Я сделал глоток и сказал:— Рана, должно быть, была велика.— Я не смотрела на мертвого.— Меня удивляет, что женщина может обладать такой силой.— Она цыганка, ведьма. С помощью своих колдовских сил Эсмеральда могла бы убить целую роту солдат.Она действительно верила в это — или же хотела уйти в сторону, что она знала настоящие обстоятельства происшествия? Отец Фролло едва мог пройти незамечено мимо нее. Но я так же сильно старался, я не мог определить выражение ее обезьяньего лица. Среди многочисленных складок, бородавок и волосков любое волнение превращалось в несказанные гримасы. И ее глаза, которые, возможно, и могли мне что-то выдать, были скрыты в тени.— Откуда вам известно это, мадам?— Что?— Что она цыганки и ведьма.— Вы что, не распознаете цыганку, если ее увидите? Она должна быть ведьмой, иначе она бы не сумела убить такого бравого мужчину, как Феб де Шатопер. Кроме того, всякая цыганская баба — ведьма, не так ли?Я выдавил из себя улыбку и ответил:— Я думал, вы знакомы с убийцей ближе.— Я? — ее голос звучал возмущенно. — Как вы додумались до этого, мессир?— Вы называете ее по имени, Эсмеральда.— С той самой ночи убийства воробьи чирикают по всему Парижу это имя над крышами.— И капитан вам не знаком ближе?— Да, он часто заходил ко мне пожарить на вертеле цыпленка, — с этими словами она снова захихикала, теперь ее тон стал серьезным, и она немного отодвинулась от меня. — Вы очень любопытны. Почему вы так падки до этой истории?— Я же сказал вам, что такие описания нравятся мне. Итак, расскажите мне побольше и будьте уверены, что вы не потратите без толку ваше время!Следующей кроной я купил, как надеялся, ее благожелательность. Постепенно мой кошелек становился легче. Фалурдель спрятала монету где-то в складках одежды и обнажила еще больше свои черноватые десны, которые я принял за улыбку. Она наклонилась над сундуком и наполнила бокал. Поневоле я выпил вместе и так же улыбался, пока она молола мне всякую чепуху о примечательных событиях в жизни «честной хозяйки таверны». Все снова я пытался перевести разговор об убийстве капитана Феба, но это мне не удавалось.Мой язык отяжелел и как онемевшее инородное тело лежал у меня во рту — разбухший комок, который отказывался подчиняться. Мое сознание заволокло, будто затянутое клубами тумана, которые тянулись с реки, через щели оконных рам, наполняли помещение и ползли через рот, нос и уши в мою голову. Там они улеглись подобно сильным пальцам вокруг моего мозга и давили на него, отчего было больно. Я чувствовал оглушение вместе с болью. Каждое слово, которое формировал мой язык, несмотря на отчаянное сопротивление, и каждый кивок вызывали новое давление в моей голове.У меня было ощущение, что мне потребовались часы, чтобы понять, что меня окутывали не пары Сены, а пойло, называемое вином. Я храбро пил его, чтобы усыпить бдительность Фалурдель, и вместо этого сам напоил себя. Я так неловко отразил новую попытку старухи наполнить мой бокал, что кувшин разбился о пол. Красная жидкость разлилась по замшелому полу и затекла в щели. Осталось всего лишь большое пятно, подобное высохшей крови капитана на матраце.Яростное кряхтение и оханье заставило вздрогнуть меня. Было ли это доски в прихожей, которые требовали еще больше вина и крови? Жило ли это запутанное здание пролитым соком жизни? Была ли ведьмой не Эсмеральда, а Фалурдель? Когда я взглянул на нее — с бородой, бородавками и морщинами, вечной гримасой, ответ стал мне ясен: она заколдовала меня, дала выпить яд и хотела принести меня в жертву своему дьявольскому дому, как это произошло с Фебом!Я вскочил и хотел вырваться из каморки, но резкое движение отдалось болью в голове во сто крат.Невидимые пальцы сомкнулись одним рывком и раздавили мой мозг, как гнилое яблоко. Все расплылось перед моими глазами и растворилось в болезненной колющей боли, которая пронзила мой череп, словно его прокололи со всех сторон клинками.Поскользнулся ли я на пролитом вине или мои ноги просто отказали мне? Я упал, ударился головой о деревянный сундук — и новая волна боли накрыла меня с головой.Когда завеса тумана рассеялась, и мой взгляд прояснился, я узнал, что вызывало кряхтение и оханье: шаги по лестнице. Я увидел грязные сапоги, брюки, верхнюю одежду… Жесткие, обветренные лица, которые мрачно и безжалостно смотрели на меня. Сильные руки, сжимающие рукоять кинжала или палку. И посередине — вечно ухмыляющееся лицо Фалурдель.Одна из палок ударила меня, попала по голове, и я снова погрузился в туман, самый густой из тех, который когда-либо висел над Сеной. Последнее, что я разобрал, было сиплое хихиканье сводни. Глава 4Месть Гутенберга Я попал в плен темноты и неподвижности. Вокруг меня была ткань, мешок. Я был слишком оглушен, чтобы разорвать грубый лен, и он бы не поддался этому. Потому что что-то болезненно врезалось мне в кожу — должно быть, тугие путы. Мешок кто-то нес на плече, а потом небрежно сбросил с полной высоты на что-то жесткое, на деревянные доски. Я услышал приглушенные голоса, потом плеск и от нового качания меня стало заново тошнить. «Лодка на реке!» — было моей последней мимолетней мыслью — перед тем как я потерял сознание.Я очнулся снова, лишь когда голоса раздались в моем оглушенном сознании. Я по-прежнему был связан и находился в мешке. Сухая пыль забилась мне в рот и нос, но я сдерживался, чтобы не чихнуть и не закашлять. Я чувствовал, что было важно и дальше разыгрывать обморочное состояние. Возможно, это зависело оттого, что голоса мне казались знакомыми, хотя я и не мог их определить. В моей голове стоял постоянный шум и гул — видимо, последствия жесткого удара, возможно — отравленного вина. Но и двое мужчин говорили тихо, я разобрал только части разговора.—…Наконец, прибыли, — сказал низкий, полнозвучный голос. — Кем бы ни был этот проныра, его появление у старухи Фалурдель доказывает, что на наш след вышли.Более звонкий голос, он показался мне каким-то образом знакомым, возразил:— Не лезьте в бутылку, мэтр Гаспар. Разнюхивающий кусок навоза уже давно сам стал добычей охоты. Возможно, это всего лишь воображала. Возьми хорошенько парня в оборот, вы знаете в этом толк. Тогда он все разболтает…Гул в голове заглушил конец фразы, он становился громче, если я думал напряженнее. Голос мне казался таким знакомым, как и само имя — мэтр Гаспар — но мне никак не приходил ответ на ум.— Собственно я хотел сегодня ночью поработать, — пробормотал низкий голос. — Мне совершенно не с руки заниматься этим прощелыгой.— Если же он больше, чем воображала, об этом следует знать отцу Клоду до Вальпургиевой ночи.— На Вальпургиеву ночь должно что-то случиться?— Отец Клод считает, так будет лучше, и так же великий магистр желает того же. Паук Плесси становится слишком любопытен. Он, похоже, догадывается, что не все в ближайшем окружении заслуживают его доверия. Большой выезд — лучшая возможность отрубить ему голову. Маски скроют не только крестьян, но и исполнителей.Когда звонкий голос разразился блеющим смехом, я знал, кому он принадлежит. Уже упоминание отца Клода должно было мне подсказать. Если мужчина с козлиным смехом увидит меня, все пропало!— Я сообщу отцу Клоду об ищейке и передам вам в случае необходимости его распоряжения, мэтр, — сказал мой старый знакомый и распрощался к моему большому облегчению с человеком по имени Гаспар.Теперь я услышал постукивание дерева и металла, как и тихие голоса, порой только краткие крики. Где я теперь находился, тяжело работали. Пахло маслом и жиром. И пахло сухой бумагой. Это был запах, который я разобрал бы еще в могиле, так я верил и думал, что, возможно, скоро смогу установить, действительно ли это было так.Шаги нескольких мужчин стучали возле моего уха, и я услышал голос мэтра Гаспара, отдающий приказ:— Развяжите мешок! Ищейка уже достаточно поспал. Мешок схватили и швырнули. Я ударился головой обо что-то твердое, пожалуй, о стену, и это был только вопрос времени — лопнет ли мой череп, как оброненное яйцо.Свет ламп и свечей бил в глаза, когда сильные руки вынули меня из мешка. Я быстро зажмурился и упал на пол, в надежде, что меня примут за потерявшего сознание и обождут. Ушат воды смыл надежду. Кашляя и хватая ртом воздух, я не мог притворяться спящим. Итак, я открыл глаза и увидел напротив троих мужчин, которые все были в кожаных фартуках. Двое держали ножи в руках и, похоже, не знали, перерезать мне путы или фитиль моей жизни. Третий мужчина, настоящая бочка в виде коренастого парня, который казался еще шире с упертыми в бока руками, должно быть был мэтр Гаспар.— Разрежьте веревки, — приказал он, и я вздохнул. — Ничтожество никуда от нас не денется.Путы упали с моих рук и щиколоток, и я неловко растер онемевшие руки и ноги. С трудом я поднялся.— Ну что, лучше? — спросил Гаспар без искреннего участия.— Да, получше.— Ах, ты и говорить умеешь? Мило. Тогда выкладывай-ка! Как тебя зовут и почему ты расспрашивал Фалурдель об убийстве?— Почему вы хотите это знать?Один из людей Гаспара ударил локтем мне по левой почке. Я закричал от боли.— Отвечай на мои вопросы, тогда тебе не придется кричать, — вероломная гримаса искривила физиономию Гаспара, казавшуюся блином. — Итак, как твое имя?— Меня зовут Понсе, и я новичок в Париже, — солгал я, чтобы спасти себя от следующих болезненных тычков. — Если я какой-нибудь глупостью вызвал ваше неудовольствие, простите меня.— Явно было глупо, так выпытывать старую Фалурдель, — возразил Гаспар.— Какое тебе дело до убийства, а?— Ах, только любопытство. Я считаю такие истории по-настоящему волнующими и хотел…Дальше я не дошел. Краткий кивок мэтра Гаспара, и на этот раз я получал одновременно два удара — один по каждой почке. Боль пронзила меня, я даже покачнулся. Горький привкус желчи поднялся у меня в горле. Я подавился и сплюнул. Цветные звезды и черные полосы затанцевали у меня перед глазами.— Отнесите его в мастерскую! — приказал Гаспар. — Мы должны действовать немного ловчее, чтобы развязать ему язык.Двое парней подхватили меня под мышки и протащили из чулана в большее помещение, где трое других мужчин в кожаных фартуках занимались своей работой. Они с любопытством взглянули на меня, — но без сочувствия. Тут же мне стало ясно, что мне не от кого ждать помощи.— Если ты попытаешься смыться, это повлечет болезненные последствия, — предупредил меня Гаспар. — Кричать можешь, сколько хочешь — это не поможет тебе. На дворе снаружи никого нет, а стекла толстые и снаружи, как и внутри закрыты на большие замки.— Возможно, нам следует его немного поджарить, — один из тех двоих, что притащили меня, указал на огромную печь, на которой дымилась кастрюля. Третий сидел недалеко от плиты за столом перед весами для монет и сортировал серебряные монеты. Некоторые шли в мешок, другие — в кастрюлю.И тут я понял, каким промыслом занимался мэтр Гаспар и его люди. Они были литейщиками и весовщиками. Фальшивомонетчиками. И то, что они открыли мне свою тайну, означало, что они не отпустят меня живым.— Нет, не огонь, — решил Гаспар. — Месье Ищейка кажется немного неженкой. От огня некоторые быстро лишаются чувств, и потом он не сможет больше говорить. Нужно его так изувечить, чтобы он это видел, но все же оставался в сознании, — он оглянулся и кивнул. — Ах, пресс, прекрасно!Теперь и я увидел его и испугался вдвойне словам Гаспара и при виде машины, которая стояла на тяжелых деревянных подпорках посередине комнаты. Это было дьявольское изобретение Гутенберга — печатный станок! Тут мне пришло в голову, где я слышал имя Гаспара: на Свином рынке.— Вы мэтр Гаспар Глэр, книгопечатник! — выпалил я.— Итак, тебе кое-что известно. Чудесно, сейчас ты расскажешь еще больше. Вперед, его руку!Гаспар Глэр потер свои вымазанные черной краской руки и наблюдал затем, как его подмастерья тащат меня к книгопечатному прессу. При этом мы прошли мимо маленького аппарата, который выглядел точно так же, но служил не для печати на бумаге, а для чеканки монет. Постепенно я собрал все нити воедино, но, похоже, слишком поздно. Оба парня крепко держали меня, и человек, который прежде сидел у весов для монет, сжал мою правую руку под деревянный прямоугольник печатного тигеля. Они явно не впервой проделывают подобное, и в моем воображении всплыл однорукий Николя. Действительно ли он потерял руку во время несчастного случая?Мэтр Гаспар положил свои руки на длинный оловянный рычаг, который был связан деревянным шпинделем с печатным тигелем, и посмотрел требовательно на меня.— Итак, дружок Понсе или как тебя там зовут. Сейчас настало время для правды, если ты не хочешь провести остаток жизни калекой.— Если я буду молчать, вы сделаете меня калекой, если я буду говорить — трупом. Прекрасный выбор оставляете вы мне!— Почему я должен тебя убить?— Потому что я знаю ваше имя и знаю, что вы печатаете не только тексты.Мэтр Гаспар сделал долгий выдох:— Ты чересчур много думаешь, ищейка. Возможно, я буду милостив и отпущу тебя, если ты пообещаешь развернуться к Парижу спиной. Итак, ну как, ты будешь говорить?— Нет!Мой голос звучал не так уж твердо, как было мое решение. И все же это была единственная возможность выжить. С момента прибытия в Париж я видел слишком много жестко убитых, чтобы поверить в милость книгопечатника.Он повернул рычаг в сторону. Шпиндель повернулся и прижал тигель плотнее к тяжелой деревянной пластине, на которой лежала моя рука. Я взглянул на мою дрожащую руку, которую напрасно пытался вытянуть, и на тигель, который приближался все ближе и ближе, пока не коснулся моей кожи. Давление уже усилилось, и подмастерье книгопечатника мог отпустить мою зажатую руку.Гаспар Глэр убрал руку с рычага:— Последняя возможность спасти твою руку!Этот проклятый богом пресс! Я всегда подозревал, что однажды он станет моей смертью. Я еще больше проклинал Иоганна Гутенберга — и а тот же момент приносил извинения. Возможно, я слишком часто ругал его, и это стало его жестокой местью. Недостаточно того, что его машина лишила меня постоянного заработка — теперь она пожирает еще и мое тело, возможно, мою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72