— Об этом не стоит говорить, Маргарита! Идем!Он вышел с ней из гостиницы, и ни один из товарищей мостовщика не осмелился остановить его. На обратном пути Маргарита со слезами сообщила ему о том, что узнала от хозяина.Бачиоки, воспользовавшись искусством Габриэли Беланже для своих целей, устранил ее по решению черного кабинета. Она принадлежала к числу исчезнувших, которых в то время было очень много.Маргарита и Хуан беспрепятственно достигли улиц Парижа; после его поступка в гостинице «Маникль» никто из ее гостей не решился вступить с ним в бой.Но на площади, перед бульваром Сен-Мартен, какая-то сгорбленная фигура не спускала глаз с беззаботно шедших Маргариты и Хуана.Это был полицейский агент Мараньон. XIX. МАСКАРАД Впечатление, произведенное неожиданным появлением сумасшедшей мексиканской императрицы на жаждущих удовольствий легкомысленных членов тюильрийского общества, давно уже было забыто; даже изгнание испанской королевы не было сочтено дурным предвестием.Императорский двор в Париже утопал в удовольствиях. Как же было думать и переживать! Какое дело «черному человеку, который лжет», и прекрасной испанке до общественных нужд! Было сделано много приготовлений, чтобы потушить всякий зародыш неудовольствия и беспокойства.Людовику Наполеону некогда было заниматься предложениями министров и советников, всеми обедами, балами, ужинами, всеми придворными праздниками, и откуда было взять столько времени для посещения оперы, для прогулки по морскому берегу в Биарице и для летнего пребывания в Сен-Клу!Наступившие в это время перемены в министерстве обещали народу золотые горы, но несчастные французы, как и следовало ожидать, оказались обманутыми. Превосходнейшего герцога Грамона считали самым неспособным из всех, которых только можно было найти, а почтеннейший Эмиль Оливье был человек, про которого больше ничего нельзя сказать, как только то, что его грушевидное лицо украшалось коротко остриженными бакенбардами, что он носил очки, был сыном того Оливье, отец которого сделался жертвой террора во время декабрьских дней, и что он в 1870 году требовал войны, как и другой, бывший после него, «благодетель народа, Гамбетта!»Но не станем опережать время.Императорский двор удалился в Сен-Клу и там устраивал такие же празднества, как и в Фонтенбло.В Сен-Клу ничто не мешало! Сюда не проникал ни один звук неудовольствия, ни один вздох страдания, здесь не видно было голодных рабочих, просящих подаяния матерей; здесь едва выслушивались предложения преданных министров, и эти благородные мужи нежно заботились о том, чтобы не расстраивать прекрасных дней в Сен-Клу неблагозвучными тонами неудовольствия и правды!По их уверениям, вся Франция наслаждалась счастьем, благосостоянием, довольством и питала любовь к Людовику Наполеону и к его более и более берущей верх супруге, а также к императорскому принцу, обыкновенно называвшемуся «Люлю» и ставшему к этому времени хотя слабым, но довольно большим мальчиком, и бывшему уже в чине лейтенанта. Пороху он еще не понюхал, это должно было случиться при Саарбрюкене, где глубоко тронутые гренадеры проливали слезы о том, что у Люлю хватило настолько храбрости, чтобы отыскивать на довольно порядочном расстоянии лопнувшие гранаты и класть их в карман.В это время, о котором мы будем теперь рассказывать, он забавлялся в Сен-Клу велосипедом, который был тогда еще в новинку.Император часто хворал, но чем более он страдал, тем более шумными и блестящими были праздники, с помощью которых старались скрыть от парижан настоящее положение дел. Людовик Наполеон еще настолько мог владеть собой, что всегда являлся на этих праздниках, которые были так рассчитаны и обдуманы, что давали ему возможность совершенно свободно показываться на них.Вдруг он так опасно заболел, что Пелатон, бывший до этого времени его лейб-медиком, впал в немилость и вынужден был уступить свое место другим врачам.Но никто не должен был знать об опасном положении Наполеона, и не было более ловкой актрисы, чтобы скрыть это обстоятельство, чем Евгения.Евгения, уже Приготовившаяся взять в случае внезапной кончины императора бразды правления за малолетством принца, нашла средство скрыть отсутствие своего супруга на предстоящем празднике, который она не хотела откладывать, поскольку это неприятное известие долетело бы в несколько минут из Сен-Клу в Париж.— Устроим маскарад, — предложила она обер-церемониймейстеру и государственному казначею. — Это будет новинка.И отсутствие императора, думала она, будет ловко скрыто.Удивляясь благоразумию императрицы, приближенные согласились с ней и не переставали удивляться находчивости, с какой Евгения придумывала для своих гостей и двора различные удовольствия.Маскарад!С каким чувством супруга Людовика Наполеона наряжалась к этому маскараду, когда ее супруг, император, был опасно болен? Что было у нее тогда на душе, когда она надевала бархатную маску и велела подать себе бриллиантовую диадему?Любви Евгения не знала — любовь, как она сказала однажды Олоцага, была тормозом ко всему великому и возвышенному! Но это были, может быть, боязнь, мучительные ожидания, которые спорили с ее ярким разноцветным убором — уйди Людовик Наполеон неожиданно из жизни, и все здание рухнуло бы с грохотом.Маскарад начался!Гости, одетые в разноцветные драгоценные наряды, прогуливались по залам, террасам замка и по аллеям парка; оживленные дорожки парка освещались громадными канделябрами, факелами, деревья до самых вершин были обвешаны маленькими разноцветными фонарями, дававшими волшебное освещение; во мху горели маленькие лампочки в виде цветов; большую поляну, где танцевали кадриль a la Louis XIV, ярко освещал электрический свет; на берегу ручья непрерывно горели огненные колеса и вензеля, пучки лучей которых отражались в темной воде.Вблизи террасы были разбиты разноцветные шелковые палатки, в которых были устроены буфеты: в одном шампанское лилось рекой, в другом драгоценнейшие французские, рейнские, испанские и венгерские вина, в третьем подавали плоды и восточные лакомства, в четвертом мороженое и освежительное желе.Три оркестра в различных местах парка играли самые лучшие пьесы, так что гуляющие замаскированные пары везде находились под влиянием очаровательных звуков; запах цветов, приносимый легким ночным ветерком, наполнял аллеи, и над всем этим великолепием — безоблачное звездное небо.Здесь, смеясь и болтая, прохаживались обольстительные фигуры, там на дорожках и на поляне они, дразня друг друга, беззастенчиво обнимались — маски уничтожили и те границы приличия, которых обыкновенно придерживались при этом дворе; маски и наряды были выбраны с обдуманным кокетством; бархат, шелк, золото и драгоценности, казалось, потеряли здесь свою цену, все искусство туалета было направлено к тому, чтобы раздражить чувственность; красивые формы выставлялись, напоказ и так мило были закрыты, что, казалось, здесь совершались вакханалии.И мужчины не уступали дамам в желании нравиться. Костюмы шились с тем, чтобы подчеркнуть достоинства фигуры. Театрально-рыцарские костюмы с гербами, шитыми шелком и золотом, шапочки, на которых развевались драгоценные перья, узкое, белоснежное трико, казалось, очень нравились; были также и испанские костюмы, домино в тяжелых шелковых мантиях, римские нобили.Самый красивый и со вкусом выбранный туалет принадлежал, без сомнения, княгине Меттерних — ей следовало вручить пальму первенства. Она выбрала прелестный костюм албанки, столько же романтический, сколько и привлекательный. Ярко-красный шелковый, богато вышитый золотом корсет обтянул ее восхитительную талию.Белые, как снег, шея, грудь и плечи были закутаны в прозрачные, как облако, кружева, стоившие несколько тысяч франков. Прекрасные, густые волосы были живописно переплетены, наподобие короны, шелковой лентой, между тем как роскошные локоны падали на плечи; золотая стрела, осыпанная бриллиантами, придерживала диадему на голове.На груди висел великолепный амулет, камни которого играли всеми цветами радуги. Тяжелое красное платье падало роскошными складками к маленьким ножкам, обутым в белые маленькие сапожки, разукрашенные красными и золотыми петлями.С княгиней шел военный министр Лебеф, одетый в костюм дожа. Он был красивый мужчина, хотя немножко глуп и с претензиями.С истинно французской галантностью предложил он свою руку княгине, и они пошли по заманчиво освещенным дорожкам парка.Они говорили тихо; предметом разговора, казалось, было таинственное приключение, о котором говорили с предосторожностями.— Когда третьего дня доложили о смерти маркиза Фульда, я была поражена, ибо еще в этот самый вечер видела его в зале принца Наполеона и даже в весьма хорошем расположении духа, — проговорила княгиня.— Маркиз был ловкий комедиант! Когда он смеялся, можно было заметить глубокую грусть в его глазах; когда он был молчалив, то обдумывал план; который сулил ему счастье в будущем, — говорил Лебеф.— И вы думаете, что он…— Пустил себе пулю. Я вчера "видел рану в его груди.— Ужасно! Это послужит новым поводом к толкам о внезапной смерти его жены и ребенка.— Угрызение совести, — сказал дож, пожимая плечами. Прекрасная пара исчезла в темных дорожках парка.Двое черных рыцарей, совершенно одинаковых, так что их трудно было различить, когда они являлись поодиночке, стояли под густой тенью раскидистого каштана. На них были черные бархатные с перьями береты, черные короткие плащи, маски и такого же цвета панталоны, черные чулки и башмаки. У каждого на боку висел меч, даже золотые концы ножен были одинаковы. Они наблюдали из своего темного убежища, замечая все, что вокруг них совершалось.— Княгиня Меттерних и Лебеф, — прошептал один в то время, когда албанка и дож прошли мимо.— Смотрите туда, — отвечал второй тихо, взяв своего спутника за руку, — эта дама в дорогом бальном наряде с бриллиантовым крестом на груди, закрытой дорогим кружевом, должна быть императрица…— А камергер в древнефранцузском костюме, в напудренном парике и с саблей на боку — Бачиоки; он разговаривает с Евгенией.— И даже очень интимно.— Они строят новые планы.— Тише, может быть, услышим что-нибудь из их разговора.— Ты прав, это он.Оба черных рыцаря замолчали. Евгения и Бачиоки приблизились.— Это, вероятно, ошибка, господин государственный казначей…— Можете поверить моим словам! Генерал Олимпио Агуадо здесь, между масками. Я его видел и узнал. Он с ног до головы одет в черное.— Он здесь? Невозможно! — прошептала Евгения. — Но как вы узнали его под маской?— По его шпаге, — отвечал Бачиоки.— Это очень странно!— И однако для меня несомненно.— Говорите откровенно, граф.— Несколько часов тому назад я получил письмо…— От Олимпио?Бачиоки, камергер времен Людовика, пожал плечами.— Напрасно искал я подписи под этим письмом…— Очень таинственно. Каково его содержание?— Приглашение явиться на этот маскарад не с легкой шпагой, но, если мне дорога жизнь, с офицерской саблей.— Что означает этот вызов?— Не что другое, как только то, что черный рыцарь, на боку которого я заметил офицерскую саблю, назначил мне здесь дуэль!— Дуэль? Здесь, в парке Сен-Клу, на глазах императора?— Вы знаете дона Агуадо!— Вы правы, граф, я знаю этого неуязвимого, смелого врага нашего дела…— Тогда вы поверите моим словам.— На что вы решились?— Жду вашего приказания!Евгения задумалась на минуту. Если бы бархатная полумаска не скрывала ее лица, то можно было бы заметить выражение бесконечной ненависти и вместе с тем чувство бессилия. Глаза ее сверкали, маленькие рук» судорожно сжимались.— Вы заменили шпагу саблей? — спросила она.— Да, на всякий случай.— А другие меры приняты?— До сих пор еще нет.— Вы хотите напомнить мне их бесполезность в отношении дона Олимпио.— Я не хотел бы ничего предпринимать здесь.— Есть ли поблизости верные люди?— Только дворцовая стража. Около ста пятидесяти зуавов.— Выберите из них двадцать самых решительных, держите их поблизости, и как только черный рыцарь неприязненно встретит вас, пусть они бросятся на него, — сказала Евгения тихо, и в ее голосе слышалось беспокойство, он дрожал.— Но волнение? — заметил Бачиоки.— Пусть зуавы будут не при вас, а при мне. Я сама позабочусь обо всем.Бачиоки откланялся императрице, которая подошла к герцогине Боссано; обе дамы направились к дворцовой террасе и остановились здесь, непринужденно болтая о похождениях масок.Праздник был в полном разгаре, когда оба черных рыцаря, оставя незаметно тень каштанов, расстались.В залах наслаждались вином, предавались удовольствиям. Маленькая, прелестная графиня д'Э в костюме восхитительного пажа постоянно смеялась и веселилась, бегая под руку с генералом Кастельно; это была одна из придворных дам, которая вся отдавалась увеселениям.Кастельно, видимо, был очень доволен пленительной девушкой в платье пажа и смотрел с возрастающей страстью на свою обворожительную спутницу, которая, будучи уже довольно возбуждена, охотно следовала за ним.Генерал провел прекрасную графиню через шумную толпу масок к отдаленным, темным дорожкам парка; здесь он мог привлечь к себе прекрасное создание и с небольшим трудом снять с него полумаску, чтобы было удобно приникнуть к пылающим губам.Прелестная придворная дама вначале сопротивлялась страстному ухаживанию генерала, однако он скоро ее победил и исполнил ее тайное желание, покрывая ее лицо поцелуями и прижимая ее обворожительный стан к своей груди. Для того она и выбрала такую маску, которая так подчеркивала ее красоту.Но мы не должны останавливаться на этой счастливой паре — таких было много в обширном парке Сен-Клу. К сожалению, мы не можем знать, до чего простиралась смелость генерала и уступки прекрасной графини, потому что во время объятий этой пары в двух местах парка совершались другие события, свидетелями которых мы должны быть. Страсть и увлечение избрали себе более темные места парка, на других текла кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69