С каких это пор ее доверие к Рольфу стало таким совершенным и безоговорочным? И если она может довериться ему в этом случае, то почему бы ей не довериться принцу и в другом — в том, что касается ее будущей судьбы?
Поймав на себе любопытный взгляд няньки, ведущей одетого в бархатные короткие штанишки малыша с легким обручем в руке, она продолжила свой путь, правда, понятия не имея, куда и зачем она идет. Она миновала церковь Святого Людовика и сад Святого Антония рядом с ней. Анджелина шла, ощущая восторг от внутренней свободы, но вместе с тем в ней росло чувство замешательства и удивления над собственной глупостью. Она вдруг отчетливо осознала, что надежности и защищенности она не найдет нигде и никогда. То, что это можно обрести в браке, казалось ей теперь иллюзией, о чем свидетельствовала судьба вдов всего мира — одиноких и обездоленных. Единственную надежную крепость имело смысл отыскать или построить в самой себе, чтобы стойко и мужественно противостоять всем бедам и несчастьям этого мира, оставаясь твердо стоять на ногах, вне зависимости от того, одержишь ли ты победу или потерпишь поражение.
Как только такой бастион внутри себя будет возведен и укреплен, можно смело выходить к людям, чтобы встретить их с любовью и дружеским доверием. Люди же малодушные, те, кто склоняется при первом же вызове судьбы и нуждается в постоянном комфорте и поддержке, не способны ощутить горького, но и бодрящего вкуса славы, которым наслаждается тот, кто одиноко противостоит всему миру или вступает в смертельный поединок с равным противником, будь то мужчина или женщина.
Когда Анджелина наконец осознала, где же она находится, перед ней возвышалось здание Французской дипломатической миссии, построенное из серого камня и оштукатуренного кирпича. В миссии в эти часы проходила церемония утреннего приема посетителей.
На ступенях вдоль парадной лестницы стояла шеренга слуг в ливреях, их начищенные пуговицы горели золотом в лучах весеннего солнца. Вереница экипажей и карет вытянулась на несколько кварталов, некоторые же посетители — более скромные по своему положению к достатку — подходили к зданию пешком. Леди в роскошных утренних туалетах, и мужчины во фраках, высоких стоячих воротничках и вышитых жилетах торжественно всходили по ступеням вверх к массивной двухстворчатой двери, распахнутой сейчас настежь.
Снаружи было видно, что в помещении горело множество канделябров, игравших бликами в шелковых занавесях и драгоценностях присутствующих дам.
Толпа посетителей, видневшаяся в проеме дверей, терялась дальше в тени просторного помещения; тех же, кто устраивал прием и кого почтительно приветствовали гости, не было видно. Анджелина видела только, как входящие мужчины низко кланялись, а леди делали глубокий реверанс.
Кто еще мог бы удостоиться чести всеобщего поклонения, кроме представителя королевского дома? Кто мог устроить подобный пышный прием, кроме Рольфа?
А сама она сделала хоть раз перед нем реверанс за все время их знакомства? Нет, даже на званом вечере в момент их первой встречи. Это обстоятельство показалось Анджелине многозначительным. Было ли все дело в ее гордыне? Или в упрямстве? Часто, очень часто она вообще забывала, что он принц. Он ничем не напоминал ей о своем высоком положении, а сейчас вдруг это обстоятельство приобрело решающее значение. Она, Анджелина, не принадлежала к его кругу. И потому совершенно неважно было, что она наконец решила сказать ему о своем страстном желании остаться с ним, с наследником королевского трона Рутении. Нет, такое признание было бы ошибкой с ее стороны. Она не обрела бы ни крупицы счастья в положении подвешенности, вечного парения на грани, невозможности стать частью его мира. Она была бы слишком зависима от него во всем, она превратилась бы в конце концов только в его любовницу — не более того, и перестала бы принадлежать самой себе.
А когда его страсть к ней пройдет, что тогда? Если она сейчас испытывала гнетущую, разрывающую ее душу боль — и это всего после нескольких недель близости! — то что будет с ней, когда они станут жить отдельно, спать отдельно после проведенных вместе месяцев, а, быть может, лет?
Нет. Лучше положить этому конец сейчас. Избрать самой наилучший путь для него и для себя, прежде чем он это сделает сам.
Повернувшись, Анджелина быстро направилась прочь. И ничего не было удивительного в том, что в этот решающий момент своей жизни она совершенно забыла про Клэр.
Глава 18
Дверь маленькой спальни Анджелины распахнулась настежь, и Мария переступила порог, держа в руках поднос, накрытый мятой салфеткой. Вдова и мадам де Бюи сели за ужин, соблюдая местный обычай, сразу же как стемнело. Поскольку темно на улице было давно, Мария, по-видимому, успела уже убрать со стола и вымыть посуду, прежде чем соблаговолила принести поесть Анджелине.
— Вам следовало бы зажечь свечу, — сказала служанка после небольшой паузы. — Я чуть ноги в темноте не переломала.
— Мне нечего разглядывать.
— Хандрите, да? Вы что же, считаете, что вам должны были разрешить поехать сегодня вечером на бал?
— На бал? — переспросила Анджелина. — Сегодня вечером?
— Конечно. И не говорите мне, что вы не знали. Только об этом в доме и велись разговоры с того самого дня, когда мадам вернула пришедшие на ваше и ее имя два пригласительных билета. А сейчас они с сестрой отправились посмотреть на съезжающихся гостей. Сама мадам была сначала против этой прогулки — потому что, чем реже она видит принца, тем лучше для нее. Но ее сестра изголодалась по подобным зрелищам и настояла, чтобы они обе пошли поглазеть немного на гостей.
Сухопарая угловатая служанка осторожно поставила поднос на шаткий столик.
— На мое имя пришло приглашение? — еще раз спросила Анджелина.
— Я видела его своими глазами, как и множество других писем, адресованных на ваше имя и пришедших за последние несколько дней. Все они, написанные одним почерком, были брошены в огонь. И только приглашение мадам вернула слуге из французской миссии, значит, оно будет возвращено назад и тем самым известит устроителей бала, что вы не приедете.
— Я бы не поехала в любом случае, — сказала Анджелина, чувствуя сильную усталость.
— Очень мудро с вашей стороны, уверяю вас, — усмехнулась служанка.
— Леди Нового Орлеана будут соперничать на этом балу друг с другом в выборе самого модного и дорого наряда. Этот бал, устраиваемый специально для принца, объявлен гвоздем сезона, и о нем не умолкнут разговоры в обществе на протяжении, пожалуй, нескольких лет. Есть даже такие дамы, не входящие в элиту светского общества Нового Орлеана, — особенно это касается американок, — которые готовы убить или отдаться любому, только бы получить вожделенный входной билет.
Похоже, что Рольф произвел самое благоприятное впечатление на здешнее общество за одну лишь неделю своего пребывания в Новом Орлеане. Анджелина спрашивала себя, чем он занимался все это время, кроме приемов и посещений званых чаепитий, обедов и вечеров, которые устраивались в его честь? Неужели он продолжал так же старательно и безуспешно разыскивать Клэр, как когда-то в окрестностях Сент-Мартин-вилля? Анджелина сомневалась, что те сведения, которыми она располагала, могли бы облегчить его поиски. Скорее всего его люди наблюдали днем за их домом, не мог же Рольф обойти своим вниманием возможность того, что Клэр так или иначе общается со своей матерью. Во всяком случае именно этот аргумент использовала Анджелина, чтобы убедить себя в незначительности своих сведений о кузине.
Анджелина скосила взгляд на самодовольное лицо служанки, которая склонилась над трутом, чтобы зажечь свечу. Интересно, заметила ли Мария, что за ней следят? Ее встреча с Клэр длилась, по-видимому, всего несколько секунд и вполне могла остаться незамеченной одним из людей принца, кому он поручал слежку за домом. Похоже, что так оно и было, иначе Клэр давно бы уже обнаружили. И Анджелина узнала бы об этом по атмосфере в доме вдовы и другим только ей понятным признакам.
Однако Анджелина хотела знать это наверняка и прямо сейчас. Ей необходимо было отправить письмо Рольфу и получить ответ.
Горничная тем временем ушла, разочарованная неразговорчивостью Анджелины в ответ на ее болтовню. Анджелина встала с кровати. Остывший ужин, состоявший из холодного цыпленка и залитого свернувшимся соусом аспарагуса, не вызывал у нее аппетита. Она чувствовала, что если съест его сейчас, ее опять начнет подташнивать. Она выпила маленькими глотками стаканчик вина и выставила поднос с нетронутым ужином за дверь.
Повернувшись, она приблизилась к тусклому зеркальцу из полированной жести, висевшему над столиком, служившим умывальником-подставкой для таза и кувшина с водой. Она разглядела свое отражение в неровном свете мигающей свечи и поняла, что выглядит лучше, чем чувствует себя. У нее было цветущее лицо, и в глубине ее глаз мерцали таинственные огоньки. Волосы, окруженные золотым ореолом света, падающего от свечи, ниспадали ей на плечи и струились по спине. Пытаясь преодолеть свою депрессию, она сегодня после обеда вскипятила на кухне воду и с трудом притащила ее вверх по ступеням на галерею, а затем и в свою комнатушку. Здесь она вымыла голову и с наслаждением помылась. Когда волосы высохли, она не стала собирать их сверкающие волны в прическу и, набросив на себя старый халат, найденный в сундуке, так и осталась в нем.
Внизу у ворот, ведущих во дворик, через который только и можно было попасть в жилище вдовы с тех пор, как главный ход со стороны улицы вел в винную лавку, раздался звон колокольчика. Анджелина не обратила на него никакого внимания, зная, что Мария сама откроет двери.
Но когда она услышала тяжелый топот сапог на галерее, она сразу же насторожилась. Шаги приближались целеустремленно и решительно, их отзвук на неровных половицах настила свидетельствовал о том, что по галерее идет не один человек, а несколько. Слышно было, как протестует Мария срывающимся возмущенным голосом. Итак, эти люди по всей вероятности, желали видеть только одного человека в доме вдовы, потому что им сообщили, что обе пожилые леди ушли.
Бели бы на непрочной двери ее комнаты был замок, Анджелина наверняка закрылась бы. Но поскольку замка не было, ей оставалось только запахнуть халат и, повернувшись лицом к двери, застыть в ожидании незваных гостей.
Дверь рывком распахнулась. Мерцая белоснежными мундирами, на фоне темной ночи возникли Густав, Мейер и Освальд. Они стремительно вошли в комнату, втолкнув туда же Марию. Щелкнув каблуками, они приветствовали Анджелину коротким поклоном головы, хотя Густав одной рукой все еще удерживал отбивающуюся Марию, а Освальд держал под мышкой большую, перевязанную неловкой рукой коробку.
— Простите за вторжение, мадемуазель, — сказал Мейер. — Мы трое, конечно, мало походим на фею, но все же пришли с той же целью, — снарядить вас на бал.
Улыбка тронула губы Анджелины, она была рада видеть их всех и улыбалась в ответ на их шутку и широкие приветливые улыбки, освещавшие лица мужчин.
— Это очень мило с вашей стороны, но…
— Если вы собираетесь отказаться, — сказал Густав, — то я советовал бы вам не торопиться. Если мы не привезем вас на бал, Рольф сам явится сюда за вами, покинув отцов города и их разряженных жен, всех этих политиков и старых вояк, которые жаждут поведать ему, как они шесть лет назад разбили здесь британцев.
— Он настроен несколько возбужденно, — добавил Освальд, спокойные манеры которого поразили Анджелину своей схожестью с обычным поведением его погибшего брата — близнеца.
— На свете мало найдется принцев королевской крови, которые выполняли бы свои светские обязанности с таким изяществом — и одновременно с таким отвращением, — объяснил Мейер. — Потом надо принять во внимание то обстоятельство, что дело, приведшее его в Новый Орлеан, не движется с мертвой точки, а еще этот оскорбительный возврат пригласительного билета…
— Это дело не моих рук, однако факт остается фактом, я не могу ехать с вами.
— Вы должны.
— Но у меня нет подходящего наряда для такого грандиозного бала!
Освальд выступил вперед и положил коробку, которую он держал в руках, на кровать.
— Принц Рольф предвидел такое обстоятельство. Это платье было заказано по вашим меркам несколько дней назад.
И так как Анджелина не двинулась с места, чтобы открыть коробку, Освальд быстро развязал бант и снял крышку. Внутри лежало платье из белого шелка, напоминавшего по своей тонкой выработке паутинку, ткань переливалась нежным золотистым отливом. Завышенная талия переходила в сильно декольтированный корсаж. Он был слегка украшен ручной вышивкой, а сзади поднимался тугой стоячий воротник. Плотная вышивка покрывала шлейф, утяжеляя его и создавая эффект роскошного веера, расходящегося сзади от высокого корсажа и ниспадавшего изящными складками на пол.
— Я… я не могу принять это.
— А если вы примете, — зло усмехнулась Мария, — мадам заставит вас пожалеть об этом.
Густав тряхнул служанку за плечо.
— Ты сама сейчас сильно пожалеешь, если вякнешь хотя бы еще один раз.
— Кто принуждает вас не появляться на балу? — спросил Мейер. — Мы вмиг разберемся со всяким, кто осмелится задержать вас.
— Не в этом дело, точнее…
— Тогда почему же вы медлите? Должен сказать, что ваше появление очень поможет Рольфу в моральном плане. Он бы никогда не сказал вам этого сам, вы прекрасно знаете, но ходят разговоры, что он увез вас силой из дома и нанес вам жесточайшее оскорбление. Когда же все увидят, что вы явились на бал и находитесь с принцем в дружеских отношениях, все примут эту историю за выдумку досужих сплетников.
Анджелина долго смотрела в серые глаза Мейера. В них отражалось глубокое сочувствие к ней и сожаление о том, что он вынужден был прибегнуть к столь щекотливому аргументу.
Видя, что она молчит, заговорил Густав своим раскатистым голосом.
— Он тоскует по вам, моя дорогая, и намерен во что бы то ни стало хотя бы увидеться с вами, если ему отказано во всем остальном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70