Тем не менее в состоянии больной не произошло никакой неблагоприятной перемены; напротив, стало проявляться слабое и неправильное, но вполне заметное дыхание.
По истечении предписанного времени Супрамати выпустил окровавленную воду и влил в свежую остальное содержимое флакона. На этот раз вода не изменила вида и осталась бледно-голубой и прозрачной. Рана же приняла вид обыкновенной затягивающейся раны.
Тогда Супрамати перенес больную на диван, положив на рану кусок полотна с мазью и наложил повязку с искусством опытного врача. Тщательно вытерев тело и волосы, он завернул Лилиану в одеяло так, что она походила на мумию и не была в состоянии пошевельнуться, а потом перенес ее на кровать и влил ей в рот ложку красной жидкости одного из пузырьков.
Дрожь пробежала по телу молодой женщины. Затем из ее груди вырвался нечеловеческий крик, – и она открыла глаза. В этих больших, темных, бархатных глазах отразилось такое страдание, блеснула такая безмолвная жалоба, каких Супрамати никогда еще не видал в человеческом взгляде.
Он вздрогнул от жалости и сострадания. Да, Эбрамар прав: несчастная Лилиана должна была переносить адские муки. Впрочем, он не успел сказать и слова, как веки больной опустились, а она снова впала в неподвижность, но на этот раз неподвижность была вызвана глубоким и благодатным сном.
Супрамати опустил шторы на окнах и сообразно с инструкцией Эбрамара вылил в небольшой тазик содержимое зеленого флакона, благодаря чему комната наполнилась благоухающим ароматом. Но каково было его удивление, когда он увидел, что из таза спиралью поднимается густой зеленоватый пар, который тянулся к кровати и как бы всасывался телом спящей.
В течение нескольких минут смотрел он на это странное зрелище, а потом вернулся в свою комнату. Так как совершенная им работа заняла более трех часов и возбудила в нем аппетит, то он вымылся, поужинал и лег спать, очень довольный.
Супрамати решил провести в уединении три дня, то есть до пробуждения Лилианы, ограничиваясь только прогулками по саду, тем более что стояла чудная весенняя погода. Кроме того, это свободное время он хотел посвятить приведению в порядок различных дел, пришедших в некоторое расстройство вследствие его долгого пребывания в Индии.
Супрамати был уверен, что его никто не обеспокоит, так как он строго запретил говорить кому бы то ни было о своем приезде. Но на следующее же утро пришлось убедиться, что у его друзей была чудная полиция и что они чувствовали такую потребность и желание его видеть, что никаких препятствий для них не существовало.
И, действительно, гонимый кредиторами и лишенный всяких ресурсов виконт де Лормейль был в бешенстве от долгого отсутствия набоба. Он учредил за его домом самый строгий надзор, не доверяя людям Супрамати, которые могли скрыть приезд своего барина, если бы тот приказал им молчать; поэтому виконт заручился содействием привратника противоположного дома, а тот видел, как приехал миллионер, и немедленно же известил об этом де Лормейля.
Виконт почувствовал себя возрожденным. На следующий же день он с таким апломбом явился в дом Супрамати, что швейцар и слуги остолбенели, а он ворвался.
Узнав, что принц в саду, виконт немедленно же отправился туда. Дипломатично, не замечая нескрываемого неудовольствия Супрамати и не давая ему времени сказать ни слова, он горячо сжал его в объятиях, осыпая дружескими упреками за тайный отъезд, долгое отсутствие и умолчание о своем приезде.
В ярких красках виконт описал общее горе, вызванное его исчезновением, и отчаяние Пьеретты, покушавшейся даже на самоубийство. Затем он объявил, что если «друг» его – не самый неблагодарный и скупой из всех настоящих, бывших и будущих набобов, то должен вознаградить своих друзей за их преданность и задать в их честь великолепный и достойный его пир.
Неудовольствие, которое в первую минуту почувствовал Супрамати при таком бесцеремонном вторжении, скоро сменилось неудержимым желанием смеяться. Он не мог ответить ни слова – таково было красноречие визита; но он понимал, как нуждался в нем разоривший забулдыга, и это очень забавляло его.
Раз к Супрамати вернулось его хорошее расположение духа, он принял предложение виконта. Решено было отпраздновать возвращение набоба большим обедом, а для утешения Пьеретты в ее горестях принц поднесет ей ценный подарок и букет.
Супрамати согласился на все и вручил виконту солидную сумму на расходы, объявив, однако, что у него есть неотложные дела и что, кроме того, он чувствует себя нездоровым и потому только через три дня будет к услугам друзей. Супрамати спешил избавиться от преувеличенной нежности виконта. И действительно, как только тот почувствовал в руках туго набитый бумажник, он поспешил проститься под предлогом, что надо немедленно же приступить к приготовлениям к пиру. В действительности же он спешил объехать друзей и объявить им великое и приятное известие о возвращении набоба – набитого золотом дурака, не знающего цены деньгам.
Лормейлю хотелось также хвастнуть полученными подарками. Рассказав о своем пребывании в Индии, Супрамати предложил ему на память о своей поездке чудный кинжал с рукояткой, украшенной драгоценными камнями, кольцо с чудным рубином и шкатулку с восточными благовониями.
С головой, набитой всевозможными проектами, виконт прежде всего вернулся к себе, чтобы подсчитать полученную сумму и сообразить необходимые расходы. Результат получился самый благоприятный. Сумма, которую он мог удержать в свою пользу, была так значительна, что позволяла ему покрыть самые настоятельные нужды. Это убеждение вернуло виконту его беспечность и окрылило его самыми смелыми надеждами. Еще несколько таких праздников – и дела его поправятся окончательно.
Виконт побывал у знакомого ювелира и купил бриллиантовый убор, очень красивый на вид, но в действительности гораздо более дешевый, чем купил бы Супрамати. Приобретя еще громадный букет, он направился к Пьеретте, заехав по дороге к двум друзьям, которых известил о великой новости и пригласил к себе на ужин.
Со времени отъезда Супрамати у красивой певицы Альказара бывали и ясные, и черные дни. Богатый любовник, заменивший
набоба, скоропостижно умер, и с тех пор она не могла завладеть никем «достойным ее», вследствие беспрестанного соперничества и неумолимой ненависти Камиллы Мушерон, которая не забыла и не простила ей ее победы над собой, то есть того, что она «подло украла» у нее Супрамати, по ее выражению.
В данную минуту оба врага были готовы разорвать друг друга из-за одного американца, который, к неописуемой ярости Пьеретты, казалось, уже склонялся на сторону Камиллы. Поэтому, когда виконт объявил о возвращении Супрамати и передал ей подарки от него, ее охватил порыв такого счастья, что она чуть не лишилась чувств, а затем упала в истерическом припадке. Виконт всячески старался успокоить ее. В настоящую минуту она была нужна ему, и вообще они были старые знакомые, при случае помогавшие друг другу.
Лормейль не особенно стеснялся правдивостью своих рассказов. Поэтому то, что он болтал про свое свидание с Супрамати и про его страстное участие, выказанное будто бы к своей прежней любовнице, было так образно, пылко и поэтично, что в голове Пьеретты стали зарождаться самые смелые планы, и перед ее ослепленным взглядом уже носилась княжеская корона, водруженная на ее рыжем взбитом шиньоне. А почему бы и нет? Хуже ее выходили замуж за князей; а если Супрамати после двухлетнего отсутствия не забыл и посылает ей, как невесте, цветы и драгоценности, то это значит, что он влюблен гораздо серьезнее, чем она предполагала.
– Когда я буду женой принца, я вспомню о ваших услугах, виконт, и избавлю вас от всех затруднений, можете смело рассчитывать на это! – объявила она небрежным и покровительственным тоном.
Пораженный Лормейль недоумевающе и молча посмотрел на нее. Ему и в голову не приходило, что она выведет из его слов подобное заключение.
«Знай она, как я вторгся к набобу и почти насильно вырвал у него для нее подарки, она опустила бы свой нос», – подумал он, с трудом сдерживая смех. Затем он громко ответил любезным тоном:
– Не сомневаюсь, мой друг, что если на вашу долю выпадет подобное счастье, вы не забудете того, кому будете обязаны этим.
Только моя дружба к вам побудила меня представить вас Супрамати и обратить его внимание на вашу красоту и таланты. Честные люди подобных услуг не забывают.
Но Пьеретта рассеянно слушала его. Она вынула из футляра убор и тщательно рассматривала его, заставляя переливаться бриллианты.
– Хорошенькая вещица, в особенности если это настоящие бриллианты, – заметила она.
Виконт даже привскочил.
– В своем ли вы уме, Пьеретта, предполагая, что принц станет дарить вам поддельные камни!
– Он – нет: в этом не может быть никакого сомнения. А между тем я по грустному опыту знаю, что подобная вещь возможна. Помните великолепный браслет, который вы передали мне от имени принца как его прощальный подарок: громадный изумруд, окруженный бриллиантами. И что же? Когда, после неожиданной смерти бедного Жюля, я находилась в затруднительном положении, то решила заложить эту великолепную вещь. Представьте себе мое удивление, когда мне объявили, что камни – простые стразы. Тогда я была так огорчена и нездорова, что не поднимала этого дела и не разыскивала виновника этого бесстыдного подлога, но теперь я решила сделать это: негодяй заплатит мне убытки или я посажу его в тюрьму. Мне даже уже говорили, что вора очень легко найти…
Пьеретта говорила небрежно, продолжая рассматривать бриллианты, а сама исподлобья насмешливо взглядывала на виконта, который полуотвернулся и был занят гашением сигареты в хрустальной пепельнице.
Лицо промотавшегося кутилы стало землисто-бледным, веки подергивались, еще резче выделяя преждевременные морщины на висках; а рука, державшая сигару, неприметно дрожала.
Тем не менее голос нисколько ему не изменил, когда он сказал:
– Надеюсь, мой друг, что вы не приведете в исполнение такой неразумный проект. Принц вряд ли будет доволен быть свидетелем в таком скандальном процессе, да и вам нет расчета выставлять напоказ ваши любовные отношения с человеком, за которого вы рассчитываете выйти замуж. Право, игра не стоит свеч!
Что же касается до виновника мошенничества, то я и без полиции назову его вам. Это – Фаншетта, ваша предпоследняя камеристка. Уйдя от вас, она вышла замуж и открыла магазин. Конечно, не добродетели дали этой каналье средства так блестяще устроиться.
– Вы дали мне идею, виконт! Я не понимаю, зачем мне щадить Фаншетту. Ее магазин послужит для возмещения моих убытков, – заметила Пьеретта.
– Вы забываете, дорогая, что эта женщина может рассказать о вашем прошлом вещи, малоприятные для вашего будущего титулованного положения. Послушайтесь меня: успокойтесь и забудьте эту историю. Любовь принца щедрее вознаградит вас за эту потерю, чем конфискация лавки Фаншетты.
– Может быть, вы и правы. Только впредь я каждый месяц буду возить свои драгоценности к ювелиру для удостоверения, что камни не украдены.
– Начните, мой друг, с этого убора – и вы убедитесь, что от меня вы всегда получаете настоящие камни, – с любезной улыбкой ответил виконт.
Затем, поцеловав руку Пьеретты, он прибавил:
– Теперь – до свидания, мой друг! Займитесь собой до четверга. Вам необходимо поразить Супрамати и одним ударом овладеть его сердцем. Если же в добрую минуту вы расскажете ему про негодную проделку Фаншетты, – к вашему изумруду может вернуться его первоначальное достоинство.
Когда виконт ушел, Пьеретта тихо и насмешливо рассмеялась.
– Ах, негодяй! Разбойник! Небось я напугала тебя сегодня. Если бы ты знал, что у меня в руках все доказательства твоей мошеннической проделки и что я каждую минуту могу посадить тебя в тюрьму, ты дрожал бы еще больше. И я посажу тебя, посмей только когда-нибудь вредить мне или стать мне поперек дороги, – ворчала она. – Пока я молчу, чтобы ты не учинил мне какой-нибудь пакости у Супрамати. Но подожди! Когда я буду принцессой, то припомню, что ты у меня украл, и позабочусь, чтобы принц не давал тебе больше ни сантима. Держу пари, что сегодня индус дал ему денег на праздник и на подарки, и что этот нищий бродяга утаил себе половину того, что предназначалось мне.
Раздраженная Пьеретта закурила папироску и стала обдумывать, какой туалет изобрести себе к четвергу. Это должно было быть что-нибудь новое и оригинальное, что бы рельефно выделяло ее красоту.
Она позвонила горничной и хотела уже одеваться, чтобы ехать по магазинам, когда к ней приехала одна из ее подруг. Пьеретта должна была остаться и предложить посетительнице чашку шоколаду.
Гостья тоже была актрисой из Альказара. Она тотчас же заметила на столе букет и футляр.
– Ба! Кто это поднес тебе этот куст роз и орхидей, да еще с таким веским приложением? Уж не барон ли Меркандье? – со смехом спросила она.
Увидев презрительную гримасу Пьеретты, она прибавила:
– Не брезгуй щедрым обожателем, иначе Мушерон выхватит его у тебя из-под носа.
– Пусть берет себе этого чумазого жида. Для меня – почти невесты принца Супрамати – подобные лица не существуют.
– Ах, моя добрая Пьеретта! Твое обручение с принцем старая история. Вот уже скоро два года, как твой будущий супруг исчез, и за это время ты наставила ему немало рогов.
– Я плюю на подобную клевету, да и он тоже. Принц был в Индии для устройства дел по наследству, а ты должна бы понять, дорогая Лизетта, что это требует несколько больше времени, чем если бы ты или я вздумали ликвидировать наше имущество. Наконец вчера он вернулся, и первая мысль его была обо мне. Этот букет и футляр – его подарки.
– Право? В таком случае, это серьезно! Поздравляю и желаю тебе счастья! Только будешь ли ты счастлива? Знаешь, что недавно сказал барон Меркандье по поводу слухов о браке наездницы из цирка Ристоли с одним румынским князем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42