Спроси Пармениона — он расскажет, как Мемнон умеет быть непредсказуемым.
— Но ты-то как думаешь, что он сделает?
— Он затянет тебя далеко в глубь территории, оставляя за собой выжженную землю, а потом его флот перережет твои коммуникации и снабжение по морю, — раздался голос за спиной.
Евмен обернулся.
— Познакомься с адмиралом Неархом.
Александр пожал ему руку:
— Приветствую тебя, адмирал.
— Извини меня, государь, — сказал Неарх, коренастый широкоплечий критянин с черными глазами и волосами. — Я был занят маневрами и не мог последовать за тобой.
— И, по-твоему, нам угрожает такое развитие событий?
— Скажу со всей откровенностью: да. Мемнон знает, что встретиться с тобой в поле было бы опасно, так как у него нет достаточно многочисленного войска, чтобы противостоять твоей фаланге, но почти наверняка ему известно, что у тебя немного резервов.
— Откуда ему знать?
— Система осведомителей у персов прекрасная: у них повсюду шпионы, и им хорошо платят. Кроме того, они могут встречаться со многими друзьями и сочувствующими в Афинах, Спарте, Коринфе и прямо здесь, в Македонии. Ему достаточно выждать, а потом развернуть беспокоящие действия на суше и на море у тебя в тылу, и ты окажешься в затруднительном положении, если не в ловушке.
— Ты действительно в это веришь?
— Я только хочу предостеречь тебя, государь. То, что ты затеваешь, совсем не похоже на другие походы.
Корабль вышел из порта и, пеня волны, взял курс в открытое море. Начальник гребцов отбивал ритм, и гребцы сгибали блестящие от пота спины, попеременно погружая и вынимая длинные весла.
Александр задумчиво слушал навязчивый бой барабана и жалобы гребцов, старавшихся выдержать темп.
— Кажется, этот Мемнон всех напугал, — вдруг заметил царь.
— Не напугал, государь, — уточнил Неарх. — Мы просто рассматриваем возможный сценарий — на мой взгляд, наиболее вероятный.
— Ты прав, адмирал: мы особенно уязвимы и слабы на море, но на суше против нас никто не устоит.
— Пока, — сказал Евмен.
— Пока, — согласился Александр.
— И что? — снова спросил Евмен.
— Даже самому сильному флоту нужны порты, не правда ли, адмирал? — проговорил Александр, повернувшись к Неарху.
— Несомненно, но…
— Ты должен захватить все причалы от Проливов до дельты Нила, чтобы отрезать его от берега, — подсказал Евмен.
— Именно, — не моргнув глазом, подтвердил Александр.
Накануне отправления царь вернулся глубокой ночью в Эги, где принес жертвы на могиле Филиппа и поднялся в палаты матери. Царица не спала и в одиночестве при свете лампы вышивала плащ. Когда Александр постучал в ее дверь, она вышла и обняла его.
— Я никогда не верила, что придет этот момент, — сказала Олимпиада, пытаясь скрыть волнение.
— Ты не раз видела, как я ухожу в поход, мама.
— Но на этот раз все не так. В последнее время мне снятся странные сны, которые трудно истолковать.
— Представляю. Аристотель говорит, что сны — это порождения нашего ума и потому ты можешь найти ответ в себе.
— Я искала, но временами, заглядывая в себя, я чувствую головокружение, как от страха.
— И ты не знаешь причины.
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего. Ты моя мать, и ты самое таинственное существо из всех, кого я встречал в жизни.
— Я всего лишь несчастная женщина. А теперь ты отправляешься на долгую войну и оставляешь меня одну. Но тебе было предначертано выполнить нечто необычайное, сверхчеловеческое.
— Что это значит?
Олимпиада повернулась к окну, словно ища образы и воспоминания среди звезд или на лике луны.
— Однажды, до твоего рождения, мне приснилось, что, когда я спала на брачном ложе с твоим отцом, мной овладел какой-то бог, и однажды в Додоне во время моей беременности ветер, шумящий в ветвях священного дуба, прошептал твое имя: Александрос. Все мы рождены смертными женщинами, но некоторых людей ждет не такая судьба, как у других, и ты один из таких, сын мой, я уверена в этом. Я всегда гордилась тем, что я твоя мать, но от этого момент расставания не становится менее горьким.
— Он горек и для меня, мама. Не так давно я потерял отца, ты помнишь? И кое-кто говорит, что видел, как ты надела венок на шею мертвому убийце.
— Этот человек отомстил за жестокие унижения, нанесенные мне Филиппом, и сделал тебя царем.
— Этот человек выполнил чей-то приказ. Почему ты не увенчаешь и его?
— Потому что не знаю, кто это.
— Но я узнаю это рано или поздно и живого прибью к столбу.
— А если на самом деле твоим отцом был бог?
Александр закрыл глаза и вновь увидел, как Филипп падает в лужу крови, увидел, как он медленно, словно во сне, оседает и заметна каждая борозда, которую боль безжалостно прочертила на его лице. И почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
— Если мой отец — бог, то когда-нибудь я встречусь с ним. Но, несомненно, он не сможет сделать для меня больше, чем сделал Филипп. Прежде чем отправиться в поход, я принес жертвы его печальной тени, мама.
Олимпиада возвела очи небу и проговорила:
— Додонский оракул ознаменовал твое рождение; другой оракул, среди пышущей жаром пустыни, назначил тебе другое рождение для неугасаемой жизни. — Она вдруг обернулась и бросилась ему в объятия. — Помни обо мне, сын мой. Я буду думать о тебе днем и ночью. Мой дух будет тебе щитом в битве, он залечит твои раны, убережет во мраке, снимет порчу, спасет от болезней. Я люблю тебя, Александр, люблю больше всего на свете.
— И я люблю тебя, мама, и буду думать о тебе каждый день. А сейчас попрощаемся, потому что завтра на рассвете я отправляюсь.
Олимпиада поцеловала его в щеку, в глаза, в темя и продолжала прижимать к себе, словно не могла оторваться.
Александр ласково освободился от ее объятий и с последним поцелуем проговорил:
— Прощай мама. Береги себя.
Олимпиада кивнула, и из глаз ее скатились две крупные слезы. И только когда шаги царя замолкли в дали коридора, она сумела выговорить:
— Прощай, Александрос.
Она не спала всю ночь, чтобы последний раз посмотреть с балкона, как он при свете факелов облачается в доспехи, надевает на голову шлем с гребнем, опоясывается мечом, берет щит с золотой звездой, пока Букефал ржет и в нетерпении бьет копытом, а Перитас отчаянно лает, безуспешно стараясь сорваться с цепи.
Она неподвижно смотрела, как сын проскакал мимо на своем жеребце, и стояла так, пока стук копыт не затих вдали и его не поглотила темнота.
ГЛАВА 49
Адмирал Неарх отдал приказ поднять царский флаг и трубить в трубы, и огромная пентера легко заскользила по воде. В центре палубы, у основания деревянной мачты, был установлен гигантский барабан Херонеи, и четверо человек огромными, обернутыми кожей колотушками отбивали ритм гребцам, чтобы разносимый ветром барабанный бой был слышен всему плывущему вслед флоту.
Александр стоял на носу в посеребренных латах и великолепном шлеме в форме львиной головы с разинутой пастью. На нем были поножи с чеканкой, а на боку висел меч с рукоятью из слоновой кости, принадлежавший когда-то его отцу. В правой руке царь сжимал ясеневое копье с золоченым наконечником, сверкавшим при каждом движении, как молнии Зевса.
Царя целиком поглотила его мечта. Он подставил лицо ласковому соленому ветру и ослепительному солнечному свету, в то время как все его воины на всех ста пятидесяти кораблях не отрывали глаз от этой великолепной фигуры на носу флагманского корабля, подобной статуе бога.
Но вдруг какой-то звук заставил его вздрогнуть, и Александр напряг слух и беспокойно огляделся. К нему подошел Неарх.
— Что случилось, государь?
— Послушай, разве ты не слышишь?
Неарх покачал головой:
— Нет, ничего.
— Но прислушайся же! Кажется… но нет, это невозможно.
Он спустился с возвышения на носу и прошел вдоль борта, пока не услышал более ясно, но все еще слабо, собачий лай. Царь посмотрел на пенистые морские волны и увидел отчаянно плывущего Перитаса, который уже начинал тонуть.
— Это мой пес! — крикнул Александр. — Это Перитас, спасите его! Спасите его, ради Геракла!
Трое моряков тут же нырнули в воду, накинули на животное веревки и втащили его на борт.
Бедный, совершенно выбившийся из сил пес растянулся на палубе, и Александр, опустившись рядом на колени, стал растроганно ласкать его. На шее собаки оставался обрывок цепи, а лапы кровоточили от долгого бега.
— Перитас, Перитас, — повторял Александр. — Не умирай.
— Не беспокойся, государь, — заверил его войсковой ветеринар. — Он просто смертельно устал.
Высохнув и согревшись под солнечными лучами, Перитас стал подавать признаки жизни, а чуть позже все снова услышали его голос.
В это время Неарх коснулся рукой плеча царя:
— Азия, государь.
Александр вскочил на ноги и бросился к носу: перед ним вырисовался азиатский берег, изрезанный маленькими бухтами и усеянный приморскими деревушками меж лесистых холмов и залитых солнцем пляжей.
— Готовимся к высадке, — сказал Неарх.
Моряки спустили парус и приготовились бросить якорь.
Корабль продвинулся еще немного, рассекая пенистые волны большим бронзовым тараном, и Александр задумчиво смотрел на приближающуюся с каждым мигом землю, словно давно лелеемые мечты, наконец, становились явью.
Капитан крикнул:
— Суши весла! — и гребцы подняли весла, с которых текла вода.
Корабль продолжал двигаться к берегу по инерции. Вблизи берега Александр разбежался по палубе и со всей силы метнул копье.
Древко с острым наконечником полетело по широкой параболе в небо, сверкая на солнце, потом склонило острие вниз и, набирая скорость, устремилось к земле, пока, вибрируя, не воткнулось в Азию.
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
Моим намерением при написании этого «романа об Александре» в современном ключе было рассказать наиболее реалистичным и увлекательным образом о самом грандиозном приключении всех времен, однако, не отказываясь ради этого от максимальной верности источникам, как литературным, так и материальным.
Я избрал для повествования довольно современный язык, поскольку эллинский мир был во многих отношениях «современным» — в выразительности искусства, в архитектурных инновациях, в научно-техническом прогрессе, во вкусе к новому и необыкновенному, — стараясь, тем не менее, избегать в выражениях явных анахронизмов. В военной области, например, я использовал современные термины, такие, как «батальон» и «военачальник» вместо «лох» и «стратег», которые могли бы вызвать раздражение у многих читателей, а в медицинской области — слова вроде «скальпеля» для обозначения хирургического инструмента, широко засвидетельствованного археологией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39