К утру снежный буран наконец ослабел, но буря, бушевавшая в маленькой хижине, грозила гораздо большей опасностью.
Саре надо было проявить всю свою изобретательность, чтобы растянуть скудные запасы пищи, но с этим она еще могла как-то справиться. Гораздо сложнее было пытаться избегать Томаса в крошечной хижине. Для этого надо было обладать сверхчеловеческими способностями, которыми она не могла похвастаться.
Вынужденная надеть очки, потому что глаза ее устали от бессонницы и слез, Сара старалась занять свои руки работой. Томас совершил настоящий подвиг, сумев высушить дрова, которые принес прошлой ночью.
Пока Сара шила, в мозгу ее проносились тысячи мыслей. И все они так или иначе были связаны с Томасом и его поцелуями, которые она жаждала испытать вновь.
Когда он взялся за метлу и принялся подметать пол, она прервала свое занятие и посмотрела на него поверх очков, покачав головой:
— Что вы делаете?
— Я размышляю.
— Вооружившись метлой?
Он пожал плечами:
— Подойдет что угодно. Похоже, у вас нет желания продолжать нашу дискуссию. Поэтому я решил попытаться хотя бы немного прибрать. Ведь я учинил у вас вчера полный разгром.
— Мне очень жаль. Я должна выполнить свою работу. Но мы… мы можем поговорить сейчас же, если вам угодно. А пол я сама подмету позже, — предложила Сара, надеясь, что Томас проявит галантность и отвергнет ее предложение.
Однако он без малейших колебаний прислонил метлу к стене. И хитрая улыбка, сиявшая на его лице, тут же прогнала все достойные мысли из ее головы. Она вздрогнула, руки задрожали, и игла вонзилась в ладонь. Сара вскрикнула и дернулась.
Наперсток ее матери соскочил с пальца и, подпрыгнув на столе, упал на пол, рикошетом отскочил от одной из ножек стола и покатился прямо в очаг. Сара рванулась с места и поймала свою драгоценность, когда наперсток чуть было не угодил в огонь. С бьющимся сердцем она сжала наперсток в кулаке. Томас помог ей подняться на ноги.
— С вами все в порядке?
Смущенная разыгравшейся сценой, она только молча кивнула, поправляя свою одежду.
— Я уколола руку иглой и уронила наперсток своей матери, он укатился и чуть было не попал в очаг, — задыхаясь объяснила она.
Сара разжала ладонь, чтобы показать Томасу спасенный наперсток, но он смотрел на нее так упорно и выразительно, что она, казалось, даже забыла о том, что полагается дышать.
Не говоря ни слова, он наклонился, поднял с пола ее чепчик и протянул ей.
— Вы уронили свой чепчик.
Сара уставилась на эту деталь туалета. Румянец смущения окрасил ее щеки.
Существовал на свете только один мужчина, мнение которого о ее внешности было для нее важно. Она хотела бы, чтобы он считал ее красивой, пленительной, и вот он был здесь, с ней рядом и смотрел на ее непокрытую голову.
Теперь, когда он увидел, как коротко подстрижены ее волосы, у него появилась еще одна причина отвернуться от нее.
Его взгляд вызвал у нее оцепенение. Она была безмерно смущена и попыталась водрузить свой головной убор на прежнее место и убрать под него непокорные локоны.
— Теперь вы видели собственными глазами, какая я глупая, — сказала она шепотом.
— Глупая?
— Когда я решила, что Уэбстер преследует меня, я не знала, как его отвадить, и сочла это единственным выходом. Он всегда восхищался моими волосами, и я подумала, что, если отрежу свою косу и сожгу ее, он не станет… не захочет…
— Вы подумали, что он утратит интерес к вам?
Сара кивнула и попыталась проглотить ком, образовавшийся у нее в горле. Когда Томас подошел еще ближе, она отступила на шаг, потом еще на один и оказалась прижатой к своему рабочему столу. Она опустила глаза и уставилась в пол.
Томас молчал. Он пытался справиться с бурным сердцебиением и не мог отрицать внезапно вспыхнувшего чувства к этой прелестной ангелоподобной женщине, стоявшей рядом с ним. Она внушала почтение и нежность и зажигала огонь страсти в его чреслах. Ничего подобного он никогда не испытывал ни к одной женщине.
Однако, сколько бы Томас ни возражал против правил общественной морали, он не мог недооценивать, сколь тяжело для нее столь несправедливо обрушившееся общественное порицание. Он тоже был вынужден подчиняться требованиям общества, налагавшего на героя особые обязательства. Но он понимал также, что временное уединение Сары, дававшее ей относительное спокойствие, не сможет продолжаться вечно.
— Вы правы, ангел. Отрезать себе волосы было глупо. Это был жест отчаяния и отваги, но все равно это было глупо, — укорил ее Томас нежным шепотом.
Он снял с нее очки и положил их на ее рабочий столик, а потом с величайшей осторожностью снял чепчик. Медные локоны заструились каскадом и упали ей на плечи. От этого зрелища у него перехватило дыхание.
— Я нахожу вас прекрасной и обворожительной такой, какая вы сейчас. И не думаю, что вы стали бы красивее, если бы носили косу, обвивая ею свою голову, чтобы обольщать мужчин и меня в том числе. Не уверен, что это пленило бы меня еще больше. В любом случае я нахожу вас неотразимой.
Томас заглянул ей в глаза и дотронулся ладонью до щеки, слегка погладив ее.
— Вы ангел с золотым сердечком. Мой ангел! — вздохнул он и поцеловал Сару.
Она была неопытна, но губы ее были нежными, теплыми и податливыми. Он прижался к ней всем телом, и его поцелуи, поначалу только нежные, становились все более требовательными и настойчивыми. Тело его требовало большего, чем то, на что он мог бы претендовать.
Томас не собирался, воспользовавшись ее неопытностью и невинностью, посягать на добродетель Сары и с трудом заставил себя оторваться от нее:
— Позвольте мне отплатить за ваше золотое сердце тем, что я восстановлю ваше доброе имя.
Ее нижняя губа задрожала:
— Неужели вы сможете мне помочь? Но как?
— Вы сказали, что долг героев — помогать людям. И я предлагаю вам свою помощь. Мы вместе поедем на праздник. Никто не посмеет сказать о вас худого слова, если я буду рядом.
Сара покачала головой:
— Даже если бы я согласилась, а я этого не сделаю, это ничего бы не изменило. Вы не знаете наших горожан. Они никогда ничего не забудут и не примут меня, даже если вы…
— Примут, — настаивал Томас. — Они будут так заняты собственными проблемами, что без колебаний примут все, что бы я ни предложил и о чем бы ни попросил.
Он заметил недоверие и удивление в глазах Сары.
— Значит, вы отказались от своих планов удалиться от света и укрыться в своем поместье?
— Я этого не говорил. Я сказал, что помогу вам, но ничего не говорил об изменении своих планов.
— Вы хотите использовать свое влияние на горожан, чтобы они приняли меня в свои ряды, но ведь потом все вернется на круги своя. Это недостойно вас.
— Я хочу отплатить вам добром за добро, за спасение моей жизни. И не преследую иной цели. Я отдал своей стране три года жизни во время войны и все последующие годы честно служил ей. Чем бы я ни был обязан обществу, считаю, что я с ним расплатился.
Сара покачала головой:
— Намеренно избегать общества плохо. Наши обязательства по отношению друг к другу в этом мире никогда не кончаются.
— Как можете говорить об этом вы, скрывшаяся в этой хижине и живущая здесь уже четыре года? То, что вы сделали со своей жизнью, ничем не отличается от того, что я собираюсь сделать со своей. Я имею право избегать общества, его требований и суда.
— Это не одно и то же. Я остаюсь здесь в одиночестве в надежде на то, что мои хулители рано или поздно поймут свою ошибку.
— Обычно от хулителей скрываются только те, кто сознает свою вину, — сурово возразил он. — Невиновные борются за то, чтобы доказать свою правоту. Не позволяйте людям управлять вашей жизнью. Если вы посетите предстоящее торжество вместе со мной, я помогу доказать им, что они заблуждались.
В глазах ее Томас заметил боль.
— Нет, я не могу позволить вам этого. Вы хотите помочь мне вернуться в общество, которое сами презираете, — прошептала она, возвращаясь в свой угол. На этот раз он не последовал за ней, даже понимая, что она уносит с собой его сердце.
Глава 6
К утру снежное безмолвие окутало все вокруг и снег засверкал под ярким солнцем, по-хозяйски расположившимся в ясной голубизне неба.
Но в голове у Сары царил хаос, звенели прощальные слова Томаса, сказанные ей накануне и постоянно преследовавшие ее.
Пока Томас готовился в путь, она тайком наблюдала за ним, сидя за своим рабочим столом.
Его лицо потемнело от трехдневной щетины. Повязку с его головы она уже сняла, но на лбу были видны следы стежков, которыми она зашила рану. Сейчас у него был вид отчаянного героя, губы его были упрямо сжаты, а выражение глаз свидетельствовало о том, что он редко меняет раз принятое решение.
«После того как он выйдет из моей двери, — думала Сара, — мы расстанемся навсегда, и я никак и ничем не могу изменить этой мучительной реальности». Когда Томас наконец приблизился к ней, она собрала все свои силы, чтобы спокойно попрощаться с ним:
Его лицо было мрачным. Он глубоко вздохнул, прежде чем заговорить.
— Как только я доберусь до своего поместья, я позабочусь о том, чтобы нанесенный мной урон вашему хозяйству был немедленно возмещен, чтобы ваша кладовая пополнилась припасами…
— В этом нет необходимости, — запротестовала она, стараясь заставить замолчать свое сердце, уже охваченное любовью и жаждавшее понимания. — Единственное, о чем я прошу вас, сохранить в тайне то, что вы были здесь. У меня и без того достаточно скандальная репутация.
Он кивнул:
— По-видимому, у вас не будет возможности обсуждать мои неудачи, но я бы просил вас тоже хранить в тайне мои планы на будущее, в которые я посвятил вас.
Сара внимательно посмотрела на него, и ей почудилось в его взгляде томление, она прочитала в нем желание перешагнуть разделявшую их бездну, заключить ее в объятия, ощутив эту радость хоть на миг. Но это ощущение продлилось не более одного мгновения, как раз столько, чтобы его прощальные слова запечатлелись в ее сердце:
— Прощайте, ангел. Не огорчайтесь. Возможно, не всех дураков можно спасти. Даже от самих себя.
Томас повернулся и быстро вышел за дверь, оставив боль в ее сердце и судорогу в горле. Ей хотелось остановить его, крикнув: «Вернись! Обними меня!»
Но он ушел. С тяжестью на сердце Сара смотрела на незаконченное шитье. Ей не хотелось за него приниматься, но работа по крайней мере могла ее отвлечь.
Она только вдела нитку в ушко иглы, когда послышался стук в дверь. Томас! Сердце ее бешено забилось. Не успев ни о чем подумать, она вскочила и бросилась к двери, но радость ее сменилась ужасом, как только она отворила дверь..
— Уэбстер!
Он в упор смотрел на нее, и лицо его было сплошной маской ярости.
— А ты ждала кого-то другого? — рявкнул он.
— Нет, я… я…
— Я видел, как от тебя уходил мужчина, и если бы я пришел на несколько минут раньше, я увидел бы его лицо, а так мне удалось разглядеть только его спину. Кто он, Сара? Твой любовник или один из тех мужчин, которых ты тут, в глуши лесов, развлекаешь, распространяясь о своей несуществующей добродетели? — выкрикивал Уэбстер, наступая на нее и протискиваясь в хижину.
С бешено колотящимся сердцем Сара повернулась к нему.
— Как ты смеешь обвинять меня в чем-то? — Она распахнула дверь и указала на его сани: — Вон отсюда! И никогда больше не возвращайся!
— Так-то ты платишь мне за доброту? Путаешься с другим мужчиной, когда я единственный, кто искренне любит тебя?
— Доброта? Любовь? Да ты шутишь! Ты предал меня, а потом опозорил, заставив людей думать, что я подарила тебе свою невинность! И не любовь влечет тебя сюда. А теперь убирайся!
— Почему это я должен убираться? По-видимому, ты более чем готова делить свое уединение с другим мужчиной. По крайней мере с одним. Может быть, ты ждешь оплаты своих милостей? Ты этого хочешь?
— Я хочу, чтобы ты ушел.
— Только когда ты получишь то, чего дожидалась все эти годы.
Почувствовав за своей спиной свой рабочий стол, Сара принялась шарить по нему, ища свои огромные портняжные ножницы.
Она уже схватила их, но они выскользнули у нее из рук и упали на пол возле очага. Теперь ее единственным оружием оставался острый ум. Она выпрямилась и высоко подняла голову:
— Чем я занимаюсь в своей хижине, не твоя забота и никого это не касается. Ни теперь, ни когда бы то ни было. А человек, которого ты видел, всего лишь путник, заблудившийся во время снежной бури. Я предложила ему приют и ничего больше.
Его глаза округлились:
— И ты провела ночь наедине с ним?
— А чего бы ты хотел от меня? Чтобы я позволила ему насмерть замерзнуть у моего порога, дрожа за свою репутацию?
— Провести ночь в обществе мужчины весьма неразумно для незамужней женщины. Тебе это отлично известно, и теперь-то ты доказала, что твоя репутация падшей женщины вполне заслуженна.
— Поговорим о твоей репутации. Полагаю, тебе будет трудно объяснить, зачем ты явился в мою хижину, когда ты будешь рассказывать о том, что видел здесь.
— Я пришел сюда, чтобы убедиться, что с тобой все ч порядке, что ты в бурю добралась до дома. Миссис Данлэп беспокоилась о тебе, хотя, осмелюсь сказать, она не была в восторге, когда я предложил свои услуги, чтобы успокоить ее.
Гнев в его глазах сменился выражением жаркой и темной страсти, и от этого взгляда кровь Сары заледенела.
— А теперь сними свой чепец и вытащи шпильки из волос ради меня, как ты это делала прежде.
Поколебавшись секунду, Сара сняла чепчик, и, как она и предполагала, Уэбстер оцепенел, увидев ее остриженные волосы.
Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами:
— Ч-что ты сс-сделала?
Она пожала плечами:
— Разве ты не видишь?
— Ты отрезала волосы, чтобы досадить мне?
Он окинул ее презрительным взглядом.
— Возможно, я прощу тебе это, если ты пустишь меня в свою постель, — заявил он наконец. — Если же нет, я стану распространять о тебе такие грязные слухи, что ты не посмеешь приблизиться к городу и на сто миль.
— Ты жестокий, злобный…
— Одумайся, Сара. Сделай это ради себя самой.
— Ради себя самой я требую, чтобы ты убрался, — повысила она голос.
1 2 3 4 5 6 7 8