И этому чувству я останусь верна».Она облокотилась и закрыла глаза, стараясь привести в равновесие свои чувства.Пробило пять часов, и это вывело Лилию из задумчивости. Обед, надо полагать, был подан, и она должна была идти в столовую. Не взглянув в зеркало, она надела свое каждодневное платье, пригладила волосы и вышла из комнаты.Заложив руки за спину, Готфрид шагал по залу. При виде дочери он остановился и сказал с неудовольствием:— Не понимаю, куда ты исчезла, когда твой муж был тут, мы с ним искали тебя везде. Он хотел поговорить с тобой и проститься, но должен был, наконец, уехать, не повидав тебя.— Надеюсь, что граф не был безутешен: счастье жениться на мне пришло к нему так неожиданно.Пораженный тоном горькой насмешки, звучавшей в ее словах, Веренфельс поднял на нее глаза, но Лилия собирала ноты, разбросанные по роялю, и, когда она повернулась, лицо ее не выражало ничего.Следующее затем время было как-то особенно томительно; на всех лежал какой-то гнет. Лилия работала более обыкновенного, с лихорадочным рвением отдаваясь изучению живописи и музыке.Готфрид принялся снова за свои ученые труды, но мысли его были заняты другим. Тайное беспокойство, угрызения совести, все более и более обострявшиеся, терзали его.Да, он отомстил, но эта месть, как ни была она справедлива, не дала желаемых результатов. Габриэль умерла, а Лилия, безмолвно замкнувшись в самое себя, утратила всю свою веселость, всю беззаботность юности, и достаточно было произнести имя Танкреда, чтобы вызвать в ней самое тягостное волнение. Спустя две недели после своего отъезда граф прислал письмо, в котором заявлял, что его служба и различные обстоятельства удерживают его еще недели на три, но что он приедет за своей женой в последних числах июня. При чтении этого письма Лилия горько улыбнулась. «Он придумывает отговорки и рад воспользоваться всяким предлогом, чтобы долее быть избавленным от меня», — сказала она себе мысленно.Готфрид заметил ее внезапную бледность, горькое, почти нескрываемое выражение ее лица, и мучительное беспокойство все более и более наполняло его сердце. Неужели увлекшись эгоистическим желанием удовлетворить своему самолюбию, смертельно оскорбленному, он сделал свою дочь несчастной на всю жизнь? Под гнетом этого постоянного раздражения его болезнь, усилившаяся вследствие тяжелых волнений последнего времени, быстро прогрессировала. И однажды, когда пришли звать его к обеду, то нашли его лежащим в кресле и уже похолодевшим. Его бедное, растерзанное сердце перестало биться.Отчаяние Лилии было глубоко и искренно. Всякое эгоистическое страдание исчезло, и всем своим существом она отдалась горячей молитве за упокой души отца. Она думала лишь о нем, о его душевных муках и тяжких испытаниях и хотела бы молитвой своей облегчить ему его первые шаги в загробной жизни, нашей вечной родине, куда следуют за нами наши дела, добрые и злые, любовь и ненависть тех, кого мы оставляем на земле.Только после печальной похоронной церемонии Лилия стала думать о будущем. Недели через две, не позже, должен был прибыть Танкред, а она твердо решилась не только не ехать к нему, но избежать и самого свидания с ним. Он не знал о смерти Веренфельса, так как она запретила известить его телеграммой, и когда он нехотя приедет за безобразной графиней Рекенштейн, ее уже не будет здесь. Был момент, когда молодая девушка подумала о разводе, но какое-то необъяснимое для нее самой чувство заставило ее отбросить эту мысль. Она не хотела возвратить свободу Танкреду, не давая себе отчета, что именно руководит ею: чувство мстительности, или боязнь тех формальностей, с какими сопряжено подобное дело.Проворно, с энергией, удивившей добрую тетю Ирину, она собралась в путь. Гаспар и банкир, друг ее отца, взяли на себя ликвидацию всех дел, и через неделю после погребения Готфрида Лилия уехала в Пизу с тетей Ириной, Пашей и попугаем. Из своих слуг она не взяла никого, отпустила даже свою горничную для избежания болтовни и огласки, которые могли бы помешать ей сохранить свое инкогнито. Роберту, старому камердинеру, и его жене, оставленным сторожить дом, было наказано никому — ни даже графу — не давать ее адреса и не проговориться о том, что они знают, где она находится.Не подозревая, какой сюрприз ожидает его, Танкред приехал в Монако через несколько дней после отъезда своей жены. Он отвез предварительно Сильвию с ее гувернанткой в Биркенвальде, обширное поместье, находящееся в глуши Силезии и принадлежащее его сестре. Когда дон Рамон увидел, что он разорен, то, желая обеспечить будущность дочери, купил на ее имя эту землю и своим завещанием спас это маленькое имущество от расточительности Габриэли.Мрачный, с затаенной злобой в сердце, молодой граф отправился в дом своего свекра, но каково было его удивление, когда Роберт, проведя его в зал, сообщил со слезами, что Веренфельс умер внезапно от разрыва сердца.— Доложите графине, что я приехал, — сказал Танкред, задумчиво обводя глазами комнаты, имеющие вид опустелых и как бы необитаемых.— Графиня уехала, — отвечал старый слуга с замешательством.Заметив, что граф вспыхнул и насупил брови, Роберт пояснил нерешительным голосом, что его госпожа уехала со своей старой родственницей, не оставив ни письма на имя мужа, ни своего адреса и не заявив о времени своего возвращения, но что, быть может, старый банкир, месье Сальди, знает что-нибудь более определенное.Сильно заинтересованный, Танкред отправился к банкиру, но тот тоже заявил, что ему неизвестно ни место пребывания молодой женщины, ни время ее возвращения. Он присовокупил только, что Лилия сказала ему, что она напишет мужу.Задумчивый и немного смущенный, граф вернулся в отель, решив уехать в тот же день. «Вот неожиданная случайность! Веренфельс умер, а рыжий урод уехал на неизвестный срок, — говорил себе граф, шагая по комнате. — Не будет ли эта женщина так умна, чтобы отказаться от меня, не предложит ли развод? Нет, она не выпустит меня из рук». Досада и радость боролись в его сердце, но после всех размышлений, длившихся с час времени, ветреность, беззаботность его характера взяли верх. «Посмотрим, что из этого выйдет. Во всяком случае, так как я никому не говорил о моей женитьбе, то нет надобности объявлять о ней теперь, — сказал он себе весело. — И пока моя некрасивая супруга не соизволит появиться, я буду пользоваться у дам привилегиями холостяка». Он снял с пальца обручальное кольцо и спрятал его в коробку своего дорожного несессера; надо заметить, что это кольцо было вынуто из этой самой коробки только несколько часов тому назад, когда он ехал к своей жене, не внушающей ему ничего, кроме отвращения. II. Новое испытание Лилия провела около года в Пизе в полном уединении. Первые месяцы сильнейшая апатия владела ею; она заболела вследствие реакции на все, что она вынесла, и это усилило ее отвращение к жизни и к людям. Мало-помалу доброй тете Ирине удалось успокоить больную душу молодой девушки и заставить ее снова приняться за ее обычные занятия. Стараясь найти забвение в учении и в труде, Лилия еще с большим рвением, чем прежде, отдалась живописи, музыке и пению. Но все же жизнь в городе тяготила ее, она боялась среди приезжих иностранцев встретить неожиданно графа Рекенштейна. И, прочитав в газетах, что в окрестностях Тюбингена отдается в наем поместье, она поехала в сопровождении горничной поглядеть его и, оставшись им довольна, подписала тотчас контракт на имя своей родственницы.Поместье, избранное молодой графиней Рекенштейн, состояло из маленького уединенного замка, окруженного лесом, но находящегося в очень живописной долине, и так как Лилия обладала хорошим состоянием, то обставила себя и тетю Ирину полным комфортом и роскошью. Тишина прекрасной природы, чистый и живительный воздух гор подействовали благотворно на больной организм молодой девушки. По совету доктора она научилась ездить верхом и так полюбила такого рода прогулки, что вскоре сделалась прекрасной наездницей; она проводила долгие часы на лошади и изъездила по всем направлениям местность, в которой поселилась. * * * В таком безмятежном спокойствии прошло три с половиной года, и, конечно, тем, кто видел Лилию в Монако, трудно было бы узнать ее теперь. Жизнь на открытом воздухе и физические упражнения, укрепляющие тело, преобразили ее. Вместе с тем к ней возвратилось ее душевное спокойствие; она покорилась судьбе, наделившей ее такой печальной долей. О Танкреде она ничего не знала. Он не разыскивал ее, это было ясно, и она твердо решила никогда не появляться к нему на глаза. У Лилии осталась лишь одна слабость, вызванная несчастным эпизодом ее жизни: презрительное пренебрежение к своей наружности и непобедимое отвращение глядеть на себя. Все зеркала были изгнаны из замка, и ее камеристке казалось весьма странным причесывать и одевать свою госпожу без зеркала. Ей едва удалось упросить Лилию позволить ей сделать модную прическу, но взглянув в зеркало, как эта прическа идет к ней, молодая женщина наотрез отказалась. Никогда более, если возможно, она не хотела видеть это лицо, которое он нашел некрасивым до отвращения. И теперь еще при воспоминании о той минуте, когда она услышала свой приговор, яркая краска вспыхнула на ее щеках.Все более и более слабеющее здоровье тети Ирины начинало сильно беспокоить Лилию, и она собиралась везти больную старушку в Париж, чтобы посоветоваться с доктором, как вдруг неожиданное событие перевернуло всю ее жизнь.Она получила письмо от Гаспара, в котором он извещал ее, что финансовый крах, совершившийся в Париже, вызвал целую серию банкротств, и что, по всей вероятности, погибло и все ее состояние.Банкир, месье Сальди, потерпевший тоже значительные утраты, вызвал Лилию немедленно в Монако, так как было необходимо выяснить ее положение.В первую минуту Лилия была потрясена известием, но — странное дело! — это несчастье, разорившее ее, не так больно отозвалось в ней, как то унижение, которое вынесла ее женская гордость, и ее более всего огорчала мысль, что бедная тетя Ирина будет терпеть нужду в последние дни своей жизни. Со всевозможной осторожностью, какую ей внушила ее любовь к доброй старушке, она сообщила ей о постигшем их несчастии.— Вооружись бодростью, дорогая тетя, — говорила она ей, — настоящие испытания начинаются только теперь, но я надеюсь, что Бог поможет мне перенести это лучше, чем те ребячества, которые я принимала так близко к сердцу.Старушка нежно прижала ее к своей груди.— Я не была бы христианкой и спиритисткой, — отвечала она, — если бы придавала так много цены превратностям судьбы, да и мне ведь остается так мало жить! Но за тебя, дорогая моя, я буду молиться, чтобы силы добра поддержали тебя в этом новом испытании и руководили бы тобой.Спокойно и энергично Лилия сделала надлежащие распоряжения. Все вещи были уложены, но так как за дом было уплачено за несколько месяцев вперед, то упакованные ящики были оставлены в замке до востребования. Затем она отпустила всех своих слуг и в сопровождении лишь тети Ирины и своих любимцев, Паши и попугая, уехала в Монако. Это произошло неделю спустя по получении письма с печальным известием.Поезд прибыл на место утром, и Лилия весьма с понятным волнением ступила на дебаркадер, откуда уехала почти четыре года тому назад. Тогда ее гнало отсюда несчастье, другое несчастье возвращало ее назад.Медленно подвигалась молодая женщина к выходу, поддерживая тетю Ирину.Уже во время путешествия Лилия заметила, что многие, особенно мужчины, оглядывались на нее, когда она проходила мимо, и всякий раз это вызывало в ней неприятное ощущение. Ужели она до того подурнела, что обращала на себя внимание?Здесь повторилось то же самое. Досадуя и краснея, она старалась ускорить шаг, как вдруг у выходных дверей один молодой человек, посторонясь, чтобы дать им пройти, сказал вполголоса своему товарищу: «Погляди, какая прелестная головка, настоящая Лерелея».Лилия смутилась. Ужели это было сказано о ней? Но возвращение домой и первый разговор со стариком Робертом и его женой, рассказавшим ей теперь устно о посещении Танкреда, заставили ее забыть о произведенном впечатлении. Когда же молодая женщина вошла к себе в комнату, то вспомнила об этом, и одновременно в сердце ее пробудились все тяжелые ощущения, вынесенные ею в этом доме до и после свадьбы.С внезапно решимостью Лилия подошла к трюмо и сняла покрывавший его занавес. Она хотела взглянуть на себя и снова судить о своей наружности. Но с каким изумлением она увидела в зеркале свое отражение! Эта стройная фигура на целую голову выше прежней Лилии, с прекрасно округленными формами и нежным, прозрачным цветом лица — неужели то была она? Большие черные, как бархат, глаза и брови, почти сходящиеся вместе, остались все те же, но как они шли теперь к ее прелестному лицу, оттеняя его и придавая ему энергичный вид, напоминающий ее отца. С большим спокойствием молодая женщина стала пытливо всматриваться в себя, разбирая каждую черту своей физиономии, как будто дело шло не о ней, а о ком-то другом. Но она была слишком хорошей художницей, чтобы не понимать, что ее оригинальная и поразительная красота должна была привлекать внимание и возбуждать желания в сердцах многих людей. С тяжелым вздохом она отошла от зеркала.— Если б он увидел меня такой, как я теперь, он не сказал бы: безобразна до отвращения, — прошептала она. — И теперь, когда я разлучена с ним навсегда и впала в бедность, судьба дает мне красоту, этот опасный дар для одинокой женщины.Она села, облокотясь у окна, и задумалась. Мало-помалу это горькое чувство уступило место радости, смешанной с гордостью. Ей не надо больше краснеть за себя: такая роскошная красота — могучая сила. Как знать, быть может, настанет время, когда Танкред пожалеет, что так безжалостно пренебрег некрасивой графиней Рекенштейн. Красивая не желает его и никогда не будет носить имя, которое ей отец купил насильно, а граф бросил ей, как милостыню.Распутывание дел Лилии взяло более времени, чем предполагалось, хотя с самого начала было ясно, что из ее состояния можно спасти лишь кое-какие крохи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49