Элен промолчала.
– Ты могла бы нанести мне визит соболезнования, – вдруг резко проговорил Дюран.
Элен бросила на него быстрый взгляд. Свет от синих и золотистых разрывов окрасил его лицо так, что оно показалось ей избитым.
– Мне жаль, что с Серефиной случилось такое, я искренне сожалею... Я бы нанесла тебе визит, если б считала, что тебе это поможет, но положение было довольно... щекотливое.
– Ты права... – согласился он, вздохнув.
– Видимо, для тебя это было неожиданным ударом?
– Да.
Оба неловко замолчали. Элен подмывало извиниться и оставить его, чтобы подойти к Райану, который стоял где-то рядом вместе с хозяином. Но что-то удерживало ее – наверное, подавленность Дюрана...
Тронув пальцами траурную повязку на его рукаве, она произнесла:
– Это прекрасный, благородный жест.
– Ты хочешь сказать, в таких обстоятельствах? Потому что Серефина была не более чем моей любовницей, мулаткой с четвертушкой негритянской крови и все такое прочее?
– Извини, – сказала Элен, убирая руку.
– Нет, ты меня извини, пожалуйста. Я знаю, что ты не имела это в виду. Просто не пойму, что со мной происходит.
– Ты любил ее, вот и все... – Дюран глухо рассмеялся:
– Думаю, ты единственная, кто понял это.
– Если тебе не хочется говорить о случившемся, то и не надо. Но дело в том, что никому ничего не известно о ее смерти. Она что, долго болела?
– Болела? Нет, она не болела совсем. – Их взгляды встретились.
– Ты хочешь сказать, что она умерла не от лихорадки? – удивилась Элен.
– Никоим образом. Полиция этим делом не сочла нужным заниматься, поскольку Серефина занимала такое положение... Но мне кажется, что они подозревают в убийстве меня.
– Тебя? – довольно громко вскрикнула Элен.
Люди стали на них оборачиваться. Райан тоже резко повернулся и посмотрел на нее, нахмурившись.
–Я не могу объяснить всего здесь, – торопливо продолжил Дюран, – но мне хотелось бы поговорить об этом с тобой, если позволишь навестить тебя.
Что она могла на это сказать? Прошлое, которое связывало их, требовало от Элен дать ему возможность выговориться. И она согласилась... Потом они долго еще смотрели на фейерверк, стоя рядом и соприкасаясь плечами, будто общительные собеседники.
Утром, когда ушел Райан, а Элен еще не успела одеться, явился Дюран. Элен не собиралась следовать примеру некоторых женщин вроде сестры Наполеона Полины, которые допускали мужчин в свои будуары, когда принимали ванну или одевались. И хотя она вообще считала дурным тоном принимать мужчину в отсутствие Райана, ей все же понапрасну не хотелось накалять обстановку. Дав указание Бенедикту принести в гостиную для Дюрана кофе с пирожными, она попросила передать гостю, что спустится к нему позже.
День выдался пасмурный и прохладный, за окнами стоял туман и моросил мелкий дождик. Набросив на плечи поверх утреннего платья из желтого муслина легкую шерстяную шаль с вышивкой, Элен прошла в гостиную. Одной рукой она придерживала края шали, а другую протянула Дюрану, когда тот поднялся с дивана, чтобы поприветствовать ее. Поцеловав руку Элен, он постарался удержать ее в своей руке, внимательно глядя ей в глаза. На какое-то мгновение Элен почувствовала неловкость...
Потом они сели за столик друг против друга. Улыбнувшись, Дюран устроился на диване, опершись локтем о боковой валик и подперев подбородок рукой так, что большой и указательный пальцы охватывали его.
– Когда тебя не бывало со мной, я забывал, насколько ты красива. Знаешь, я всегда считал, что моя жизнь устроена вполне совершенно – многочисленные акры сахарного тростника у моря, великолепный дом, вышколенная прислуга, развлечения в городе, когда надоедает деревня, угодливая любовница и перспектива жениться на умной и прекрасной женщине.
– Как вижу, мне отводилось последнее место, – сказала Элен, стараясь придать своим словам оттенок легкомыслия.
– Нет, это только потому, что ты должна была стать окончательным и самым совершенным дополнением.
«Флирт или правда? – подумала Элен. – Трудно разобраться, но в конечном счете это уже не имеет значения...»
– Судьба распорядилась иначе, – сказала она, глядя ему в глаза.
– Да, этого не произошло...
– Извини, я так ничего и не поняла, что же произошло с Серефиной? И почему власти должны считать, что именно ты ее убил? – помолчав, снова заговорила Элен.
– Мне кажется, на самом деле они сейчас так и не думают, они так будут думать, когда начнут пинать меня в кутузке и слушать, как за стеной возводят виселицу или помост для палача с топором. Действительно, у них существовало подозрение, будто мне захотелось отделаться от нее и поэтому я решил Серефину отравить, чтобы не тратиться на ее содержание.
– Опять яд... – медленно произнесла Элен. – Уж не... мышьяк ли?
– Точно.
У нее тут же возникла масса вопросов к нему, но их оказалось так много, что она никак не могла привести их в порядок. Сосредоточенно наморщив лоб, она уцепилась за одну часть его слов:
– А почему кто-то должен думать, что тебе надо было от нее избавиться?
– Не имею представления, – не глядя на Элен, ответил Дюран.
– В самом деле не имеешь?
– Ну, ладно, я расскажу... Мы поссорились. У нас произошла довольно шумная стычка из-за чемодана платьев, которые она заказала. Но нельзя же убивать только из-за этого?
«Трудно представить, чтобы Серефина вдруг поссорилась с Дюраном. Она казалась такой... как же он назвал ее? А, угодливой. Ну конечно же. Серефина улыбалась и соглашалась, улыбалась и повиновалась. Разумеется, на людях не всегда ведут себя так, как дома. И все же объяснение смерти Серефины ссорой звучало неубедительно. Более похожим на правду было бы объяснение Дюрана, что он ругал свою любовницу за ее экстравагантность».
– Я думала, что ты прихватил с собой с острова достаточно денег, чтобы не волноваться так из-за нескольких платьев, – заметила Элен.
– Да, именно так думали многие, – ответил он, пожимая плечами. – А разве можно долго жить в долг?
– Занимать деньги? – удивилась она.
– Понимаешь, портные или изготовители карет, например, имеют дурную привычку требовать, чтобы им платили. А брать деньги в долг – это и есть один из способов удовлетворять их требования.
Элен подумала, что Дюран хотел сказать, что брал деньги под залог своих имений на острове. Наверняка он мог бы найти кредиторов, готовых рискнуть своими деньгами, чтобы когда-нибудь получить его земли по возвращении на остров. Но она посчитала неприличным вдаваться в такие подробности.
– И что, Серефина расстроилась? Я хочу сказать, она обезумела настолько, что...
– Ты хочешь спросить, не я ли довел ее до того, что она выпила яд? Этого я не знаю...
Он произнес эти слова жестко, чтобы скрыть и боль, и чувство вины, которые его одолевали. «Так вот почему он казался таким изможденным и осунувшимся. Чувство вины...»
– Я в это не верю, – решительно заявила Элен.
– Правда? – с надеждой в голосе спросил Дюран.
– Серефина любила жизнь, ей нравилось чувствовать себя любимой. Быть может, она не слишком задумывалась о будущем и связанными с ним проблемами, а поэтому и жила настоящим и удовольствиями, которые можно От него получать. Такие на свою жизнь не станут покушаться.
– Именно такой она и была, – с готовностью кивнул Дюран. – Но не думаю, что мне удастся убедить в этом кого-нибудь еще. Только ты это понимаешь. Ведь людям нужна версия убийства любовницы своим сожителем, иначе они быстро теряют к случившемуся интерес. Клерки все, что им наговорят, тщательно запишут, а потом засунут эти бумаги в какой-нибудь ящик, чтобы навсегда о них забыть. Они смотрят на меня и думают: если я и не убивал ее с помощью дозы мышьяка, то убил такими словами, от которых она должна была впасть в отчаяние и отказаться так жить дальше.
– Ходили слухи, – осторожно начала Элен, – что ты вот-вот должен был подписать выгодный брачный контракт.
От неожиданности Дюран буквально остолбенел.
– С чего ты это взяла? Уверяю тебя, это сущая ложь.
Они продолжали разговаривать о всякой всячине, о Морвене, который, по слухам, завел роман с женой важного испанского чиновника, несмотря на то что продолжал жить с вдовой, мадам Рашель Пито, и пользоваться услугами новой инженю; о месье Туссаре, которого, по словам Дюрана, можно было часто видеть в нескольких казино за городом.
Дюрану становилось уже неприличным задерживаться дольше, тем более что приближалось время ленча. Элен проводила его до дверей гостиной, у которых тотчас же возник Бенедикт, подавая Гамбьеру шляпу и трость.
– Было очень приятно. Ты так любезна, что приняла меня. Я этого не ожидал, – проговорил Дюран на прощание.
– У меня не так много друзей и знакомых в Новом Орлеане, чтобы я могла ими пренебрегать.
– Это ставит меня в один ряд с остальными, – произнес он с недовольной улыбкой. – Надеюсь, ты позволишь мне приходить сюда?
– Разумеется, но не часто и когда Райана не бывает дома.
Дюран снова улыбнулся и, выпустив ее руку, повернулся к выходу. Пройдя пару шагов, он обернулся:
– Мне не хочется беспокоить тебя, Элен, но я не могу уйти, не задав тебе вопроса.
– О чем? – удивилась она.
– Ты действительно болела желтой лихорадкой?
– Да, но почему ты об этом спрашиваешь?
– Просто так... – ответил он, покачав головой. – Ничего особенного, извини. – Дюран стал спускаться по лестнице.
«Желтая лихорадка или яд?..»
Этот вопрос, как и тысяча других, целыми днями преследовал Элен. Она считала, что у нее была желтая лихорадка – так, во всяком случае, ей говорили об этом другие, но так ли это на самом деле? Все симптомы указывали на нее: лихорадочное состояние, покрасневшие губы, темные выделения из горла и, наконец, пожелтевшая кожа. Что еще это могло быть?.. Только мышьяк... его прием даже в малых дозах может дать похожую картину...
«Нет, этого не может быть. Моя кожа стала желтой, как листья подсолнуха. Но ведь есть же и другие вещества, которые вызывают пожелтение кожи».
Ей не хотелось верить своим подозрениям. Лихорадка поразила и префекта колонии, и сотни других людей одновременно. Это была эпидемия, которая в большей или меньшей степени каждое лето поражала большинство южных портовых городов. К тому же Элен лечил тот же врач, что и префекта Луссата, химик из Парижа, он, наверное, сумел бы обнаружить отравление мышьяком, если бы ему с этим пришлось столкнуться, и уж конечно отличить отравление от желтой лихорадки. Элен повезло, она выжила, перенеся эту тропическую болезнь, как и префект колонии. Вместо того чтобы нагнетать дурные предчувствия или сомнения, не лучше ли подумать, кто был заинтересован в смерти Серефины?
Как ни странно, но таких людей она не знала. У Серефины практически не было врагов, как и сама она не представляла угрозы ни для одной живой души. Даже если Дюран хотел жениться, что, правда, сам он отрицал, то Серефина никак не могла быть ему помехой. Она была совершенно безобидным существом, привлекательной, милой. Серефина жила только для того, чтобы доставить счастье и радость Дюрану. Единственной причиной, по которой ее могли убить, хотя такое предположение само по себе безумие, – это отомстить Дюрану.
Что и говорить, в смерти Серефины и Эрмины было слишком много общего. Актриса тоже была призвана доставлять удовольствие людям: зрителям на сцене, а Морвену в личной жизни. Все любили ее.
И все же было ли такое мнение правильным? Мадам Туссар обвиняла ее в том, что онасбила с пути истинного ее мужа. Это было неверно, но обвинение высказано вслух... Жози, как показали следующие события, страстно желала заполучить все роли этой опытной актрисы, как, впрочем, и ласки Морвена. А Ра-шель Пито, по всей вероятности, чувствовала, что Эрмина мешает ей обладать полностью этим привлекательным актером.
А яд, как говорят, оружие женщин.
Но все же что связывало Эрмину и Серефину? Ответа на этот вопрос Элен не находила. Они обе оказались случайными пассажирками на одной шхуне, были едва знакомы и почти никогда не разговаривали.
Но таким же пассажиром был и месье Мазэн, а он тоже умер от мышьяка. И если и найдется какая-либо связь между этими двумя женщинами, то было бы совершенно невероятным предположить, что обе они могли иметь что-либо общее с плантатором средних лет.
Тем не менее что-то все-таки должно было быть... Этой связью были ее духи.
Эрмина и Серефина имели по маленькой бутылочке «Парадиза» – духов, приготовленных Элен и Дивотой уже в Новом Орлеане. У Мазэна не было этих духов для себя, но у его любовницы Жермены такие духи были, и она делилась ими с его дочерью.
Неужели в составе духов присутствовало нечто такое, что было способно убивать? Может, все дело в том веществе, которое порабощает мужчин?
Нет-нет, все это не имело смысла. Элен сама пользовалась этими же духами, и гораздо дольше, но не умерла.
Зато она заболела. У нее была желтая лихорадка.
А если это не лихорадка? Предположим, что кто-то просто оказывался слабее или более восприимчивым к этому смертоносному веществу, чем другие. Или, может быть, по каким-то причинам в некоторых бутылочках его оказалось больше, чем в остальных?
А что, если те духи, которые Дивота приготовила для нее на Сан-Доминго, отличались по составу от тех, которые они сделали уже в Новом Орлеане? Дивота могла положить чего-то больше в общую смесь, когда Элен выходила из комнаты.
Все это глупости. И Эрмина, и Мазэн, и Серефина умерли от мышьяка, а не от какого-то мистического влияния магии вуду. И все согласились с этим.
А может, все ошибались?
Что, если отрава была в самих духах, тогда как мышьяк впитывался через кожу и убивал так же, как и белая свинцовая пудра, которую применяют актеры? Но если это так, то тогда за ними должны были последовать новые смертельные случаи. Если только Жермена сказала правду о том, что разбила свой пузырек, то она должна умереть следующей. Или кто-то другой, кто выкрал бутылочку у мадам Пито.
Если все было так, тогда весь груз ответственности за все эти смерти падает на плечи Элен, поскольку именно она настояла на том, чтобы начать производство этих духов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47