Остерегайтесь еще раз когда-нибудь повторить эти слова. Тогда вы погибли.
Мариэтта в отчаянии закрыла лицо руками и заплакала.
— И это мне приходится слушать на старости лет, — проговорила она, рыдая.
— Запомните раз и навсегда, что я вам скажу, — сурово продолжал Жюль Гри. — Мальчик постоянно будет считаться вашим сыном, но я сохраню над ним неограниченную власть, и не смейте больше никогда говорить о его происхождении. Ваши слова на эту тему будут смертным приговором для мальчика. Вы так же хорошо знаете, что никто и никогда не должен ничего о нем слышать. Если вам дорога его и ваша собственная жизнь, то умейте молчать и покоряться.
— Тяжко мне переносить мое новое горе! — сказала старая Мариэтта, молитвенно складывая руки. — О, Господи, зачем ты посылаешь мне такое испытание?
Старушка, вся дрожа, ушла к себе и, упав на колени, просила Бога помочь ей и научить перенести новое страдание.
Между тем Жюль Гри сам отвел лошадь в конюшню, шепотом осыпая непокорного кастеляна ругательствами и клянясь по заслугам наказать его.
Уже начало темнеть.
Жюль Гри расположился в выбранных им лучших комнатах замка и заставил Мариэтту подать ужин.
Старушка повиновалась, скрепя сердцем. Новый управляющий распоряжался как настоящий, полновластный хозяин.
Маленький Луи робко забился в уголок в своей комнатке, боясь, как бы этот незнакомый человек опять не начал бить его.
Мариэтта пришла к мальчику, взяла его к себе, приласкала и ободрила, потом дала ему, как обычно, поужинать и уложила спать.
Ей было невыразимо жаль бедного ребенка, которого она любила как родного сына. Со слезами глядела она на него.
Что же с ним будет, если она умрет, гели их вдруг разлучит какое-нибудь неожиданное обстоятельство?
Какой жестокой участи подвергнется несчастный ребенок, оставшись на руках у грубого, бесчувственного человека, которому, по-видимому, поручено мучить его и физически, и нравственно.
Страшно было доброй старой Мариэтте думать об этом. Она с удовольствием ушла бы вслед за своим покойным мужем, если бы горячая любовь не связывала ее с милым названным сыном, из-за которого ей еще предстоит пережить немало тяжелых дней.
Луи и новый управляющий еще спали, когда в дверь Мариэтты кто-то тихонько постучался.
Она отворила.
Перед ней стоял Баптист Раналь. Мариэтта испугалась его мрачного, изменившегося лица.
— Господи… что случилось? — шепотом спросила она.
— Ничего, мадам Мариэтта, пока еще ничего, — тихо ответил старик, — но если мне придется еще ночь провести в одном доме с новым управляющим, то что-нибудь может случиться… Поэтому я лучше уйду.
— Но, Раналь, у вас ведь ничего нет дурного на уме?
— Есть, мадам Мариэтта. Я думаю, что лучше всего было бы разбить череп новому управляющему, тогда сразу по крайней мере все кончилось бы.
— Бог с вами, Раналь! Что вы говорите! Посмотрите на себя, ведь вас узнать нельзя! У вас совсем другое лицо стало, глаза горят…
— Если я еще одну ночь останусь в замке, у нас случится беда. Я решил уйти и пришел с вами проститься. Пока мы жили здесь одни, все шло мирно и хорошо, теперь все переменилось, я не в силах перенести такое. Но скажите мне, пожалуйста, мадам Мариэтта, ведь вы хозяйка здесь и мать вашего мальчика, неужели новый управляющий поступает так с вашего разрешения? Неужели вы дали ему право мучить и наказывать вашего Луи? Рыцарь Раймонд, я думаю, не раз перевернулся бы в могиле от гнева. Не сердитесь на меня, пожалуйста, скажите, неужели вы в самом деле позволите это управляющему?
— Не спрашивайте, Раналь, — ответила Мариэтта, отворачиваясь, — я ничего не могу сказать вам.
— Не можете? — с удивлением спросил старик. — Так вас этот человек взял в свои руки? Боже мой, да что же за сила у него, что вы, хозяйка дома и мать ребенка, не можете ни слова ответить ему и запретить то, что вам не нравится?
— Ничего не могу вам объяснить, добрый Раналь, хотя я очень хотела бы вам рассказать все, мне тяжело молчать. Но — это глубокая тайна, я не имею права выдать ее.
— Тайна… ну, в таком случае я не буду расспрашивать, — сказал старик. — Жаль, что между нами вдруг появились тайны и поселили горе в нашей мирной жизни. А больше всего мне жаль вас, Мариэтта. Я ведь хорошо вижу, как вы страдаете в душе.
— Что делать, Раналь. Не в моих силах изменить что-нибудь в этом деле.
— Для меня эта перемена равносильна смерти управляющего, и я не уверен, выдержу ли я второй раз такую выходку с его стороны, как сегодня, и потому я предпочитаю уйти отсюда.
— Как, Раналь? Неужели вы в самом деле хотите уйти из замка?
— Жаль и тяжело… но что делать. Лучше мне уйти, чем убить его. Как много лет я мирно прожил здесь, — продолжал старик тихим дрожащим голосом, — никогда мне и в голову не приходило покинуть этот старый замок, но теперь все изменилось, так изменилось, что старому Раналю нет больше места в доме, лучше ему добровольно уйти.
— Вижу по вашим словам, что вам тяжела разлука, Раналь, и мне она тяжела, потому что вы всегда были мне верным, добрым помощником. Нам не приходилось жаловаться друг на друга, мы всегда жили мирно и дружно. Куда же вы думаете уйти, Раналь?
— Куда идти слабому седому старику? Не новое же место искать, кто меня возьмет? Я уже и стар и слаб, а всякий ищет молодого здорового работника. Старик всеми покинутый, — его стоит просто пристукнуть, вот и все.
— Что вы говорите, Раналь? Не грешите, — с упреком сказала Мариэтта.
— Ну, вот я и решил уйти в старый блокгауз в лесу, там мне, я думаю, будет спокойно и хорошо.
— Но, зимой как же, Раналь? Ведь этот сарай наполовину развалился, вам будет холодно.
— У меня выносливый организм, я починю сарай, запасусь дровами и устроюсь, насколько возможно.
— Подумайте хорошенько, Раналь. Вы хотите оставить меня совсем одну.
— Ну, Мариэтта, у вас есть теперь помощник — новый управляющий.
— Вы сердитесь на меня, Раналь, я слышу упрек в ваших словах. Но вы ошибаетесь. Какое несчастье, что я не могу сказать вам всего. Вы думаете, что я заодно с управляющим. Не буду я вас разуверять, Раналь. Прощайте, мой добрый Раналь, дай вам Бог спокойно и мирно жить в вашем новом доме.
— Ведь это недалеко, мадам Мариэтта, вы, может быть, когда-нибудь зайдёте ко мне с вашим милым мальчиком.
— Непременно! Я ведь не могу сделать, как вы, и уйти из замка. Я должна терпеть до конца, чтобы ни случилось. Прощайте, Раналь, не поминайте лихом.
— Да сохранит вас Бог, мадам Мариэтта! Благодарю вас за все, что вы мне за это время сделали хорошего. Поверьте, мне очень трудно уходить от вас, но так надо… Да благословит вас Бог.
Старый Раналь пожал руку мадам Мариэтте и ушел.
Она подошла к окну и серьезно посмотрела ему вслед.
XVII. ЭШАФОТ НА ПЛОЩАДИ ДЕ-СЕРРО
Маркиз де Сен-Марс и его товарищ де Ту уехали в Лион, самый значительный город во Франции после Парижа, чтобы возглавить там заговор.
У них было много сторонников между самыми знатными вельможами города, и они надеялись нанести меткий удар кардиналу.
Кроме того, они привезли с собой известие, что король на их стороне.
В Лионе все уже было готово, оставалось спровоцировать народ, заставить солдат принять их сторону и затем идти на союзников кардинала.
Сен-Марс и де Ту были так уверены в успехе своего замысла и в общем недовольстве, что им и в голову не приходила возможность неудачи или какой-нибудь личной опасности.
Они поклялись свергнуть ненавистного кардинала, заручились тем, что в Париже, на севере в Бордо, в Испании, по первому сигналу заговорщики поднимутся везде, а если Ришелье вышлет против солдат, то они не испугаются, сами возьмутся за оружие и заставят его сдаться.
Кардинала надо свергнуть, лишить власти, убить! Это был общий лозунг, военный клич заговорщиков, во главе которых, кроме герцога Орлеанского, Сен-Марса и де Ту, были, как нам известно, маршал Марильяк, герцог Бульонский и много родовой знати.
В ту ночь, когда планы Марии Медичи были раскрыты кардиналом, Сен-Марс и де Ту пригласили своих сообщников в Лион, в один из домов на Сен-Клерской набережной Роны.
Этот огромный дом, похожий на дворец, стоявший в лучшей части города, принадлежал одному богатому буржуа, принимавшему участие в заговоре против кардинала из-за того, что Ришелье назначил посланником не его, а одного из своих приближенных. Он обещал склонить большинство народа на сторону заговорщиков.
Была глубокая ночь. На улицах и площадях огромного города Лиона все стихло и опустело, лишь изредка, кое-где, торопливо проходил какой-нибудь прохожий, закутанный в плащ.
В доме на Сен-Клерской набережной Роны собралась многочисленная родовитая знать.
В заднем флигеле большого здания для тайного сборища был отведен огромный зал.
Он был уже полон, новые члены собрания все еще приходили. Дверь все время не закрывалась.
Было уже далеко за полночь, когда Сен-Марс и де Ту, вдохновители и лидеры восстания, обратились к присутствующим с красноречивой речью, воодушевившей всех и заслужившей общее одобрение.
Но в ту минуту, когда Сен-Марс и де Ту громко крикнули: «Долой Ришелье! Смерть кардиналу!» — двери вдруг распахнулись.
Все с удивлением и ужасом смотрели в коридор, где при свете факелов стали видны мундиры солдат.
— Измена! — пронеслось в толпе заговорщиков, — дом оцеплен, нас заманили в ловушку!
Всем одновременно пришло в голову, что маркиз Сен-Марс и де Ту были союзниками кардинала и нарочно зазвали их в этот дом, чтобы передать их в руки кардинала.
Послышались разъяренные крики.
В зал вошло несколько офицеров.
— Собрание закрыто! — вежливо обратились они к заговорщикам, — от имени короля просим господ присутствующих оставить зал.
Общее смятение было так велико, что после этих слов каждый торопился уйти поскорее.
Один офицер подошел к Сен-Марсу и де Ту и показал приказ с королевской подписью об аресте.
— Господа, я вас арестую! — сказал он.
— Как? Что это значит… как смеют… — вскричал, побледнев, Сен-Марс.
— Прошу вас прочесть приказ и следовать за мной! — Маркиз сжал кулаки.
— Королевская подпись!.. — сказал он, рассмеявшись, с горькой иронией. — Ришелье и в последнюю минуту перехитрил нас!
Зал опустел.
Выходы заняты были гвардейцами.
Всякое сопротивление было бесполезно. Сен-Марс и де Ту отдали офицеру шпаги и сошли вслед за ним вниз, к подъезду, где уже ждала карета. Их привезли в мрачную городскую тюрьму и посадили в разные камеры под строжайший надзор.
Оба арестованные в мрачном раздумье ожидали решения своей участи, впрочем, они и сами сознавали, что предвидеть ничего хорошего нельзя было.
Против них был затеян процесс, как против государственных преступников, и состав суда был назначен самим кардиналом.
Свидетели подтвердили обвинения. Восклицание «долой кардинала!» слышали офицеры, явившиеся арестовать заговорщиков.
Судьям было вполне достаточно этих доказательств, чтобы через несколько дней объявить приговор.
Когда его утвердили в Париже, в камеру к заключенным вошел председатель суда с несколькими офицерами и Лионским палачом.
Увидев высокого мужчину в широком черном плаще, с непроницаемым и неподвижным, как камень, лицом, с холодно смотрящими на арестанта глазами, Сен-Марс догадался о решении суда.
Судья прочел сначала маркизу, а потом и его товарищу де Ту, что, следуя правилам закона, им назначена смертная казнь, которая совершится на открытой площади, перед всем народом для исключения в будущем подобных попыток.
Казнь должна совершиться на следующее утро.
Сен-Марса спросили, нет ли у него какой-нибудь просьбы.
— Да, — ответил он слегка дрожащим от волнения голосом, — у меня есть два желания. Во-первых, я хочу провести последние часы вместе с моим товарищем, а во-вторых, чтобы передали герцогу Орлеанскому, что я проклинаю и презираю его. Этот негодяй склонил нас к измене, а потом бросил.
Первое желание маркиза исполнили.
Он провел последние часы с де Ту в одной камере, где с ними всю ночь пробыли два духовника, напутствуя приговоренных к смерти.
Сен-Марс был в необычайном волнении.
Он никак не мог понять, каким образом от них ускользнула победа, которая была почти у них в руках. Что случилось в Париже? Кто выдал все кардиналу? Каким образом он мог узнать все подробности подготовки к восстанию?
Эти вопросы мучили маркиза, не давали ему покоя.
Друг его был гораздо спокойнее и покорно подчинялся своей участи. Изменить ее он не мог, следовательно, надо было мужественно встретить смерть.
Вместо того, чтобы содействовать падению Ришелье и торжествовать победу над ним, они расплачивались собственными головами за общее дело.
Духовники под строгим секретом передали им, что герцог Орлеанский и королева-мать ночью бежали из Парижа, и никому не известно, куда они скрылись.
— Итак, кардиналу удалось склонить на свою сторону короля и уничтожить всех своих противников! — воскликнул Сен-Марс, — победил затравленный всеми собаками дипломат… Этот министр, не щадивший ничего для достижения своих целей. Он победил, а мы расплачиваемся жизнью за общее дело!
— Встретим смерть гордо и мужественно, друг мой, — сказал де Ту. — Если нас и не назовут мучениками, то, все-таки, мы умрем как поборники идеи и жертвы прихоти кардинала. Простимся с землей, примиримся с небом и твердо, рука об руку, встретим смерть.
Друзья проговорили между собой всю ночь, потом стали на молитву вместе с монахами, явившимися проводить их на казнь.
Чуть забрезжило утро, улицы Лиона еще были в свинцово-сером полусвете, обычном переходе от ночи к утру в пасмурные дни, со всех сторон толпы народа стекались к большой площади Де-Серро, где всегда совершались казни.
Помощники палача ночью выстроили эшафот, издали черневший в утреннем тумане.
Народ спешил посмотреть, как будут казнить двух знатных государственных преступников. Бежавшим толпам людей было все равно, справедлив или несправедлив приговор — их интересовало лишь необыкновенное зрелище!
Шли старики и молодые, мужчины и женщины, девушки и дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49