— С Эмбер. Эгберт бочком приблизился настолько, что Эмбер уголком глаза могла видеть его взлохмаченную рыжую голову.
— Прикоснись к нему, — раздельно произнес Дункан, смотря на Эмбер.
Холодок прошел по телу Эмбер.
— Несколько неприятных мгновений, так ты, кажется, сказала? — вкрадчиво спросил Дункан.
Эмбер повернулась к Эгберту, который смотрел на нее полными страха глазами.
— Не бойся, тебе это не повредит, — спокойно проговорила она. — Протяни руку.
— Но Эрик меня повесит, если я прикоснусь к тебе!
— Эрик больше не хозяин этого замка, — с угрозой в голосе сказал Дункан. — Хозяин здесь я. Протяни руку, оруженосец!
Эгберт судорожным движением протянул руку. Эмбер прикоснулась к ней кончиком одного пальца, чуть заметно вздрогнула и повернулась к Дункану.
Бледность Эмбер снова вывела Дункана из себя.
— Почему ты так побледнела, колдунья? — спросил он. — Ведь Эгберт еще совсем мальчишка. По сравнению со страстями взрослого мужчины его чувства должны быть слабее огонька свечи против пылающего в очаге огня.
— Это вопрос? — спросила Эмбер.
Губы Дункана сжались в прямую линию. Он обратил взгляд на оруженосца.
— Если ты останешься в замке, будешь ли ты верен мне? — спросил Дункан.
— Я… я…
— Эмбер?
— Нет, — ответила она бесстрастным голосом. — Ибо он нарушил бы клятву. Он давал клятву Эрику. Эгберт, может быть, и ленив, но своей честью он дорожит.
Дункан прочистил горло.
— На рассвете отправишься в Уинтерланс, — сказал Дункан, обращаясь к Эгберту. — Если до этого тебя увидят в замке за пределами твоей комнаты, ты будешь считаться врагом, замышляющим измену, и с тобой поступят как с таковым. Иди.
Эгберт почти бегом бросился вон.
— Приведи следующего, Саймон.
Кассандра невольно подняла руку, словно собираясь вмешаться.
— Молчи или уходи, — холодно сказал Дункан. — Раньше эта колдунья служила Эрику. Теперь она моя.
В очаг три раза подкладывали дров, пока Дункан сортировал оруженосцев, стражников и слуг замка. Все оруженосцы остались верны своей присяге и Эрику. Стражники были уроженцами этих мест и были верны скорее замку, чем какому-то одному лорду. То же самое получилось и со слугами из живущих при замке семей.
Когда ушел последний человек, Эмбер в изнеможении упала на стул у огня и была не в силах даже протянуть к пламени свои окоченевшие руки. Ее бледное, осунувшееся лицо было немым укором тому, кто так жестоко с ней поступил.
— Могу ли я предложить своей дочери подкрепиться? — спросила Кассандра.
Хотя это было сказано ничего не выражающим голосом, Дункан почувствовал себя так, будто ему дали пощечину.
— Все у нее под рукой, — отрывисто сказал он. — Если она хочет есть или пить, то ей надо лишь протянуть руку.
— У нее не осталось сил.
— С чего бы? — В голосе Дункана слышалось раздражение. — Она сама сказала, что это всего лишь несколько неприятных мгновений.
— Рядом с тобой стоит свеча, — сказала Кассандра. — Подержи свою руку над концом пламени.
Он посмотрел на нее так, словно она лишилась разума.
— Не думаешь ли ты, что я сошел с ума? — спросил он.
— Я думаю, ты не стал бы просить своих рыцарей делать что-то такое, чего не мог бы сделать сам. Я права?
— Да.
— Отлично, — свистящим шепотом произнесла Кассандра. — Тогда подержи руку над пламенем свечи, лорд. На два дыхания, самое большее на три.
— Не надо, — вяло сказала Эмбер. — Он не знал.
— Значит, узнает. Не так ли, гордый лорд?
Дункан сузил глаза в ответ на явный вызов, прозвучавший в голосе Кассандры. Не говоря ни слова, он стащил перчатку и протянул руку над пламенем свечи. Одно дыхание.
Два дыхания. Три.
— Ну и что теперь? — убирая руку, спросил он Кассандру вызывающим тоном.
— Снова повтори это. Той же рукой. Тем же местом на руке.
— Не надо! — воскликнула Эмбер и потянулась к кубку с вином. — Мне уже лучше, мудрейшая. Видишь? Я пью и ем.
Дункан снова протянул руку над пламенем свечи. Ту же руку. Тем же местом на ладони. Одно дыхание, два, три. Убрав руку, он посмотрел на Кассандру. Она усмехнулась свирепой усмешкой.
— Снова повтори.
— Ты что… — начал Дункан.
— Потом еще раз, — продолжала Кассандра. — И еще. Всего тридцать два раза…
Дункан вдруг все понял, и его обдало волной холода. Это точно соответствовало числу опрошенных, чью правдивость проверяла Эмбер через прикосновение.
— … пока твоя плоть не начнет дымиться и гореть, пока тебе не захочется кричать, но кричать ты не будешь, потому что от этого ничего не изменится, особенно боль.
— Довольно.
— Чем ты так потрясен, лорд? — насмешливо промолвила Кассандра. — Как ты сам сказал, свеча — это лишь тень огня, горящего в очаге. Но пламя… пламя с течением времени жжет так же глубоко.
— Я не знал, — сквозь зубы пробормотал Дункан.
— Тогда тебе следует лучше узнать природу того оружия, которым обладаешь, а то как бы тебе в своем невежестве и высокомерии не сломать его ненароком!
— Мне надо было знать, что думают все эти люди в замке.
— Да, — согласилась Кассандра. — Но это можно было бы сделать и помягче.
— Ты могла бы сказать, — повернулся к Эмбер Дункан.
— С оружием не разговаривают, — ответила Эмбер. — Им просто пользуются. Ты пока кончил мною пользоваться?
Руки Дункана медленно сжались в кулаки. И так же медленно разжались.
— Ступай к себе в комнату, — приказал он.
Эмбер отставила кубок и удалилась, не оглянувшись и без единого слова.
Дункан ее не окликнул.
Но когда Кассандра хотела последовать за Эмбер, он указал ей на другой стул.
— Садись, — сказал Дункан. — Со мной тебя не связывают никакие клятвы. Но ты ведь сделаешь все, что в твоих силах, чтобы помочь этой янтарной колдунье, верно?
Губы Кассандры вытянулись в тонкую линию.
— Эмбер не колдунья, а Наделенная Знанием.
— Отвечай на мой вопрос.
— Да. Если я чем-то могу помочь Эмбер, я это сделаю.
— Тогда оставайся поблизости и говори за оружие, которое слишком упрямо, чтобы говорить за себя.
— А, так значит, ты ценишь ее.
— Больше, чем свой кинжал, но меньше, чем свой меч.
— Жаль, что Эрик не видит тебя сейчас.
— Почему?
— Он думал, что твое чувство к Эмбер пересилит твою гордость. Мне бы хотелось показать ему, как сильно он заблуждался, — едко проговорила Кассандра. — Жаль, что не ему самому приходится расплачиваться болью за его ошибку.
Прежде чем Дункан успел ответить, вошли Саймон и Доминик. Они окинули взглядом Кассандру, посмотрели на Дункана и заметили нетронутый ужин, стоявший на столе возле очага.
— У меня новость, которая должна возбудить твой аппетит, — сказал Доминик.
— Что за новость? — спросил Дункан, отворачиваясь от Кассандры.
— Свен говорит, что население принадлежащих замку земель охотно признает тебя своим лордом.
Дункан улыбнулся и повернулся к Кассандре.
— Ты разочарована? — насмешливо спросил он.
— Только тем, как ты поступаешь со своей женой.
— Тогда тебе не придется долго беспокоиться, — сказал Саймон. — Брак будет расторгнут.
Дункан и Кассандра одновременно повернулись лицом к Саймону.
— Этот брак был совершен по-настоящему, — возразила Кассандра. — Пусть Дункан скажет, познал ли он плотски свою жену!
— Девственна она или нет, — сказал Доминик, — это все равно. Брак был совершен обманным путем. Ни один епископ его не утвердит.
— Особенно если предложить в знак почтения какую-нибудь церковь или монастырь, — язвительно добавил Саймон.
— Вы дали друг другу священные клятвы, — продолжала Кассандра, обращаясь к Дункану. — Неужели ты отступишь от своего слова?
— Клятвы. — Губы Дункана сжались, словно от боли или презрения или от того и другого вместе. — Нет, я не отступлю от своего истинного слова.
Кассандра с нескрываемым облегчением закрыла глаза.
— Я сдержу истинную клятву, которую дал, когда мой разум был в целости, — продолжал Дункан. — Я женюсь на леди Ариане из рода Дегэрров.
— А что будет с Эмбер? — спросила Кассандра. Не ответив ей, Дункан повернулся к Доминику.
— Пошли за моей невестой, — решительно сказал он. — Свадьба состоится сразу же, как только будет получено согласие Церкви.
— Что будет с Эмбер? — настойчиво повторила Кассандра.
Дункан встал и вышел из комнаты, ни на кого не глядя.
— Что будет с Эмбер! — крикнула Кассандра.
Крик Кассандры отдался эхом по всему большому залу, преследуя Дункана по пятам. Даже когда замер последний его отзвук, эти слова продолжали кричать в мрачном молчании его разума.
Что будет с Эмбер?
Что будет с твоей священной клятвой?
Эмбер.
Священная.
Эмбер. Эмбер. Эмбер…
Дункан не находил покоя ни в одной части замка. Этот крик был частью его самого, он сидел в нем так же глубоко, как и боль от старой памяти и новой измены.
Прошлое кружилось, возвращалось, мучило его сначала голосом Эмбер, а потом его собственным.
И правда — я в безопасности, когда с тобой.
Всегда, моя золотая колдунья. Скорее я отсеку себе правую руку, чем причиню тебе зло.
Это воспоминание было слишком печальным, слишком мучительным. Дункан оттолкнул его от себя, похоронил среди тысячи теней темноты, где сам он больше не мог прятаться.
Голос Кассандры! преследовал его, слова, которые произносила Наделенная Знанием, все падали и падали, словно капли огненного дождя.
Отрицание истины прошлого или настоящего уничтожит тебя столь же верно, как если бы тебе разрубили голову пополам.
Вспомни мои слова, когда прошлое вернется и тебе покажется, что оно опровергает настоящее.
Вспомни.
Еще долго после того, как все другие уснули, Дункан мерил шагами залы и винтовые лестницы своего замка. Голоса говорили с ним в его молчании, и слова эхом отдавались у него в мозгу, где вихрем проносились мысли; голос Эмбер рассказывал, как страсть, гордость и честь используются вместо оружия.
Эрик знал, что ты не любишь меня. Он знал, что ты не женился бы на мне, если бы вспомнил прошлое.
И он знал, как сильно ты желал меня.
Дункан все еще желал ее. Лживая или правдивая, ведьма или женщина, возлюбленная или жена, она заставляла его тело сгорать по ней словно в адском пламени. Необузданная сила его страсти сметала все на своем пути.
Даже предательство.
Вдруг Дункан понял, что стоит перед дверью в комнату Эмбер, а его руки опущены и сжаты в кулаки. Он не знал, сколько он тут стоит. Он знал только, что ему надо туда, к ней.
Дверь в спальню открылась беззвучно, когда Дункан толкнул ее Свечи догорали. В очаге остались почти одни угли Занавеси вокруг кровати тускло блеснули, когда он отвел их в сторону.
Эмбер спала неспокойным сном; покрывало и простыни сбились, а ее волосы спутанным золотым облаком рассыпались по подушкам. На мгновение Дункан увидел ее такой, какою она была во время купания, когда груди ее казались позолоченными от воды и отражения огня. Тогда ему хотелось уподобиться огню, чьи языки облизывали ее тело.
Ему и сейчас этого хотелось.
Дункан отпустил занавеси и стал снимать с себя тяжелую боевую одежду, в которой ходил весь день. Оставшись совершенно обнаженным, словно пламя свечи, он снова раздвинул занавеси и опустился на постель рядом с Эмбер.
Он медленно протянул руку, чтобы коснуться ее. Кончики его пальцев уже почти касались ее губ, когда он вспомнил, что случилось в его покоях — как Эмбер побелела от боли и чуть не упала и как Кассандра бесстрастными словами объяснила, что произошло.
Она чувствует твою ненависть. От ударов кнутом ей было бы не так больно.
Однако Эмбер не вздрогнула, когда Дункан прикоснулся к ней во второй раз, когда его сочувствие к ее боли пересилило гнев на нее за предательство.
Дункан долго лежал без движения, разрываясь между желанием и гневом. Инстинктивно он разделил свой разум, словно был одним из Наделенных Знанием, однако у него не было свойственного Наделенным понимания опасности того, что делал. Расщепленный разум скоро свернется подобно листу, опаленному огнем. И, подобно листу, разум увянет и умрет.
Дункан заставил себя сосредоточиться не на обуревавшей его ярости из-за того, что его предали, а на своем желании. Потом он стал думать о страсти, которую питала к нему Эмбер, страсти, которую ей никогда не удавалось скрыть.
Эрик знал, что ты был мне желанен… рассвет после долгой ночи, какою была моя жизнь.
Мысль о том, чтобы опять стать таким желанным, пронзила Дункана. Его удерживала лишь боязнь причинить боль вместо того, чтобы возбудить в Эмбер желание своим прикосновением. Он хотел, чтобы она была не подавленной, а сгорающей от желания, столь же необузданно жаждущей слияния их тел, как и он сам.
Жаркая волна прошла по телу Дункана, когда он вспомнил, как погружался в Эмбер, как ее тело сжимало, держало, охватывало его плотно, влажно и жарко, в неописуемом совершенстве соединения.
Выдохнув какое-то слово, которое было одновременно молитвой и проклятием, Дункан запустил руку глубоко в волосы Эмбер, пока не почувствовал ладонью теплую кожу ее головы. Пылающим средоточием его разума стало желание. По контрасту с губительными тенями, которые он загнал в отдаленные уголки разума, этот огонь горел еще жарче.
Поток страсти, в котором она оказалась, разбудил Эмбер. Ей не нужен был свет свечей, чтобы узнать, кто лежит рядом с нею, чье тело так горячо и твердо, чье желание так сильно, что его нельзя описать словами.
— Дункан. Боже мой, ты страдаешь…
Она попыталась дышать, говорить, но смогла лишь содрогнуться от сладкой судороги, когда ее собственное тело, готовясь принять его, изменилось с быстротою сокола, стрелой взмывающего в небо.
— Ты дрожишь, — грубо сказал Дункан. — Боль или желание?
Она не могла говорить, захлестываемая волнами его желания. Тогда его рука скользнула по ее телу вниз, ища ответа другим, более верным путем.
Обилие горячей влаги, оросившей ему руку, подействовало на него, словно удар кнутом.
Одним по-кошачьи быстрым движением он перекатился на нее, раздвинул ноги и вошел в нее в то самое мгновение, когда она, выгнувшись, подалась ему навстречу. Но жаркого совершенства, с каким соединились их тела, он вынести был уже не в силах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46