Длинные белые пальцы графини не ограничились парой печений.
«Должно быть, она принадлежит к тому типу женщин, которые могут хоть весь день есть мучное и сладкое, не прибавляя в весе ни фунта», — с завистью подумала Элизабет.
— Вы до сих пор так и не сказали, чем вызван ваш визит.
— Мне хотелось получше узнать женщину, осмелившуюся шантажировать моего сына. И которая потом милостиво согласилась танцевать с ним на балу.
Элизабет сжалась при воспоминании о бестактности, которую позволил себе лорд Инчкейп.
— Для меня это честь, а не милость.
— Многие бы с вами не согласились.
— Каждый волен думать что хочет.
— Мне кажется, вы недооцениваете преподавательские способности Рамиэля, впрочем, как и собственные таланты, но это касается только вас и моего сына. А теперь расскажите, пожалуйста, о себе. Я так много читала о вас в газетах.
Имя Рамиэля больше не упоминалось. Элизабет не знала, испытывала ли она от этого облегчение или разочарование. К тому времени как они выпили уже по три чашки чая и опустошили целое блюдо печенья, Элизабет казалось, что она знала графиню всю жизнь. Когда мать Рамиэля надела перчатки, Элизабет стало искренне жаль, что она уходит. Пребывая под впечатлением от беседы, она предложила:
— Приходите, пожалуйста, еще, я чудесно провела время.
Графиня улыбнулась в ответ самой очаровательной улыбкой.
— С удовольствием, но и вы, в свою очередь, должны пообещать, что заглянете как-нибудь ко мне на чай. Вся жизнь, в сущности, сводится к проблеме выбора, Элизабет. Вы не можете жить, все время руководствуясь мнением других.
— Я в состоянии принимать собственные решения, — сухо заметила Элизабет. — Просто мне кажется неразумным бывать у вас, зная, что в любой момент я могу встретить там вашего сына.
Графиня вздохнула, словно ответ Элизабет ее разочаровал.
— Как же вы еще молоды!
— Мне уже тридцать три года, мадам. Уверяю вас, я совсем не так молода, как вам кажется.
— Мне уже пятьдесят восемь, и уверяю вас, для меня вы все еще молоденькая девушка. Сколько вам было лет, когда вы вышли замуж?
— Семнадцать.
— Тогда вы ничего не знаете о мужчинах.
— Смею вам напомнить, графиня, что мой муж не только канцлер казначейства, но еще и мужчина.
Графиня кивнула.
— Значит, Мухаммед ошибался, — пробормотала она.
— В чем?
Графиня улыбнулась:
— Если вам захочется поболтать, двери моего дома всегда открыты для вас.
— Я пила чай с Элизабет Петре.
Рамиэль резко поднял голову и посмотрел на мать.
— Миссис Петре тебя пригласила?
— Нет.
— Значит, ты пришла сама, — произнес Рамиэль ровным, не терпящим возражений голосом. — Зачем?
Графиню не остановил резкий тон сына.
— Ты попросил меня взять тебя с собой на бал к Изабель и познакомить с женой канцлера казначейства. Естественно, мне стало любопытно. Тем более что знакомство состоялось. Элизабет сказала, что пришла к тебе с просьбой научить ее премудростям любви.
— Дьявольщина! — не удержался Рамиэль.
Кончики ушей у него горели. Он не знал, что смутило его больше: осведомленность матери об их с Элизабет уроках или то, что он все еще был способен смущаться — уже второй раз за два дня.
Графиня подняла брови, ее серые глаза вспыхнули озорным огнем.
— Приятно узнать, что я могу еще тебя удивить, Рамиэль.
— Тогда ты оказалась в хорошей компании, Элизабет тоже полна неожиданностей, — сухо сказал он.
— Она еще не знает?
Рамиэль не стал притворяться, что не понимает, о чем идет речь.
— Нет.
— И ты не можешь ей об этом сказать?
— Нет.
— Это расстроит ее.
Да, Элизабет будет расстроена, многое может ее расстроить.
— Она пыталась соблазнить своего мужа.
— Великий Аллах, мама! — Рамиэль попытался сдержать приступ ревности. Она предпочла довериться матери, а не ему. — Элизабет поведала тебе об этом за чашкой чая?
— В этом не было необходимости. Я просто спросила, хорош ли ты в роли наставника, а она ответила, что некоторым женщинам суждено быть верными подругами своих мужей и матерями их детей, а не любовницами.
Рамиэль мрачно смотрел на красно-желтые шелковые подушки, громоздившиеся на встроенном под окном гостиной диване. Темная ночь широкой полосой продвигалась по серому небу. Он вспомнил, как обнимал Элизабет за талию на благотворительном балу, как ощущал под своими ладонями ее тело, туго стянутое корсетом. Он вспомнил, как напряглись ее соски под серым бархатным платьем, когда она держала кожаную копию фаллоса. Наконец, он вспомнил ее слова: «Он не хочет меня, можете быть довольны».
— Она ошибается, — пробормотал он, даже не заметив, что рассуждает вслух.
— Я с тобой полностью согласна. Элизабет заслуживает большего, нежели просто нянчить детей и дружить со своим мужем. Мне знакомы такие женщины.
— Я не позволю ему обижать ее.
— Ты сейчас говоришь как сын шейха.
Рамиэль откинул голову.
— Ты хотела сказать — как бастард.
— Ты хороший человек, сынок.
Серые глаза графини проницательно смотрели на Рамиэля. Иногда ему казалось, что он затевает бесполезную борьбу, пытаясь скрыть от нее правду. В такие минуты он чувствовал, что она уже все знает.
— Как Элизабет?
Рамиэль встал с роскошного бархатного дивана. Беспокойно пройдясь по комнате, он подошел к камину, облокотился о мраморную полку и уставился на огонь.
— Она спрашивала обо мне?
— Она боится тебя.
Рамиэль повернулся лицом к матери. Огонь ярким пламенем вспыхнул за его спиной.
— Я никогда не причиню ей вреда.
Графиня пристально посмотрела на него.
— Я верю тебе. Я сказала Элизабет, что дверь моего дома всегда открыта для нее.
Значение этого предложения не ускользнуло от внимания Рамиэля.
— Ты предлагаешь ей свою дружбу?
— Я уже это сделала.
— Ты примешь ее как дочь?
Графиня подняла искусно подведенные брови.
— А ты что, собираешься предложить ей руку и сердце?
— Даже в Аравии женщине полагается иметь только одного мужа, — парировал Рамиэль.
— Ты, наверное, знаешь, что ее мать — дочь епископа, — многозначительно заметила графиня, словно это имело какое-то значение.
— Нет, я этого не знал.
— Именно поэтому Эндрю избрали в парламент, благодаря связям ее отца.
— Откуда ты столько знаешь о семье Элизабет?
Легкая дымка заволокла серые глаза графини.
— То, что я выжила после похищения и рабства, Ребекка Уолтерс восприняла как личное оскорбление. Ну а мое возвращение в Англию, да еще с ублюдком в придачу, она сочла просто возмутительным.
Иногда Рамиэль забывал, что пришлось пережить его матери. В Англии маленького Рамиэля она окружила любовью и лаской, в то время как сама была вынуждена бороться с презрением и нападками высшего общества.
— Я многое узнала об этой женщине, — сказала графиня.
— Но ведь она не смогла одержать над тобой верх, — мягко заметил Рамиэль.
Графиня улыбнулась улыбкой, полной цинизма, сарказма и чувства удовлетворения.
— Нет, она меня не сломила. Моя репутация была испорчена, но знатность и богатство сделали меня модной. И чем злее становились нападки Ребекки, тем больше росла моя популярность. Вот уж действительно, людям, мнящим себя безгрешными, не следует бросать камни в других. Я кое-что узнала о ее прошлом… и в отместку пустила о ней слух. Твоя мама очень злая женщина.
Рамиэль не мог удержаться от смеха. В его понимании такие добропорядочные ханжи, как маркиза, или светские львицы, ищущие острых ощущений в его постели, и были злыми женщинами. Его же мать являла собой воплощение доброты. Поэтому ее сравнение с дамами из высшего общества, которые всю свою жизнь ни о ком, кроме себя, не думали, показалось Рамиэлю абсурдным.
Его бирюзовые глаза заблестели.
— Будем надеяться, Элизабет тоже скоро разозлится.
— Мне кажется, она уже изменилась, и я собираюсь ей помочь.
Волна чувств захлестнула Рамиэля.
Когда он девять лет назад в первый раз вернулся в Англию, мать обняла его, напоила горячим шоколадом и уложила спать, как когда-то укладывала его двенадцатилетним мальчиком. Ни разу за все прошедшие годы она не спросила сына, почему он покинул Аравию.
— Почему? — спросил Рамиэль, чувствуя, как вместе с кончиками ушей начинают пылать щеки.
— Потому что я твоя мать и люблю тебя. В чем-то вы с Элизабет похожи. Она бежит от своей страсти, ты бежишь от прошлого. Может быть, вместе вы остановитесь.
Глава 15
Элизабет, погруженная в свои тревожные мысли, рассеянно разглядывала джентльмена средних лет, чьи виски успела посеребрить седина. Мужчина, не подозревая о том, что за ним наблюдают, отодвинул стул и помог своей даме сесть за стол, который находился прямо перед Элизабет и Ребеккой.
Неделя.
В этот вторник исполняется ровно неделя с тех пор, как Элизабет и Рамиэль провели свой первый урок. Однако ей эти семь дней показались годом. И несмотря на все попытки сохранить привычный образ светской дамы, она понимала, что обратного пути нет и что прежней она уже никогда не будет.
— Элизабет, ты меня совсем не слушаешь. Я говорю о том, что ты поедешь на бал к маркизе. Она, конечно, не самая приятная особа, но у нее действительно есть связи с королевской семьей.
— Прости, мама — автоматически извинилась Элизабет. Пытаясь сосредоточиться на Ребекке, она поднесла чашку к губам и отпила глоток холодного жидкого чая. И вдруг все ее существо охватило мучительное желание вновь ощутить терпкий вкус горячего турецкого кофе.
— Сегодня вечером вы с Эдвардом ужинаете у Хэммондов.
«Я не собираюсь вновь делить с тобой постель только потому, что тебе хочется мужчину». От этих слов Эдварда, которые она никак не могла забыть, несмотря на все свои усилия, Элизабет затошнило. Она аккуратно поставила чашку на блюдце.
— Мама, я хочу получить развод.
Послышался звон разбитого стекла — это была чашка Ребекки. Рядом с расписным фарфоровым блюдцем и осколками, валявшимися на темно-красном ковре, расплывалась большая чайная лужа. В ресторане воцарилась гробовая тишина. Любопытные взоры всех присутствующих обратились в сторону Элизабет и Ребекки.
В ту же секунду к их столику подбежал официант и быстро принялся за уборку. Элизабет почувствовала на себе взгляды сотни любопытных глаз, но еще острее она ощутила холод, сковавший лицо ее матери.
Неожиданно из-за спины Ребекки вынырнул лысый метрдотель и поставил перед ней новую чашку с блюдцем.
— Ох уж эти официанты, они бывают такими неловкими, — быстро проговорил он, словно человек, собиравший с ковра осколки, сам разбил фарфоровую чашку. — Прошу извинить нас, мадам. Такое больше не повторится. Могу ли я предложить вам что-нибудь еще, разумеется, за счет заведения…
— Я и моя дочь больше ни в чем не нуждаемся, спасибо. — За все время разговора с метрдотелем Ребекка даже не взглянула на него. Ее изумрудные глаза внимательно изучали Элизабет. — Вы можете идти.
— С вашего позволения, мадам, — произнес метрдотель и несколько раз поклонился, сверкая блестящей лысиной.
Официант быстро собрал осколки фарфора и вытер чай. Жадные взгляды посетителей, не находя больше ничего примечательного, наконец оставили женщин в покое. Ребекка невозмутимо взяла в руки новую чашку и наполнила ее
Чаем.
— Мы обе забудем о том, что ты мне сейчас сказала, Элизабет.
Элизабет нервно сглотнула.
— Мама, я взрослая женщина, а не ребенок. Я больше не позволю игнорировать меня.
Ребекка чуть вытянула губы и изящно подула на горячий чай перед тем, как сделать маленький глоток. — Эдвард бьет тебя?
Пальцы Элизабет судорожно сжались вокруг чашки.
— Нет, конечно же, нет.
— Тогда я не вижу причин для развода.
Элизабет сделала глубокий вздох, мучаясь от того, что ей предстояло сказать. Однако через несколько секунд она успокоилась, поняв, что все равно не сможет удержаться.
— Он не спит со мной вот уже больше двенадцати лет.
Ребекка быстро поставила чашку, звонко клацнув ею о фарфоровое блюдце. Резкий звук эхом прокатился по соседним столикам.
— Добропорядочные жены на твоем месте благодарили бы Бога и свою счастливую судьбу.
Намек на недобропорядочность заставил Элизабет вздрогнуть. Она решительно подняла голову.
— И тем не менее я хочу получить развод.
— Тогда ты разрушишь все, что твой отец и муж с таким трудом создали.
Ярость Элизабет боролась с чувством вины.
— А как же я, мама? Я что, ничего не заслуживаю? Мой муж не желает делить со мной постель, и тем не менее у него есть любовница. Я… его никогда не бывает дома.
— Мужчины всегда будут делать то, что считают нужным. У тебя есть двое сыновей, чего же тебе еще надо?
Мужчину! Мужчину, который любил бы ее. Мужчину, который лежал бы рядом с ней в постели и который был бы отцом ее сыновьям, пока они не выросли, и чтобы им не было все равно, есть ли у них отец или нет.
— Эдвард пришел ко мне в спальню, когда подумал, что Ричард умирает. — Элизабет попыталась скрыть ужас и отвращение, звучавшие в ее голосе, однако ей это не удалось. — Он не мне подарил ребенка, а тебе внука, мама, — он создал семью для своих избирателей.
Ребекка поднесла салфетку к губам и аккуратно их промокнула.
— Не важно, для какой цели твой муж зачал с тобой детей, Элизабет. Важно, что у тебя растут два здоровых, хорошо обеспеченных мальчика. И как, ты думаешь, отразится на них твое решение? Они будут страдать. То общество, которому они принадлежат и которое воспринимается ими как нечто должное, отвернется от них. Жизнь твоих детей будет разрушена.
Элизабет вспомнила синяк под глазом у Филиппа; нескладную фигуру Ричарда; и тут же в ее памяти всплыли слова графини: «Я отправила своего сына в Аравию не ради собственного удобства, а потому что любила его».
— Они и без того страдают.
— Мы пытаемся выбирать лучшее из того, что имеем, таков удел женщины.
Нет, это отнюдь не так. Женщина не заслуживает того, чтобы ее телом и желаниями пренебрегали. У нее есть обязанности перед самой собой, она должна требовать верности.
— Может, таков удел некоторых женщин, но не мой, Отец поможет, или мне придется нанять адвоката?
— Я поговорю с Эндрю, как только у него будет время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38