– Полиция упоминала про домработницу. Она что, живет здесь вместе с женой Турна?
– По крайней мере, у меня такое впечатление. Старушка очень уж слаба.
– Ничего, справлюсь, – сказала Эсфирь. – Просто обыск получится не очень тщательный.
– Не-ет, – протянул Хенсон. – Хватит тебе нарушать местные законы. Все, что мне понадо…
– Я-то думала, ты как раз поэтому хотел заполучить меня в свою команду. Доверься мне, Мартин. Я могу туда пролезть и вытащить у старушки ее слуховой аппарат прямо из уха, а она ничего не заметит аж до следующего утра.
– Иногда лучшая тактика – лобовая атака.
– Очень по-американски, – съязвила она.
– Давай подъезжай к парадному входу.
– Ты наивен, как дитя.
Он ухмыльнулся.
– Вот и берите с меня пример, мисс Горен.
Стоило машине съехать с моста, как все гуси бросились к ней, оглашая окрестности гоготом. Из окна на первом этаже выглянула какая-то пожилая женщина и через несколько секунд появилась в дверях. Ее передник оказался заляпан чем-то оранжевым. Гуси тем временем дико гоготали и, с подозрением разглядывая незнакомцев, воинственно задирали вверх клювы и обнюхивали воздух, словно ожидая, что те попытаются откупиться хлебом. Хенсона искренне поразили их внушительные размеры. Самые крупные экземпляры вполне могли бы клюнуть его прямо в галстучный узел.
– Здравствуйте, мадам, – вежливо сказал он. – Меня зовут Мартин Хенсон, а это Эсфирь и… ах, извините, вы говорите по-английски?
– Да, – сухо ответила женщина.
– Мы договаривались о встрече с доктором Турном и его супру…
– Профессора Турна нет дома, – резко оборвала женщина.
Хенсон взглянул на Эсфирь, разыгрывая недоумение:
– Не понимаю… Мы же договорились, что они с миссис Турн примут нас здесь.
– Mevrouw Турн не принимает гостей.
– Но мы так долго ехали! Я не знаю, наверное, здесь какое-то недоразумение, ошибка… А нельзя ли поговорить с миссис Турн?
Домработница отчеканила каждый слог:
– Mevrouw Турн не принимает гостей!
– А нельзя ли как-то оповестить доктора Турна?
Женщина начала было отрицательно крутить головой, однако Хенсон продолжал настаивать:
– Я – Мартин Хенсон из Соединенных Штатов. Наша ассоциация вступила в переговоры с доктором Турном насчет аренды здания и участка, чтобы основать европейский филиал нашего Университета изящных искусств. Доктор Турн собирался ознакомить нас с территорией и строениями, а потом мы вернемся в аэропорт и…
– Мне об этом ничего не известно, – отрезала женщина.
– Да, но кто-то ведь должен знать, как связаться с доктором Турном? Скажем, если его супруга заболеет? Не дай бог, конечно…
– Она больна, – сказала женщина. – Очень больна и очень преклонного возраста.
– Вот-вот!
– Помочь ничем не могу.
Эсфирь поспешила шагнуть вперед, пока домработница не захлопнула дверь.
– А вы не позволите нам просто немного осмотреть дом? Если здание не подходит для нашего филиала, то доктору Турну не придется понапрасну тратить время, а мы к тому же очень торопимся вернуться обратно в Соединенные Штаты. Вы разрешите?
– Я уверен, что доктор Турн был бы весьма признателен, – вставил Хенсон. – И мы бы тоже были весьма признательны. Весьма и весьма…
Женщина молча их разглядывала.
– Когда здоровье mevrouw Турн было покрепче, она иногда позволяла туристам смотреть сад и оранжерею. За плату… Кажется, – тут домработница пожевала губами, явно что-то прикидывая, – пять евро?
В руке Хенсона тут же появилась двадцатка.
– Этого достаточно?
Женщина через плечо бросила взгляд в коридор и схватила деньги.
– Ладно, осматривайте. Только не беспокойте mevrouw Турн.
Они вошли в просторный холл, приглушенно освещаемый канделябрами с лампочками, имитирующими свечи, и огляделись. Темные деревянные панели на стенах и мебель, которая, наверное, считалась старомодной еще во времена постройки здания. Сырой, тяжелый воздух лишний раз подчеркивал разницу с приподнятой, жизнерадостной атмосферой типичного голландского жилья.
– Спасибо вам бо… – начала было Эсфирь, но женщина уже куда-то скрылась.
– Порядок, – бодро потер руки Хенсон и показал на внутреннюю лестницу. – Я наверх, а ты все посмотри внизу. Ищи любые намеки, где может находиться Турн.
– Не тянул бы ты время, а? – посоветовала ему девушка.
Словом, Хенсон отправился на лестницу, а Эсфирь – в пропахшую табаком гостиную. Кресло у камина выглядело очень древним и вполне могло стоить приличных денег. Во всем остальном комната производила впечатление спартанской обители. Несколько пустых винных графинов в серванте за решетчатыми дверцами. Книжный шкаф, заставленный томами в кожаных переплетах. Над каминной доской висело полотно а-ля Рембрандт, потемневшее от многолетней копоти и никогда, видно, не подвергавшееся реставрации или хотя бы чистке. Жизнерадостная полуденная сценка превратилась в некое подобие жанровой картинки в безлунную ночь: два сельских помещика с длинными глиняными трубками прогуливаются вдоль луга. За ними наблюдает какой-то жнец с серпом.
Эсфирь кинула взгляд в дымчатое зеркало, чтобы проверить, не увязалась ли за ней домработница, затем пошарила в выдвижных ящиках серванта. Всяческая чепуха: газетные вырезки, с десяток авиабилетных корешков, датированных годом раньше или даже еще более старых. Магазинный чек за дюжину бутылок французского вина. Записная книжка с пометками, сделанными небрежным почерком. Не принадлежит ли она Турну? Масса дат, чьих-то имен… На миг ей почудилось, что перед глазами мелькнула знакомая фамилия, однако, повернув книжку к свету, она убедилась, что речь идет всего лишь про Схипхол, амстердамский аэропорт. Прочие страницы были забиты целым списком телефонных номеров, но ни один из них она не узнала.
Девушка перешла в следующую комнату, куда больше размером, словно когда-то предназначавшуюся для балов, хотя явно не использовавшуюся уже много-много лет. Вдоль стен расставлены зачехленные стулья, вереница призраков прошлого. В дальнем конце зала находилась двустворчатая стеклянная дверь на садовую террасу. Чистые полированные стекла никак не гармонировали с ветхой атмосферой всего дома. Цокая каблуками по паркету, Эсфирь подошла ближе и увидела на улице розовые кусты, чугунный кованый столик и сидевшую в кресле-коляске женщину с тюрбаном.
Стараясь не производить ни малейшего шума, девушка скользнула наружу.
Словно под легким ветерком, голова этой женщины едва заметно покачивалась, и складки шелкового тюрбана отливали разноцветными блестками в лучах яркого солнца. Столик стоял прямо перед креслом, худенькие пальцы поглаживали его замысловатые кованые узоры.
– Гретхен? – спросила вдруг женщина дребезжащим голосом. Она повернула лицо, и девушка увидела ее белые, практически слепые глаза, подернутые влажной пеленой. – Гретхен?
– Mevrouw Турн? – Девушка осторожно шагнула вперед.
– Oui, – ответила женщина. – Qui est la?
Эсфирь на миг задумалась, не стоит ли спросить, говорит ли старушка по-английски, но потом решила продолжать на французском и заодно порадовалась про себя, что хозяйка дома не начала разговор по-голландски.
– Извините, – сказала она, – я не хотела вас обеспокоить. Я просто увидела ваш прелестный садик, и меня к нему словно потянуло.
Старушка выслушала, не проронив ни слова.
Эсфири вспомнилась мать, хотя в подслеповатом взгляде этой женщины было куда больше жизни, чем в зрячих глазах Розы Мейер.
– Я имею честь быть знакомой вашего супруга, доктора Турна.
Старушка клюнула подбородком и фыркнула:
– Le Prof esseur Docteur Gerrit Willem Toorn! Xa-xa!
– Да, – подтвердила Эсфирь.
– Чушь! Какая чушь!
– Доктор Турн?!
– С таким же успехом и капустную кочерыжку можно считать профессором!
– Что вы говорите…
– Он женился на мне из-за денег. Впрочем, я тоже не дура. Не так уж много оставалось мужчин, способных водить за нос немцев, чтобы они у нас не копались.
– Ваш супруг сумел обмануть немцев?
– Да уж, я отлично знала, чего они хотят. Попробуй только им откажи… Даже отняли у нас этот дом. Папин дом.
– А доктор Турн был важным нацистом? – спросила Эсфирь.
– По ночам мы все слышали крики. Кровь не смоешь.
– Вы хотите сказать, что доктор Турн принимал участие в пытках?
Женщина замерла.
– Пытки? Доктор? Какой доктор? Нет, мы их облапошили. Самому Герингу натянули нос. Жирная свинья!
Эсфирь закусила губу и присела на корточки возле старушки, пытаясь сохранить ясную голову и не дать прорваться воспоминаниям о матери. Сглотнула ком в горле и хрипло произнесла:
– Геррит, ваш супруг, он продавал картины немцам?
– Розы, – сказала женщина. – Розы пахнут мертвецами? – Она втянула носом воздух. – Все мы вернемся в землю. Мертвые восстанут из могил сквозь корни и стебли, выйдут на свет в запахе цветов…
– Да, это очень поэтично, mevrouw Турн… Вы помните Ван Гога семьи Де Грут? – терпеливо спросила Эсфирь.
Госпожа Турн сидела молча, мерно покачивая головой.
– Тот Ван Гог, что висел в бекбергском музее?
Со стороны дома раздался хруст гравия. Явно рассвирепевшая домработница размашистым шагом направлялась в их сторону, но девушка приложила палец к губам.
– Заснула, – сказала она.
Домработница взглянула на хозяйку, перевела глаза на Эсфирь.
– Я же вас просила ее не беспокоить!
– Я просто вышла в садик и хотела выразить ей свое восхищение.
– Вам и вашему мужу пора уходить, – сказала домработница. – А если она все передаст доктору Турну?
– Да уж, он, конечно, внимательно слушает ее рассказы…
Без лишних слов Эсфирь прошла мимо женщины, вернулась в дом через стеклянную дверь на террасу и опять попала в бальный зал.
После этого она осмотрела еще несколько небольших помещений в задней части особняка, но не нашла ничего интересного, кроме комнаты, явно служившей мастерской художника. Впрочем, кисти и даже тюбики с краской совершенно высохли. Старые, скрученные в трубку полотна торчали из деревянного ящика, где мыши успели прогрызть внушительную дырку. На запыленном мольберте – растянутый холст. Похоже, его только успели загрунтовать, когда всю комнату отдали паукам и грызунам. Высокие готические окна не мылись годами. С другой стороны, резким контрастом к этому запустению выглядела кухня, полная сверкающих поверхностей и любовно ухоженной утвари. Ножи, кастрюли и керамические горшки разложены и расставлены, как солдаты на параде.
– Ни дать ни взять, хирургическое отделение, – раздалось за спиной.
Девушка вздрогнула и резко повернулась на каблуках.
– Мартин! Не смей так подкрадываться!
– Пардон.
– Я бы… я могла знаешь что тебе сделать?!
– Должно быть, нечто вредненькое, – примирительно ответил Хенсон. – В смысле, для моего здоровья.
– Я говорила с миссис Турн, – прошептала Эсфирь. Хенсон оглянулся, нет ли поблизости домработницы.
– А ты видела кабинет Великого Турна?
– Я наверх не ходила.
– Он под лестницей.
– То есть?
– Пошли, покажу.
Он взял ее за локоть и вывел в фойе. Действительно, в глубине, под лестницей, виднелась тяжелая дверь с витиевато украшенной круглой ручкой. Хенсон быстро вошел, втянул за собой Эсфирь и тут же закрыл дверь. Первым, что бросилось в глаза девушки, был широкий стол. Скорее даже, это лучше назвать чертежной доской, потому как столешница была наклонена. Сверху лежало несколько томов внушительного размера.
– Как же это я проглядела? – удивилась Эсфирь. – Ну хорошо, тут есть что-нибудь для нас полезное?
Она подошла к книжным стеллажам, закрывавшим стену до самого потолка. Масса иллюстрированных художественных изданий высотой чуть ли не в метр и даже более. Кое-какие книги имели кожаные переплеты. На некоторых читались загадочные названия, выполненные кириллицей или по-гречески.
– Вот это я понимаю, библиотечка… – пробормотала девушка.
– Тут есть томик с письмами Ван Гога, а рядом какие-то записи, – сказал Хенсон, – будто Турн работал над очередным трактатом. Но показать тебе я хотел кое-что другое.
Он обогнул стол, позади которого находилась еще одна дверь, пошарил рукой над притолокой и торжествующе показал Эсфири бронзовый ключ.
– Винный погреб!
– Ага! Я бы не отказалась…
– Да нет же, самое интересное не в этом.
Хенсон открыл дверь, и девушка увидела верхнюю
площадку чугунной винтовой лестницы. Изнутри на них пахнуло прохладой и свежестью, в отличие от спертого воздуха тех комнат, где она побывала до этого. Ее удивило, насколько глубоким оказался погреб: ведь в Нидерландах где угодно можно ожидать затопления грунтовыми водами, пусть даже этот особняк был возведен на холме и располагался вдали от моря. Сам по себе погреб был не столь уж большим, и в нем господствовали две чудовищные бочки по два с половиной метра высотой, а их диаметр мог поспорить с размахом рук пары взрослых мужчин. В сравнении с ними винный стеллаж смотрелся совсем крошечным. На нем помещалась едва ли сотня-другая бутылок.
– Они, должно быть, их прямо здесь сколачивали, – сказал Хенсон и постучал по бочке. – Этакую дуру попробуй затащи…
– На звук пустые.
– Их, наверное, Турн как-то выпил за обедом.
– Да он бы мог в такой плескаться, – отозвалась Эсфирь и подошла к винному стеллажу.
Кое-какие бутылки были весьма старыми, однако встречались и наклейки, датированные семидесятыми, восьмидесятыми и даже девяностыми годами.
– Вот что я хотел тебе показать. – Хенсон ткнул пальцем в одну из чугунных балясин, соединявших поручни со ступеньками. Каждая из них сужалась на концах и раздувалась посредине. И здесь, в самом центре, виднелось по кругу со свастикой. – Я думаю, немцы поставили эту лестницу, когда отобрали дом. А для чего им это хранилище? Наверное, для боеприпасов. Скажем, здесь размещалась полицейская управа всего округа.
– Для допросов… – медленно произнесла Эсфирь. Запрокинув лицо, она думала о тех криках, чье эхо металось в этом тесном, жутком колодце. – Вино здесь должно прокисать. Ведь тут была камера пыток…
Погреб внезапно погрузился в полумрак. Загораживая свет, в дверном проеме маячил внушительный торс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33