Все это было объявлено сухим и оскорбительным тоном, свойственным императору, когда он бывал не в духе.
Мария Федоровна по мере сил старалась не отставать от мужа – особенно когда дело касалось Елизаветы, которую она откровенно, даже слишком откровенно недолюбливала.
В день коронации все были при полном параде. В первый раз были надеты придворные платья, заменившие русский костюм, принятый при Екатерине. Чтобы украсить наряд, Елизавета рядом с бриллиантовой брошью приколола на грудь несколько маленьких бутонов роз. Когда перед началом церемонии она вошла к императрице, та смерила ее презрительным взглядом, а потом сорвала букет с ее платья и швырнула на землю.
– Это не годится для парадных туалетов! – рявкнула она.
«Это не годится!» – теперь стало привычной фразой, когда императрице что-то не нравилось. Елизавета стояла как громом пораженная. Такая бесцеремонность просто убивала ее. И когда! Накануне таинства миропомазания! Контраст между величием предыдущего царствования и грубостью нынешнего был разителен.
Но это были еще цветочки.
Сколько неприятностей выдержала Елизавета лишь оттого, что ее сестра Фредерика вышла за шведского короля Густава IV Адольфа!
Он некогда сватался к великой княжне Александре Павловне, однако брак не удался из-за того, что Екатерина была против перехода внучки в протестантскую веру.
– Вы загордились и не хотите целовать мою руку, потому что ваша сестра теперь королева! – ворчала императрица. – Но она всего лишь прошла по стопам Александры, – тут же заявляла она заносчиво.
Елизавета спасалась только тем, что отмалчивалась.
Между тем император выказал свое расположение братьям Чарторыйским. Теперь Адам стал адъютантом великого князя Александра. Если бы кто-нибудь спросил у Елизаветы, радует ее это или огорчает, она вряд ли смогла бы ответить определенно. Скорее, назначение ее пугало.
А впрочем, теперь у нее было чем отвлечься от тягот или соблазнов придворной жизни. Это было ее собственное состояние: ведь Елизавета обнаружила, что беременна.
Она была счастлива. Так, значит, неловкие, торопливые, почти стыдливые ласки, которых ее порою удостаивал муж, все-таки дали свои плоды! Князь Адам и связанные с ним душевные терзания мгновенно вылетели из головы Елизаветы. Тем более что она очень страдала от дурноты в первые месяцы. Дурноту приходилось скрывать, ибо слишком рано объявлять о том, что великая княгиня в тягости, считалось плохой приметой. Однако в ноябре скрывать случившееся уже не было возможности.
Все были очень рады, и даже император не скрыл своего восторга. Ведь Александр и Елизавета женаты уже шесть лет. Давно пора появиться детям! Давно пора родить будущего наследника престола…
Однако 18 мая у великой княгини Елизаветы Алексеевны родился не сын, а дочь. Все, впрочем, сочли, что лиха беда начало, и обрадовались рождению новой великой княжны. Даже Павел радовался – поскольку одновременно с известием о рождении внучки он получил весть о победе Суворова в Италии и ему были доставлены неприятельские знамена.
За Елизаветой, если ей бывало нехорошо, ухаживала княжна Мария Святополк-Четвертинская. Она тогда была фрейлиной, еще не вышла замуж за Дмитрия Нарышкина, который будет сквозь пальцы смотреть на то, что его жену назовут новой Аспазией, а потом и вовсе закроет глаза на бурный многолетний роман Марии Антоновны с императором Александром I.
Словом, Судьба, которой ведомо грядущее, продолжала иронизировать…
Александр все больше сближался с Адамом Чарторыйским и готов был всячески защищать его от немилостей отца, который мгновенно ополчался против всех нерасположенных к военной службе. У князя Адама не было ни малейшего желания тянуться перед кем бы то ни было во фрунт. В конце концов Александр добился для него увольнения из службы и перевода в свиту великой княжны Екатерины Павловны.
Александр так носился с устройством судьбы своего друга, что мало интересовался женой и дочерью. А между тем обе они вызывали буквально нездоровый интерес при дворе. Особенно занимала всех внешность маленькой великой княжны.
В Павловске императрица вдруг попросила Елизавету прислать ей ребенка, хотя девочке было всего три месяца, а от дома великого князя до дворца было довольно далеко. Пришлось, однако, повиноваться, и потом, когда девочку привезли обратно, Елизавета узнала от дам, сопровождавших ребенка, что Мария Федоровна носила ее к императору. Нисколько не подозревая грозы, собравшейся над ее головой, Елизавета была благодарна государыне, считая это просто желанием полюбоваться внучкой. Однако она жестоко ошибалась и скоро узнала об этом.
Немедленно после визита Марии Федоровны взбешенный император приказал камергеру Федору Ростопчину написать приказ о ссылке Чарторыйского в Сибирский полк. И гневно воскликнул:
– Жена мне сейчас раскрыла глаза на мнимого ребенка моего сына!
Оказалось, императрица ехидно напомнила мужу, что и сын, и его жена светловолосы и светлоглазы, однако у девочки темные глаза и темные волосы. Случившаяся при этом Шарлотта Ливен, воспитательница детей государя, робко попыталась остудить гнев императора, прошептав, что Господь-де всемогущ, однако толку с этого заступничества было мало.
Ростопчин, который пытался защитить добродетель Елизаветы, преуспел несколько больше и с превеликим трудом умолил Павла не позорить ни в чем не повинную сноху громким скандалом. Однако наутро великий князь Александр узнал от Чарторыйского, что тот получил приказ уехать из Павловска и поскорее отправиться в Италию в качестве посланника от России к королю Сардинии, которого революционная смута и война вынудили покинуть свое государство и блуждать по разным областям Италии, где еще было спокойно.
Это была самая настоящая ссылка, и нетрудно было догадаться, что причиной ее стали темные глаза и темные волосы маленькой великой княжны Марии.
Неведомо, что сильнее оскорбило Александра: что ему ткнули в лицо возможной изменой жены – или изгнание его лучшего друга. Однако он еще больше отдалился от Елизаветы, отношения между ними стали ледяными.
Девочка была теперь единственным счастьем Елизаветы, но… в августе 1800 года ребенок умер в Царском Селе. Императрица держалась с приличной скорбью, хотя и не скрывала облегчения, что двусмысленная ситуация так быстро разрешилась. Как ни странно, огорчился смертью девочки и император. Вообще говоря, на всю семью произвела удручающее впечатление страшная скорбь Елизаветы. Ей казалось, что жизнь ее кончилась. И никакого утешения Александр, замкнувшийся в своем высокомерии, не мог ей дать.
Однако весьма скоро произошло событие, которое показало ему собственную слабость – и силу духа покинутой им жены.
Событие это произошло 11 марта 1801 года, и называлось оно государственным переворотом.
Все знали, что Александр сам дал недвусмысленное согласие первому министру, графу Петру Алексеевичу Палену на убийство императора, буде тот не пожелает отречься от престола. Однако стоило ему услышать о том, что желаемое свершилось, как он впал в состояние ужасной нерешительности.
…Александра разбудили между полуночью и часом ночи.
Николай Зубов, брат бывшего фаворита Екатерины (все трое братьев Зубовых – Николай, Платон и Валерьян – участвовали в смене власти), появился у него – растрепанный, с лицом странным и страшным, до того он был возбужден, – пришел доложить, что все исполнено.
Иногда Александр, который был с детства туговат на ухо (как-то раз на учениях его оглушила пушка), забывал об этом. Иногда очень кстати вспоминал. Вот и сейчас, делая вид, что ничего не слышит и не понимает, он переспросил:
– Что такое исполнено?
Тут пришел граф Пален и пояснил простыми словами…
Елизавета поднялась вместе с мужем. Она накинула на себя капот и подошла к окну. Подняла штору. Ее комнаты были в нижнем этаже и выходили на плацдарм, отделенный от сада каналом, который опоясывал Михайловский дворец.
Ветер к полуночи разошелся, немного очистил небо, и при слабом лунном свете Елизавета различила ряды солдат, окружившие дворец. Слышны были крики «ура», от которых у этой нежной и несчастной женщины начинало трепетать сердце. Она, как и все, со дня на день ожидала событии, но сейчас, как и все остальные члены царской семьи, не хотела поверить, что они уже свершились. Елизавета упала на колени перед иконой и принялась молиться, чтобы все, что случилось (что бы это ни было!), оказалось направлено к спасению России и ко благу Александра.
В этот миг в комнату ее вошел муж и рассказал, что произошло.
– Я не чувствую ни себя, ни что делаю, – бессвязно твердил он. – Мне надо уехать из этого места. Пойди к императрице… к моей матушке… попроси ее как можно скорее собраться и ехать в Зимний дворец.
Он всхлипнул, и Елизавета обняла его, как сестра. Только такую любовь муж готов был принять от нее, только такую любовь, похожую на жалость, но она уже смирилась с этим и сейчас мечтала лишь об одном: утешить его. Такими вот – перепуганными, плачущими в объятиях друг друга, словно осиротевшие дети, – и нашел их спустя несколько минут граф Пален.
Он подавил раздражение и сказал почтительно:
– Ваше величество, извольте идти царствовать! Александр вскочил.
– Нет, – сказал он тихо, но твердо, – я не хочу, я не могу!
В ту же минуту ему сделалось дурно, он начал падать, и жена едва успела поддержать его.
Послали за лейб-медиком Роджерсоном, который констатировал у государя нервические судороги, а в общем, ничего серьезного. Александр Павлович, по его словам, вполне мог выйти к солдатам.
Но еще долго Палену и Елизавете пришлось ободрять совершенно потерявшегося императора, чтобы он исполнил свой первый долг и показался народу. Наконец он решился.
Какое-то время солдаты Преображенского полка и Александр молчком стояли напротив, недоверчиво и испуганно вглядываясь в лица друг друга. Александру чудилось, что эти люди сейчас завопят:
– Какой он император?! Это самозванец и убийца! Бей его!
Он ощутимо дрожал.
Наконец Палену неприметными тычками удалось сдвинуть оцепенелого Александра с места и погнать его к выстроившимся поблизости семеновцам. Этот полк считался как бы собственным полком великого князя, тут Александр почувствовал себя полегче, к тому же непрестанный, настойчивый шепот Палена:
– Вы губите себя и нас! Очнитесь! – начал, наконец, действовать на эту слабую натуру.
Александр принялся шевелить губами и повторять вслед за Паленом, сперва тихо, потом все громче и громче:
– Император Павел скончался от апоплексического удара. Сын его пойдет по стопам Екатерины!
Слава Богу, грянуло «ура»: эти слова произвели ожидаемое действие. Пален смог перевести дух. Он посоветовал новому государю срочно отправиться в Зимний дворец. Александр с облегчением кивнул.
В это время Елизавета Алексеевна с помощью своей камер-фрейлины поспешно оделась и отправилась сообщить страшную новость Марии Федоровне. У входа в комнаты императрицы ее встретил пикет и никак не хотел пропускать. После долгих переговоров офицер наконец смягчился и пропустил Елизавету, которая с ужасом пыталась подобрать слова, однако судьба смилостивилась над нею: Мария Федоровна уже знала страшную новость.
Разбуженная и предупрежденная графиней Шарлоттой Ливен, императрица, забыв одеться, бросилась к той комнате, где Павел испустил дух. Но ее не пускали: над трупом теперь работали доктора, хирурги и парикмахеры, пытаясь придать ему вид человека, умершего приличной смертью. Здесь, в прихожей, и нашла свою свекровь Елизавета. Мария Федоровна, окруженная офицерами во главе с Бенигсеном, требовала императора. Ей отвечали:
– Император Александр в Зимнем дворце и хочет, чтобы вы туда приехали.
– Я не знаю никакого императора Александра! – кричала Мария Федоровна. – Я желаю видеть моего императора!
Она уселась перед дверьми, выходящими на лестницу, и заявила, что не сойдет с места, пока не увидит Павла. Похоже было, она не сознавала, что мужа нет в живых. Потом вдруг она вскочила – в пеньюаре и шубе, наброшенной на плечи, и воскликнула:
– Мне странно видеть вас неповинующимися мне! Если нет императора, то я ваша императрица! Одна я имею титул законной государыни! Я коронована, вы поплатитесь за неповиновение!
И опустилась на стул, шепча, словно в забытьи, на немецком языке, на коем всегда предпочитала изъясняться:
– Я хочу царствовать!
Эти слова то и дело вырывались у нее, вперемежку с причитаниями по убитому.
В комнате беспрестанно толпился народ. Люди приходили, уходили, прибывали посланные от Александра с требованиями к жене и матери немедля прибыть в Зимний, но Мария Федоровна отвечала, что уедет, лишь увидав Павла. С ней уже и говорить перестали!
В ту ночь в Михайловском дворце вообще был ужасный кавардак. Елизавета, которая от усталости и потрясения была почти на грани обморока, вдруг ощутила, как кто-то взял ее за руку. Обернувшись, она увидела незнакомого ей, слегка пьяного офицера, который крепко поцеловал ее и сказал по-русски:
– Вы наша мать и государыня!
Она только и могла, что слабо улыбнуться этому доброму человеку, потом тихонько заплакала, впервые поверив, что все, может быть, еще кончится хорошо и для нее, и для Александра, и для России.
Наконец между шестью и семью часами утра Мария Федоровна и Елизавета отправились в Зимний дворец. Там Елизавета увидала нового императора, лежавшего на диване, – бледного, расстроенного и подавленного. Мужество сменилось у него новым приступом слабости, изрядно затянувшимся.
Александр бормотал, хватая руки жены своими ледяными, влажными пальцами:
– Я не могу исполнять обязанности, которые на меня возлагают. У меня нет на это сил, пусть царствует, кто хочет. Пусть те, кто исполнил это преступление, сами царствуют!
Елизавета покосилась на Палена, стоявшего в амбразуре окна, и увидела, как тот передернулся. Она почувствовала, как глубоко оскорблен этот человек – оскорблен за себя и за тех, кто обагрил руки в крови ради Александра, ради ее слабохарактерного супруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43