И не задавала вопроса, который интересовал ее больше всего: относился Кайл к Чинь серьезно или это была мимолетная интрижка? Ей не нужен был ответ на бумаге. Она хотела задать этот вопрос лично, чтобы не позволить Чаку скрыть правду. И вот теперь, после нескольких месяцев уклончивой переписки, она собиралась с ним встретиться.
– Вы долго пробудете в отъезде?
Сегодня был четверг, Дэниеле только что вернулся из своей клиники. Стеклянная дверь его кабинета была забрана частой решеткой из толстой проволоки для защиты от гранат, которые могли бросить с улицы, и доктор прислонился к ней спиной, скрестив руки на широкой груди. Одетый в рубашку немыслимой расцветки и линялые шорты, загорелый, темноволосый и черноглазый, он напоминал скорее греческого матроса, нежели искусного, глубоко преданного своему делу врача.
– Две недели, не больше. От силы три. – Серена услышала лязг гусениц танка, доносившийся с соседней улицы. Работники приюта так привыкли к подобным звукам, что едва их замечали. – А что? – лукаво спросила она. – Вы будете по мне скучать?
Уголки губ Дэниелса приподнялись в легкой улыбке.
– И не такие чудеса случались, – заметил он, отделяясь от двери. – В ваше отсутствие мне придется поехать в Кинхон. Там сейчас сущий кошмар. В лагере шесть тысяч беженцев и никакого оборудования, если не считать загаженного мухами барака, который используется в качестве клиники. Советую вам хорошенько отдохнуть в Штатах. Когда вернетесь, у нас скорее всего прибавится обитателей, многие из них будут в ужасном состоянии.
Дети, которых сопровождала Серена, направлялись в семьи, живущие неподалеку от Нью-Йорка, и после дневной задержки она вылетела в Вашингтон. К Эббре она поедет позже. После того как встретится с Чаком.
И вновь она явилась к нему без предупреждения. Дом, который снимал Чак, был очень похож на жилище его родителей в Атлантик-Сити, только был выстроен не из досок, а из красного кирпича. Серена позвонила в дверь, и охватившее ее ощущение, что все это уже было, усилилось. Никто не ответил, но она не сомневалась: Чак дома.
В боковой стене была дверь, ведущая сквозь дом на задний двор. Серена откинула щеколду и прошла по покрытой инеем дорожке, подумав, что февраль – не самое лучшее время ходить в гости. После сайгонского зноя пронизывающий холод Вашингтона казался ей почти невыносимым. Она подняла воротник своего приобретенного в спешке шерстяного пальто, прикрыла уши и обогнула угол дома.
Чак сидел в коляске, глядя поверх лужайки, – точь-в-точь так же, как в тот день, когда Серена увидела его впервые. Только цветы были другими. Вместо ярких черноглазых рудбекии, хризантем, календул и бархатцев здесь росли подснежники, крокусы и ранние розы.
Серена стояла не шевелясь, чувствуя, как по ее спине струится холодок. Чак по-прежнему сидел в кресле с колесами. Он по-прежнему был калекой. Ничто не изменилось. Серена кашлянула, шагнула вперед, и кресло рывком развернулось ей навстречу.
– Черт побери! – рявкнул Чак. – Неужели трудно позвонить по телефону и сообщить о приезде? Почему вы вечно являетесь, словно джинн из бутылки?
Серена с улыбкой двинулась к нему. Она знала, что гнев Чака притворный и что он так же рад видеть ее, как она – его.
– Если бы я вас предупредила, вы могли бы сбежать от меня.
Его губы растянулись в ответной улыбке.
– Кому, кроме вас, могло прийти в голову, что человек в инвалидной коляске способен бежать?
Взаимная симпатия, мгновенно возникшая между ними при первой встрече, вернулась легко, без малейших усилий. Они рассмеялись, и Серена спросила:
– Какого черта вы здесь торчите? Ужасный холод! Ради всего святого, пригласите меня в дом и согрейте, иначе я превращусь в ледышку.
Внутри дом был обставлен в стиле первых американских переселенцев, и грубость интерьера смягчал лишь камин, в котором весело трещал огонь.
– Вы сами выбрали мебель? – спросила Серена, усаживаясь в глубокое кожаное кресло. – Или она досталась вам от хозяев?
Чак подкатил коляску к бару и занялся приготовлением сухого мартини.
– Сам выбрал, – коротко отозвался он.
– Значит, решили остаться в Вашингтоне навсегда? – продолжала допытываться Серена, избегая встречаться с Чаком глазами, когда тот повернулся к ней с бокалами в руках.
–Да.
Он явно не желал рассказывать о себе. Серена видела, что дом великолепно ухожен, и ей хотелось спросить у Чака, кто заботится о нем, кто ведет хозяйство, сколько еще продлится лечение и когда Чак ожидает результатов.
Вместо этого она без лишних слов заговорила о главном:
– Я познакомилась с Чинь, вьетнамской девушкой, у которой был роман с Кайлом.
Чак поставил коляску напротив кресла, в котором сидела гостья. Он чуть склонил голову набок и, пригубив мартини, спросил:
– И теперь вы хотите выяснить, знал ли я об этом, а если знал, то почему не рассказал вам?
– Я не сомневаюсь, что вам было известно о Чинь. – В голосе Серены зазвучал холодок, которого не было еще секунду назад. – Она сказала мне, вы написали ей и сообщили, что видели Кайла живым на земле после падения вертолета. Что касается вашего второго вопроса, вы правы. Да, я действительно желаю узнать, почему вы мне о ней не рассказали.
Чак отвел взгляд и смотрел в огонь. Он медленно допил мартини, отставил бокал и вновь повернулся к Серене.
– Честно говоря, я и сам не знаю толком, почему так поступил. Может, из чувства мужской солидарности с Кайлом... хотя вряд ли. Мой долг по отношению к нему выплачен более чем сполна. Может, я сделал это из-за тех чувств, которые питаю к вам. Я не хотел усугублять ваши страдания. А может, потому, что счел это несущественным. Черт возьми, эта девушка всего лишь вьетнамка. Ни о какой безумной и пламенной любви между ними не было и речи.
Пока он говорил, Серена внимательно изучала его лицо.
– Думаю, вы обманываете меня, Чак, – негромко промолвила она. – Сдается мне, это была безумная, пламенная любовь, причем взаимная.
Пальто Серены лежало на подлокотнике ее кресла. На ней было лилово-серое платье, которое соблазнительно облегало тело и выгодно подчеркивало цвет ее глаз. Волосы Серены были уложены в прическу, придававшую ей изысканную элегантность. Чак хотел ее так, что между его ног разлилась мучительная боль. Он сказал натянутым тоном:
– Ложитесь со мной в постель, и я все вам расскажу.
В глазах Серены мелькнуло оскорбленное изумление, потом что-то еще, чего она не сумела скрыть, как ни пыталась.
– Хорошо. – У нее перехватило горло, она едва могла говорить. – Ладно.
Нет, не за этим она приехала сюда. Во всяком случае, ей так казалось. Она приехала расспросить Чака о Чинь и Кайле, узнать, как продвигается лечение. Так она думала, но теперь поняла, что ошибалась. Она приехала к Чаку, потому что он напоминал ей Кайла и она не могла выбросить его из своих мыслей. Ей хотелось узнать, способен ли он заниматься любовью. Что ж, она получила ответ. Будь Чак бессилен, он не предложил бы ей лечь с ним в постель.
– Идемте. В спальню, – дрогнувшим голосом произнес Чак. – Коврики у камина меня уже не устраивают.
Серена не возражала. Ей было все равно, где заниматься любовью. Прошло пять лет с тех пор, когда она в последний раз была с мужчиной, и она так изголодалась по сексу, была так возбуждёна, что, выбравшись из кресла, едва устояла на ногах.
Чак быстро выкатил коляску из гостиной и проехал по коридору до другой комнаты первого этажа. Серена шагала следом, до такой степени охваченная вожделением, что едва не повалилась на кровать. Кровать оказалась выше обычной, чтобы Чаку было удобнее перемещаться на нее с каталки.
Трясущимися пальцами Серена расстегнула молнию на платье, сбросила его на пол и переступила через горку одежды. Чак уже лежал на хрустящих простынях, обнаженный по пояс. Серена изумилась быстроте, с которой он снял рубашку. Она думала, что ей придется помогать Чаку. Он был худощав, как Кайл, но плечи и руки, на которые ему приходилось во всем полагаться, бугрились могучими мышцами. Полуобнаженный, он ничуть не походил на калеку. Он был прекрасен.
Серена торопливо стянула чулки. Пять лет она жила как монахиня, но более не могла терпеть ни секунды. Это было романтическое, нелепое суеверие, которое, вероятно, никак не повлияло на судьбу Кайла. Серена знала: расскажи она ему об этом, Кайл поднял бы ее на смех. Она гадала, стоит ли посвящать в свою тайну Чака, но так ничего и не придумала.
Она вскарабкалась на кровать рядом с Чаком и бросилась в его объятия. На мгновение ей пришла мысль, что из-за частичного паралича Чака ей следует взять на себя инициативу и лечь на него сверху, чтобы он мог войти в ее тело. Но уже в следующую секунду Чак заставил ее забыть о своих опасениях.
– Господи, если бы ты знала, сколько лет я мечтал об этом, – хрипло выдохнул он, перекатываясь и подминая под себя Серену. – Я мечтал о тебе много лет! Задолго до того, как впервые тебя увидел!
Его губы крепко и жадно прижались ко рту Серены, кончики его пальцев заскользили по ее шее, плечам, груди. Он еще не снял джинсы, и Серена, расстегнув молнию, запустила внутрь руку. В его эрекции не угадывалось и следа паралича или слабости, и она застонала от вожделения.
– Быстрее! – нетерпеливо крикнула она, всем телом прижимаясь к Чаку. Ей не были нужны ни любовная игра, ни нежность. – Быстрее!
Чак не обманул ее ожиданий. Серена раскинула ноги, постанывая от наслаждения. Уже очень давно никто не любил ее. Слишком давно.
– Боже, как хорошо! – выдохнула она, наслаждаясь размерами и твердостью его плоти, мечтая о том, чтобы все это никогда не кончалось и длилось вечно.
Чак приподнялся на локтях, улыбаясь ей, удовлетворенный сознанием того, что в эту секунду она находится в его полной власти. Но вдруг его улыбка исчезла, глаза потемнели; Он тоже утратил власть над собой. По его лицу пробежала мучительная судорога, и он задвигался быстрее, все глубже вторгаясь в тело Серены.
Она вцепилась ему в волосы, притягивая его к себе. Язык Чака скользнул между ее губ, и в ушах Серены бешено застучала кровь. Она мгновенно достигла пика, и ее охватило такое облегчение, что, казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. Вновь и вновь она извивалась в оргазме, неистово сливаясь с ним, и от ее слов и выкриков, полных животной страсти, Чак приходил в неистовство. Наконец и к нему пришел оргазм, невероятный в своей остроте, и, выгнув спину, он запрокинул голову и зарычал, словно дикий зверь.
Долгое время Серена неподвижно лежала под ним, покрытая испариной, полностью удовлетворенная, наслаждаясь благостным чувством пресыщения.
– Значит, ты и прежде мог заниматься сексом? – спросила она наконец. – Даже до того, как начал лечиться в госпитале Рида?
Чак кивнул и, откатившись, уютно устроился рядом с ней.
Серена приподнялась на локте. Прическа растрепалась, ее блестящие волосы шелковисто струились по плечам и груди.
– Хочешь сказать, ты мог заниматься любовью уже тогда, когда мы впервые встретились?
– Ум-гу, – утвердительно промычал он.
Серена подумала о потерянных годах, о том, что могла бы регулярно приезжать в Вашингтон из Сайгона.
– Так какого черта? – гневно осведомилась она. – Какого же черта ты не предложил?
Чак рассмеялся, привлек Серену к себе, глубоко зарылся лицом в ее волосы и обнял за талию.
– Тебе никто не говорил, что ты очень решительная и прямолинейная девушка?
– Нет. Во всяком случае, уже очень давно, – кисло отозвалась Серена, вспоминая о своей суровой жизни в Сайгоне. Проведя ладонью по груди Чака, она спросила: – Сколько женщин побывало здесь за годы, прошедшие с тех пор, как тебя ранили?
Пальцы Серены скользнули ниже и начали поглаживать его поникшую плоть.
– Не много. – Чак бросил на нее изучающий взгляд. – Среди женщин встречаются извращении, которые обожают делать это с калеками.
Серена вновь приподнялась на одной руке и посмотрела на Чака сверху вниз.
– По-твоему, я вхожу в их число?
От ее прикосновений Чак вновь начал возбуждаться. Он усмехнулся и сказал:
– Нет. Такая сумасбродка, как ты, вряд ли потеряет голову от вида какой-то там инвалидной коляски.
Серена хихикнула и, опустив голову, принялась покрывать поцелуями его грудь и живот.
– Расскажи мне о девушках, которые были у тебя, пока я оставалась в Сайгоне, – шепнула она, щекоча губами его кожу.
Чак заложил руки за голову.
– Лишь одна из всех заслуживает упоминания, – заговорил он. – Все было прекрасно, пока она не забеременела. Она успела вовремя сделать аборт. – В голосе Чака зазвучала горечь, и Серена, прекратив ласкать его, подняла голову и внимательно смотрела ему в лицо. – Я сказал ей, что покалечился в авиакатастрофе и вряд ли это передается по наследству, но она мне не поверила. А может, поверила, но решила, что спать с инвалидом, конечно, здорово, но иметь его в качестве отца своего ребенка совсем другое дело. – Чак встретился глазами с Сереной, и губы его дрогнули в улыбке. – Она осталась в прошлом, – просто сказал он. – Не останавливайся, продолжай то, что начала.
Серена подчинилась. Ее вновь начинало охватывать вожделение, и в этот раз Чак ублажил ее так же, как она его, – языком, губами, пальцами.
– По-моему, нам стоит подкрепиться мартини, – охрипшим голосом сказал он наконец. Серена не возражала.
– Сделай мне очень сухой, – попросила она, томно потягиваясь на смятых простынях.
Чак усмехнулся и спустил ноги на пол. Мышцы его рук и плеч все еще блестели от пота, и Серена окинула его оценивающим взглядом.
– Взболтать, но не смешивать, – произнес он и, поднявшись с кровати, чуть пошатываясь вышел из комнаты.
В первое мгновение Серена не сознавала, что произошло, но наконец сообразила, и ее охватило такое потрясение, что она едва смогла перевести дух.
– Чак! Чак! – Выскочив из постели, она бросилась следом. – Ты ничего мне не сказал! Когда это началось? Давно? Зачем ты ездишь в каталке, подлый мерзавец? – Они вошли в гостиную, и Серена вновь бросилась ему на грудь, смеясь и плача одновременно. – Как ты мог заставить меня видеть в тебе калеку, если ты можешь ходить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39