Солнце опускалось все ниже. Стало прохладно. Я застегнула куртку, надвинула на лоб капюшон. Скоро совсем стемнеет. Мама, наверное, уже вернулась домой с малыми. Увидела, что меня нет, и ругается. Говорит отчиму, что я неизвестно где гуляю и отбилась от рук. А если не приду к девяти – она с ума сойдет от беспокойства…
У меня есть телефонная карточка. Можно пойти на остановку и позвонить.
А потом что? Возвращаться и сидеть на скамейке до утра? Мало ли кто в этом парке ночует…
Идти домой? Тошно, если честно. Никого не хочется видеть.
А может, и не было ничего? Не приходил ко мне Гарольд, не уводил в Королевство? Скоро май, а там лето, каникулы…
Загорелись фонари над прудом. В полутьме не было видно пластмассовых стаканчиков, плавающих у берега, и разбитых бутылок в зарослях камыша. Огни красиво отражались в воде – можно было представить, что пруд чистый, и берег чистый, и вообще ничего плохого в жизни не произошло…
На поверхность пруда упала тень. Двое парней шли в глубь парка от автобусной остановки – двое почти взрослых, неряшливых, каких-то странных парней. Я поднялась со скамейки – что мне, ждать, когда они подойдут поближе?
– Эй, малая!
Я глянула направо, налево… Почти совсем стемнело. И кругом, как назло, ни души. Будь я магом дороги с боевым посохом в руках – испугалась бы хоть на минуту.
Но я была просто девчонкой и потому быстро-быстро пошла по аллее прочь.
Парни заржали. Может, они смеялись каким-то своим разговорам, но мне-то ясно было, что хохочут надо мной. И прибавили шагу не случайно – гонятся. А дорожка ведет в тупик… То есть ведет она к детскому аттракциону «Автодром», но он по будням не работает.
Я шла все быстрее, пока не побежала. Рюкзак тяжело подпрыгивал на плече. Мимо проносились кусты, деревья, скамейки. Это было как страшный сон какого-нибудь зайца – он бежит, спасая жизнь, а за ним собаки…
За спиной хохотали уже как-то с повизгиванием. Ноги у парней были куда длиннее моих.
Я чуть не налетела на железные ворота – второй выход из парка. Ворота всегда закрыты. Висячий замок намертво проржавел. Направо – стена «Автодрома». Налево – склон, колючие кусты, внизу еще одно озеро…
Задыхаясь, я перемахнула через кусты. Здесь, в чаще, еще не выросла трава – ноги мои тут же заскользили по мокрой земле и глине, я потеряла равновесие и покатилась, как мешок, вниз, вниз, в грязный, покрытый пеной пруд.
У самой кромки воды падение оборвалось: меня схватили за шиворот. Треснули нитки. Я рванулась, готовая биться не на жизнь, а на смерть. Парни перекрикивались и бранились где-то наверху, в отдалении, так кто же был этот новый враг?!
Собираясь завизжать, я посмотрела вверх; надо мной возвышался человек с горящими в темноте глазами. Не как у кошки – ярче раз в десять. Как будто включили две зеленые лампочки со зрачками, с тоненькими кровяными прожилками.
Я ослабела.
Сверху трещали кусты. Парни утюжили их, как два полоумных бульдозера.
– Где? Вот коза! Куда она…
– А-а-а! А-А-А!
Уж не знаю, что подумали пешеходы на улице за забором. Парни дико заорали в два голоса – один густо и хрипло, другой тоненьким козлиным тенором. Затрещали кусты, затопотали ботинки – и все стихло.
И было тихо минуты две или три.
– Ты не ушиблась?
– Нет.
Оберон помог мне подняться на ноги. Глаза у него по-прежнему жутко светились в темноте, куда ярче, чем у меня или у Гарольда. Король смотрел ночным зрением.
А я в самом деле почти не ушиблась. Только изгваздалась вся в мокрой земле, да еще коленки тряслись. И в рюкзаке что-то треснуло. Наверное, линейка сломалась.
– Идем.
– Куда?
– Отведу тебя домой. Мать с ума сходит.
Я вырвала руку из его руки:
– Не надо. Я сама дойду. У вас же дел полно.
– Пока я здесь, время в Королевстве остановилось, – мягко напомнил Оберон.
– Я сама дойду, – повторила я упрямо. – Вам не нужна моя помощь, ну а мне – ваша. Разошлись по своим мирам, и ладушки.
– Ну что за детский сад!
Я повернулась и полезла вверх по склону – на четвереньках. Подошвы скользили. Я цеплялась за ветхие кустики желтой прошлогодней травы.
Парней, конечно, и след простыл. Тускло горели фонари. Я кое-как отряхнула с колен песок и налипшие комья земли. Интересно, что скажет мама, когда я заявлюсь домой в таком виде.
И ведь как хорошо начинался день…
Оберон выбрался на дорожку вслед за мной. Его глаза больше не светились – они глубоко запали, спрятались под бровями, и тени вокруг были, как темные очки. Я вдруг сообразила – пока я хныкала на скамейке в парке, в Королевстве прошло несколько суток!
– Лена, ты меня прости.
Я молчала, опустив голову.
– Ты просто не понимаешь, чего требуешь.
– Нет, это вы не понимаете, что такое для Королевства – потерять вас.
– Я-то понимаю, – сказал он тихо. – Ты сама не знаешь, как ты права.
– Если понимаете – почему не ищете принцев? Почему не позволяете Гарольду? Почему не позволяете мне?
Мы медленно шли по пустынной дорожке вдоль пруда. В воде отражались фонари.
– Вот телефон, – будничным голосом сказал Оберон.
– Ну и что?
– Позвони матери. Скажи, что придешь через полчаса.
Мне захотелось реветь. Он был такой спокойный, равнодушный… непрошибаемый. Как бетонная стенка – хоть голову о нее разбей.
– А я не буду звонить. И не приду через полчаса. И… уходите!
Он схватил меня за клапан рюкзака. Удержал:
– Подожди. Даже если ты пойдешь сейчас со мной в Королевство, и проживешь там годы и годы, и будешь сражаться с кем захочешь за что захочешь – ты все равно будешь дома через полчаса… Понимаешь?

Глава 4
Анатомия обещания


На королевском письменном столе царил беспорядок. Громоздились бумаги и свитки, неровными рядами стояли склянки и чашки, большая чернильница лежала на боку. Старая серая крыса с подвязанным к спине хвостом меланхолично промокала губкой высыхающую чернильную лужицу. Я разинула рот.
– Это Дора, уборщица… не пугайся. Она свой человек.
– Человек? Вы превратили ее в крысу в наказание?!
– Нет, что ты, она всегда была крысой. «Свой человек» – в смысле, ей можно доверять.
Оберон уселся за стол, локтем сдвинул в сторону бумаги. Полетела вниз подставка для перьев в виде мага с посохом; Оберон поймал ее на лету. Поставил на край столешницы. Крыса перехватила статуэтку за талию и поволокла в глубь завала, оставляя за собой мелкие чернильные следы.
Я огляделась.
Похоже, в королевском кабинете несколько дней не прибирался никто, кроме Доры. А крысе не под силу было расставить по местам сдвинутые лавки, поднять опрокинутый стул, сменить портьеру, опаленную снизу огнем упавшего канделябра. Моя мама при виде такого «порядка» упала бы в обморок.
Посреди комнаты стояла на трех деревянных ногах уже знакомая мне доска, покрытая меловой пылью. На ней много раз что-то писали – и стирали небрежно, так что буквы и чертежи, проглядывая друг через друга, образовывали красивый бессмысленный узор.
– Итак, Лена, я готов перед тобой отчитаться, – Оберон вытащил из-под груды бумаг тугой свиток, развернул, и я увидела красивую географическую карту – черный рисунок на желтоватой бумаге. – Королевство растет с каждым днем. Кроме столицы, основаны десять больших городов и несчетное множество деревень и поселков. Земли плодородны. В лесах полно дичи и леших. В горах гнездятся драконы, в реках безобразничают русалки, монетный двор чеканит монету, купцы везут богатые товары из-за моря. Все, как обычно, все, как должно.
Я разглядывала карту, и мне казалось, что нарисованные тушью корабли покачиваются на кружевных волнах, кивают парусами.
– Все, да не все. Разве заморские принцы не знают, что у вас пять принцесс на выданье?
Оберон потер переносицу:
– Лена. Ты когда-нибудь задумывалась об устройстве нашего мира?
– Ну вот же, – я показала на карту. – Моря, берега, реки… У вас земля круглая?
Король ухмыльнулся:
– Вообрази, что ты стоишь в темной комнате. Или нет… Что ты летишь в темной пустоте. Если ты зажжешь огонь – высветится круг. Ты увидишь ближайшие предметы. Чем ярче горит твоя свечка, тем больше их будет. Моря, берега, реки. А за пределами освещенного круга – мрак, и ты не знаешь, что там. Где сейчас наш старый мир? Тот, что мы с тобой вместе покинули? Мы прошли через неоткрытые земли и никогда не сможем вернуться. Освещенные пятна летят сквозь темноту, ежесекундно отдаляясь на тысячи лет, на миллионы полетов стрелы…
– Это что, – спросила я шепотом, – как в космосе?
– Не знаю, – сказал король после паузы. – Я это представляю именно так: пузырьки света, плавающие во мраке. Королевство – искра, способная преодолеть темноту и зажечь новый свет. А когда он разгорится – снова уйти в темноту. Вот наш мир, Лена, для него не составлено карт, не придумано глобусов. Большое море – огромное темное пространство, никто не знает, что лежит за ним. Может быть, ничего не лежит. И нет никаких заморских принцев.
– А заморские купцы есть?
Оберон пренебрежительно махнул рукой.
– Они плавают вдоль побережья. Берут лес и шерсть в устье Ланса и везут вот сюда, в Смильну, – Оберон ткнул пальцем в изображение тупомордого чудовища на карте. – Здесь продают, как товар из-за моря… А шелк, ковры и шкуры бебриков везут обратно в столицу. Так и торгуют.
– Шкуры бебриков? – переспросила я машинально.
– Контрабандой. Наша таможня не успевает проверить все трюмы. Но, честно говоря, жителям Смильны все равно приходится отстреливать бебриков десятками – они плотоядны, вытаптывают посевы, крадут скот, а размножаются со страшной скоростью, делясь надвое и натрое…
Я внимательнее присмотрелась к тупомордому чудовищу на рисунке. Его шкура была клетчатая, как занавески у нас на кухне.
– И они несъедобны, – сказал король, будто извиняясь.
Дора, крыса-уборщица, выбралась из завала. С трудом поставила на место опрокинутую чернильницу. Метелкой, связанной из трех облезлых перьев, принялась мести стол. Полетела пыль.
– Значит, – спросила я тихо, – в этом мире вообще нет принцев, кроме Александра, вашего сына?
Оберон молчал.
– Значит, вы обещали принцессам принцев, заранее зная, что обещание невыполнимо?
Дора ненароком смела со стола большой кусок мела. Грянувшись об пол, мел разлетелся на много осколков. Крыса бросила метлу и схватилась лапами за голову.
– Разве я самоубийца? – тихо спросил Оберон. – Надежда была, и довольно твердая. Вот, например, если бы жители островов оказались не людоедами, а приличными людьми, и власть у них не выгрызалась зубами, а давалась по праву наследования, наши принцессы давно были бы замужем.
Я оживилась:
– Может быть, выдать принцесс за людоедов?
– Заманчиво, – серьезно кивнул Оберон, – но Обещание от этого не исполнится.
– А… принцессы могут вообще-то выбирать? Если вы приведете какой-то из них принца, она обязана выйти за него, даже если он горбатый?
– Если горбатый – можно отказаться. Но если у него прыщ на носу, или он ревнив, или склочен, принцесса тем не менее должна идти к нему в жены, иначе сразу лишится звания сестры-хранительницы.
– А если принц, к примеру, вдовец?
– Не имеет значения. Принцесса обязана за него выйти.
В голове у меня закрутились цветные картинки. В тот момент они даже не казались мне страшными, наоборот: на секунду я поверила, что нашла выход. Это же проще простого…
Я глупо улыбнулась. Мысли, без спросу забравшиеся ко мне в черепушку, были смешные и гадкие одновременно. Хорошо бы Оберон не догадался, о чем я подумала.
Но главное – надежда есть. Маленькая, но есть.
– Ваше величество, а если принцессы сами, по доброй воле, вернут вам ваше Обещание?
Оберон внимательно меня разглядывал. Понял он или нет, что за идея меня посетила?
– Они не вернут, – сказал он наконец. – Знаешь, как только в округе разнесся слух о сестрах-хранительницах, к нам толпами повалили разнообразные женихи. Но ни одна из пяти принцесс не променяла будущего принца на семейное счастье здесь и сейчас.
– Понятненько, – я закусила губу. – А вы с ними разговаривать не пытались?
– С женихами?
– С принцессами!
– О чем?
– О том, что нехорошо так себя вести!
– Я дал им обещание. Как мне объяснить, что ждать его исполнения нехорошо?
– Можно, я с ними поговорю? – спросила я небрежно.
Ах, как мне было страшно, что он откажет!
– Не стоит, Лена, – сказал король, и мое сердце ухнуло в пятки. – Хотя… Как хочешь.
Я перевела дыхание. Надежда окрепла.
– Ваше величество, а если у меня получится уговорить не всех принцесс, а только некоторых? Или даже одну?
Король испытующе на меня посмотрел. Поднялся, прошелся перед доской взад-вперед, под подошвами у него похрустывали осколки мела, но он не обращал внимания.
Остановился. Широким рукавом смахнул с доски пыль и остатки чертежей. Поднял с пола самый большой меловой осколок.
– Смотри. Вот пять принцесс – Алисия, Ортензия, Филумена, Стелла и Розина.
Постукивая мелком, он быстро нарисовал на доске пять фигурок в треугольных платьях.
– Вот Обещание…
Он обвел фигурки пунктирной линией, заключая их в круг.
– Любая из принцесс вольна выйти замуж за кого угодно, – Оберон пририсовал к одной из фигурок стрелку, выводящую за рамки круга. – При этом прочие могут последовать ее примеру, а могут ждать принца до первого седого волоса. Но как только – если! – какой-нибудь принц назовет одну из наших девушек своей невестой… – он пририсовал рядом с верхней фигуркой человечка в короне, – остальные обязаны будут ждать своей очереди. То есть Обещание становится непроницаемым, вот таким… – и Оберон навел поверх пунктирного круга толстую непрерывную линию. – Понятно?
– Как это все сложно, – протянула я с грустью.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5