— Эстебан, дорогой, что это ты там затеял?
— Ничего особенного, радость моя, — отозвался Эстебан спокойно, хотя по спине его побежала капля холодного пота. — Приноравливаюсь. Эта поза не слишком удобна для продолжения разговора, сама понимаешь.
Только тут он заметил, на Мамен были новенькие резиновые перчатки, — руки в перчатках рылись в брошенной у стены сумке, потом вытащили оттуда маленькую металлическую игрушку, которую и сунули ему под нос. Эстебан посмотрел на Мамен и узнал этот взгляд — точно такие нее, глядящие куда-то вдаль глаза были у Себастиано Адиманты и Эдлы Остманн.
— Знаешь, что это такое? — спросила она.
— «Вальтер» ППК, — ответил Эстебан, изо всех сил стараясь, чтобы голос его не дрогнул, не разбился вдребезги. — Инспектор Гальвес сошел бы с ума от радости, найди он здесь пистолет.
— Могу себе представить. Дорогой, я понимаю, что тебе не очень удобно, но ведь мы не в театре. Ты уже получил одно предупреждение, оно на правой щеке, сейчас получишь второе — на левую, чтобы не вздумал делать глупости. Конечно, пуля — веский аргумент, но и рукоятка тоже кое-чему учит.
И тут же Эстебан почувствовал, как словно вспышка молнии обожгла ему лицо — так алмаз в мгновение ока оставляет глубокий след на стекле. Он выругался, по подбородку у него потекли струйки крови. Мамен между тем вернулась к своим кругам и начала выписывать буквы, но какие именно, они со своего места разглядеть не могли.
— Огромное спасибо, — прорычал Эстебан. — Вы очень любезно принимаете своих гостей.
— Бенльюре пригласил меня в бар, — продолжила рассказ Мамен, словно не расслышав реплики Эстебана. — Он видел, сколько я заплатила за ангела на аукционе, и решил сделать мне предложение. Сам он был старьевщиком, покупал на вес всякий хлам, металлолом… Уж не знаю, каким образом, но в руки к нему попал бронзовый ангел с вывихнутой ногой. Он увидел в каталоге совершенно такого же и явился на аукцион посмотреть, чего тот стоит. Я захотела глянуть на фигуру собственными глазами, он показал — это был Азазель, второй ангел. Старьевщик заломил немыслимую цену, и я ограничилась тем, что переписала надпись с пьедестала и обещала подумать о покупке. Теперь у меня появился полный текст, все четыре надписи.
— Но ты не могла их расшифровать, — бросил Эстебан, криво ухмыльнувшись.
— Именно, дорогой. — Она заполняла какими-то значками пространство между первым и вторым крутом, и ей осталось пару раз махнуть кистью, чтобы закончить последнее слово. — Несколько месяцев я ломала голову, но надо признаться: криптография — не для меня. От Адиманты я знала, что тайный текст указывает некое место, знала, что это место находится в церкви, потому что Заговорщики, враги Христа, служили свои антимессы в освященном месте. Я просмотрела кучу книг по христианской символике.
— И ничего! — Эстебан улыбнулся с явной снисходительностью. — И тогда ты подумала обо мне. Какая честь!
— Да, я подумала о тебе, дорогой мой. Твои знания палеографии и классических языков делали тебя самой подходящей кандидатурой. Но, разумеется, я не могла вот так прямо явиться к тебе и попросить расшифровать текст, который сделает меня супругой Сатаны. Пришлось двигаться окольными путями, кривой дорожкой. Ритуал требовал человеческой жертвы, и тут я придумала. У меня вдруг возник план — словно он всегда лежал где-то рядом, только и ждал, чтобы я взглянула в ту сторону и занялась его осуществлением.
Закончив последнюю букву, Мамен поднялась на ноги и стала рассматривать дело рук своих, но в этот миг она услышала шорох и краем глаза заметила, что какая-то тень метнулась в ее сторону. Она успела вовремя повернуться и увидела, как Эстебан с развязанными руками, с которых еще свисали обрывки веревки, изготовился к прыжку. Звук выстрела отскочил от сводов церкви — и словно гром прокатился по готическому храму. Алисия, которая из-за проклятого луча ничего не могла разглядеть, завизжала, перекрыв эхо от выстрела. Эстебан, взвыв от боли и ярости, повалился на пол. Где-то на уровне его подмышки начала образовываться лужа крови.
— Сука, сука, — словно молитву повторяла Алисия. — Ты его убила?
— Нет. — Мамен, скользя по мраморному полу, подошла к поверженному телу. — Я попала в плечо, но бедняга потерял сознание от страха. Сам дурак, ему ведь велели не рыпаться. Мне совершенно ни к чему убивать его. Пока.
— Сука, — снова запричитала Алисия, давясь слюной.
— А ты, детка, помолчи. — В первый раз Мамен встала перед ней и заслонила безжалостный луч света, бивший Алисии в глаза. — Не понимаю, почему тебя так пугает мысль о его смерти, ты же на самом деле его не любишь, да и не способна полюбить, как Бог велит.
— А тебе откуда это известно, дрянь?
— Известно, уж поверь, известно. — Мамен вытащила откуда-то пачку «Нобеля» и сунула сигарету в рот. — Бедняжка Алисия, беспомощная Алисия, Алисия, которая никогда и ничего не может решить сама. Погиб Пабло, которого ты вроде бы тоже не любила — ты этого ведь и сама толком не знала, и уж тем более не знаешь, любишь или нет этого несчастного дурачка, который теперь лежит на полу и истекает кровью. Всю жизнь ты останешься никчемным существом, золотко мое. Поэтому ты и оказалась отличным инструментом для осуществления моих планов. Эстебан безумно влюблен в тебя, ты страдаешь депрессией, и в голове у тебя царит полная путаница. Это облегчило мне задачу — я сумела без особого труда проникнуть в твои сны. Надо было заставить тебя поверить, будто вокруг плетется сатанинский заговор, будто прямо в твоем подъезде поселилась секта в стиле Поланского. Все сработало точно, как часовой механизм, мне удалось внушить вам эту мысль. А вы-то считали, что до всего доходите своим умом, сами делаете то одно открытие, то другое и что существует цепочка случайностей, совершенно необъяснимых совпадений. В Париже, в лавочке на набережной Сены, я заказала граверу копию с иллюстрации из книги Фельтринелли, где изображена площадь с ангелом. Несколько недель ушло у меня на то, чтобы подготовить место действия твоих снов, потом я туда тебя и сунула. Вспомни те пять сеансов дурацкого гипноза, пять скучнейших вечеров — ты целиком мне доверилась, чтобы я помогла тебе избавиться от кошмаров. Тогда я и внедрила в твою голову Новый Вавилон. Потом взяла копию с иллюстрации и подсунула в пачку бумаг в книжной лавке на улице Фериа, ведь я знала, что ты частенько заглядывала туда с Пабло. Это я изучала экземпляр «Mysterium» в Главной университетской библиотеке, где ты работаешь; это я уничтожила каталожную карточку и сунула книгу на другую полку, но так, чтобы ты ее нашла и подумала, будто кто-то этот томик спрятал. Я позвонила Бенльюре и предложила приехать в Севилью, пообещав купить у него ангела. Пару раз я назначала ему встречу у того дома, где находится моя консультация, когда знала, что ты навестишь меня и, значит, столкнешься с ним. В конце концов мы с ним встретились у твоего подъезда, и там я выпустила в него три пули. Потом нажала на кнопку домофона, ты спустилась вниз и нашла умирающего.
— А знак? — спросила Алисия. — У Бенльюре повыше локтя был знак — stigma diaboli.
— Сатанинский заговор, — важно подчеркнула Мамен. — Ты должна была заподозрить, что и Бенльюре является членом секты, что он приехал в Севилью, чтобы вручить тебе ангела, может быть раскаявшись в связях с этой зловещей организацией. В нее же, разумеется, входили Нурия и Блас Асеведо. Ангела, который хранился у Нурии, я приобрела у наследников Маргалефа. Нурию я попросила отреставрировать его, но в строжайшей тайне — якобы чтобы сделать тебе на день рождения сюрприз. О соке, который принесла тебе Лурдес, я узнала случайно и тотчас заменила прежние таблетки на снотворное. И ты, конечно, связала свою сонливость с этим самым соком. О жульничестве Бласа я узнала от Альмейды. Позвонить ему и вызвать в лавку труда не составило — чего уж проще!
— Но ты еще изображала из себя Марису.
—Да.—Мамен начала подтаскивать тело Эстебана к нарисованному на плитах кругу, и на мраморе оставался яркий кровавый след. — Из твоих рассказов я сделала вывод: Эстебан начал подозревать, что за всей этой историей кто-то стоял, вернее, стояла. Мариса была знакома с Бласом и Альмейдой, поэтому она подходила мне идеально. Тогда я пробралась в твою квартиру и перевернула там все вверх дном, потом заглянула к Лурдес и представилась Марисой.
— Но ведь ты была в Барселоне, — выпалила Алисия и тут же раскаялась в том, что ляпнула такую глупость.
— Нет, детка, нет. — Старательные руки Мамен снова связали веревкой запястья Эстебана. — Я укрылась в гостинице, оттуда тебе и звонила. Ты думала, я в Барселоне, но я была здесь, в Севилье, дергала за ниточки. А в день моего якобы возвращения просто взяла такси, погрузила туда два чемодана и жуткую лампу, купленную рядом с твоим домом, и доехала до аэропорта. Ты отвезла меня домой и ничего не заподозрила.
Значит, вот как оно все было. Теперь еще очевиднее стала ее, Алисии, никчемность, она просто не способна жить без страха: а вдруг ее, как хрупкую вазу, неуклюжие руки сейчас разобьют на тысячу кусков, вдруг кто-то захочет переставить ее с середины стола на консоль и при этом непременно споткнется, зацепившись ногой за складку на ковре. Алисия зажмурилась и вдруг поняла: жизнь ее была сплошной ошибкой, она выстроила крепостную стену из привычек и ритуалов, чтобы защититься от терзавших ее воспоминаний, только вот не получилось остаться внутри вожделенного уютного садика, заповедного и очень скучного, не утешал он ее и не исцелял душу. Безобидная привычность домашнего обихода оказалась лишь занавесом, за которым происходили ужасные события. Равнодушные пепельницы, зеркало в ванной комнате, медленный ежедневный маршрут часов, но за циферблатом скрывалась иная реальность, более насыщенная и зловещая, более совершенная и мучительная, и она обладала той нестерпимой материальной плотностью, какая бывает только во сне. Ей вдруг почудилось, что ее самой, Алисии, на самом деле уже нет — ни за зелеными зрачками, ни в серединке измученного сердца, которое с каждым ударом стремилось вырваться из телесной клетки. Страх сокрушил ее, обрушился сверху потоком густой смолы, образовав заслон между ней — или тем, что она считала собой, — и жестоким, устроенным в форме лабиринта миром, который остался снаружи, — с уличным движением, телевидением, небом, усеянным звездами.
— Вчера кто-то хотел убить меня, — проговорила Алисия, сжав зубы. — Меня толкнули под автобус.
— Ах да, — бросила Мамен, словно вспомнив о чем-то. — Знала бы ты, на что способны некоторые люди ради жалких двадцати тысяч песет. Эту женщину я наняла на Аламеде, мне ее порекомендовал один человек, не важно кто, к нашей истории он касательства не имеет, — надо иметь друзей повсюду. Эта идиотка перестаралась: я велела ей одеться в черное и так далее, ради сценического эффекта, но толкать тебя под автобус — такое в мои планы не входило. Я ведь отлично понимала, что дело близится к завершению. Эстебан у Адиманты, ты ждешь от него новостей. Все шло точно по плану. И нельзя было допустить, чтобы ты хоть в чем-то меня заподозрила. Нападение той сумасшедшей выводило меня из-под подозрений. Когда ты сообщила мне по телефону, что Эстебан разгадал тайну текста, я кинулась к Нурии — мне нужны были ключи от церкви, именно от этой церкви. Да, я убила ее, хватило двух ударов — легкая смерть, без мучений. Потом я хотела подняться к тебе, взять пленку из автоответчика, но ты явилась сама — через окно. Это надо придумать — такой безумный акробатический номер! Короче, ты облегчила мне задачу. К тому же последние сомнения относительно смысла полученного текста исчезли, не напрасно же я столько времени потратила, читая и перечитывая толстенные труды по христианской символике. Нурия имела степень лиценциата искусствоведения, в ее библиотеке нашлась известная мне книга — «Символика христианского храма» Стриндберга. «В теле Сына Человеческого наступи на камень и иди на запад, посвяти девять шагов евреям, семь — латинянам, отними четыре шага у греков». Тело Сына Человеческого — это тело Христа, то есть церковь, любая церковь. Камень — алтарь, в каждой церкви имеется камень Бетель, Краеугольный камень, освящающий помещение. В давние времена священник чертил в главном нефе три линии, каждая обозначалась первой и последней буквами соответственно латинского, греческого и еврейского алфавитов. Три направления, три оси координат. Двигаясь к закату — то есть к выходу, я должна была сделать девять шагов в одном направлении, семь — в другом и отступить на четыре шага—в третьем. Так я и отыскала нужную точку, вон ту, где я начертила два круга и где сейчас принесу человеческую жертву, чтобы следом прочесть заклинание.
По-прежнему не снимая резиновых перчаток, Мамен сунула руку в сумку и вытащила оттуда жутковатый мясницкий нож, который Алисия видела на кухне у Нурии. Мамен решительно схватила нож за рукоятку и шагнула во внутренний круг, где лежал истекавший кровью Эстебан. Красная жидкость нарисовала на мраморном полу огромный иероглиф. Руки и ноги Алисии мелко задрожали — то ли от страха, то ли от негодования, она попыталась ползком добраться до кругов, но оставила безнадежную попытку. Она понимала одно: надо выиграть время, непонятно зачем, но надо.
— Остановись, Мамен, остановись, — выдохнула Алисия.
— Так надо, сокровище мое, — ответила Мамен, приподняв за волосы голову Эстебана. — Я исполню ритуал, но отвечать за содеянное не собираюсь, поверь мне, этот груз я со своих плеч скину. Инспектор Гальвес подозревает, что ты — та самая молодая женщина, которая купила ангела из коллекции Маргалефа, да и все трупы тем или иным образом оказались связанными с тобой. Вся история плюс вкрапленный в нее сатанизм убедили его в том, что ты — опасная сумасшедшая и можешь твердой рукой в любой момент отрезать кому угодно голову. Типичный случай психопатии, из тех, о которых так часто пишет желтая пресса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37