Тут весла дощаника пришли в движение, из-под кормы потянулся гладкий след, закручиваясь мелкими водоворотами. Зажурчала вода под бревнами — плот тоже двинулся за дощаником. Андрей сидел, охватив руками колени — в плеске воды, в тепле позднего полдня не было уже ни голода, ни сонливости, ни особенного любопытства…
— Эй, ты! — Незнакомый голос коротко и жестко пролаял русскую речь.
— Что надо? — буркнул Андрей.
— Сюда! — Мужчина показал на борт и отошел.
Подтянув плот к корме, Андрей ухватился за толстый борт и, грузно перевалившись животом, втащил тело на дощаник. Он специально решил показать себя более неуклюжим и, следовательно, более безопасным.
На первый взгляд на дощанике действительно были одни китайцы — по шестеро гребцов с каждого борта, с виду похожие на солдат, и пара пожилых, в теплых халатах и костюмах блестящего узорчатого шелка. «Купцы?» Мастера не было видно. Посередине барки лежали тщательно упакованные ящики, в кормовой части был жилой кубрик, носовая часть прикрыта навесом из соломенных циновок. Там стоял Чен, Андрей окинул взглядом его мощное гибкое тело, широкие кисти с «набитыми» бляшками на суставах — ив этом времени Чен оставался бойцом, пожалуй, даже более опасным, чем в своем собственном. «А какое время его собственное? А собственное время Мастера? Кто они вообще?»
Чен, в свою очередь, внимательно оглядел Андрея: грязные исцарапанные ступни, тяжелые кулаки, широкие плечи, светлую спутанную бороду и ярко-голубые глаза.
— Человек? — спросил он, ткнув Андрея пальцем в грудь.
«Человек — это звучит гордо!» Андрей чуть подался назад, так что палец Чена остановился в воздухе.
— Кто ж еще?
— Не знаю кто, — пожал Чей плечами. — Обезьяна. Демон. Так человек?
— Питекантроп! — Андрей ухмыльнулся.
— Что? — не понял Чен.
— Чмо! Пожрать есть?
— Водки хочешь?
— Давай!
— Иди сюда.
Из черного глиняного горшка Чен положил Андрею чашку риса со свининой и тушеными овощами, протянув ему палочки «куай-цзы», в пиалы налил рисовую водку.
— Меня зовут Чен. Тебя как?
— Андрей.
Вот и «познакомились».
— Почему умеешь есть с куай-цзы? — спросил Чен, глядя, как Андрей управляется с палочками, стараясь не торопиться. Судя по всему, Чен выставлял ему приемлемую «легенду».
— Бывал в Китае, — подхватив игру, ответил Андрей, — а ты откуда русский знаешь?
— Албазин.
Водка уже туманила голову, Андрей ел быстро, но аккуратно, по ходу вспоминая:
«Албазин — первая русская крепость на Амуре. Середина семнадцатого века. Китайцы ее осаждали, русские оттуда ушли, потом опять пришли… что-то в этом роде. Фактически, Первая русско-китайская война».
— Так ты воевал? — спросил Андрей. — Там, под Албазином?
«А может, это не» легенда «?»— мелькнула странная мысль, или, скорее, ощущение абсолютного соответствия этому времени, которое виделось в Чене. В самом себе такого соответствия Андрей совершенно не чувствовал, полагая, что и со стороны его не было заметно.
— Воевал, на штурм ходил, — ответил Чен, — потом переговоры были, с казаками говорил.
— И как тебе казаки?
— Хороши. Маньчжуры о них говорят — «тигры». Казаков четыреста было, Маньчжуров две тысячи, с пушками — и ничего не могли сделать. Потом казаки сами ушли. Еще водки хочешь?
— Давай.
«Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!» Допив свою чашку, Чен поднялся:
— Спать будешь? Тогда спи здесь, другие штаны, рубаху потом дам, — указал он место у борта.
Андрей улегся на циновку, закрыл глаза. Ритмично скрипели уключины, плескалась за бортом вода, слившись с мяукающими звуками китайской речи, — понемногу все затуманилось, поплыло куда-то, в итоге провалившись в черную воронку сна.
…Из темноты проступают стены комнаты, где-то выше, над дугообразной спинкой железной кровати, в темноте плывет потолок.
— Угар, — донесся до маленького Андрюши чей-то взрослый голос, — вьюшку закрыли, и вот…
От печки вьется дымок — это его душа уходит в слабых голубых завитках. Тяжелые веки смыкаются, и в черноте наплывает диковинная Птица. Вырезанная из залоснившегося темного дерева — одновременно живого и мертвого, — с изгибами древесных волокон, следами ножа и лоском от тысяч пальцев, сотни лет державших ее. Птица растет и растет, охватив распавшуюся комнату тяжело-выгнутым клювом, стиснувшим голый череп оленя, заполнив ее волнистыми линиями крыльев, переплетением толстых полукружий, грубо изображающих перья. Она парит у низких облаков, под деревянными крыльями до горизонта расстилается тайга, кое-где разорванная снежными склонами сопок, с высоты напоминающих небольшие круглые кочки…
— Это птица Гаруда, — слышится Андрюше, — и ты убьешь ее, убьешь ее… А потом она вернется, потому что птица Гаруда бессмертна…
На лоб ему ложится мокрое полотенце, рядом журчит вода…
Глава двадцать первая
Когда Андрей проснулся, уже потемнела вода, потемнели горы по берегам. Рядом с ним лежали штаны и куртка из синей дабы — дешевого китайского ситца. На носу лодки кружком сидели гребцы. Среди них — Чен. Увидев, что Андрей проснулся, китаец встал и подошел к Шинкареву.
— Есть хочешь?
— Нет.
— Водки?
— Нет, спасибо. Что за груз? — Андрей показал на ящики.
— Чай. Вот они везут, — кивнул Чен на купцов, стоящих на корме, — немного в степи продадут, немного в Красноярске, потом в Енисейск спустятся.
— А дальше — в Москву?
— Это зимой, на санях. Летом в тайге дорог нет, только лодки.
— Опасно чай возить?
— Все опасно возить. Там, где русские живут, разбойники по ночам в тайге караулят, чай с возов режут. Когда «чаереза» ловят — догола раздевают, привязывают к дереву и обливают водой. Так и стоит всю зиму во льду, других пугает.
— И все равно режут?
— Режут.
За разговором они подошли к кормовому кубрику. Еще больше сгустились сумерки, сквозь входную занавеску, сделанную из соломенной циновки, мелькнул огонек свечи, горящей внутри.
— Иди, — сказал Чен, — Ши-фу ждет. Изнутри кубрик оказался достаточно просторным. Койки были скрыты в темноте, на низком столике, стоящем в центре, горела свеча, были разложены свитки шелка и принадлежности для письма: кисточки, стакан с водой, брусок сухой туши и круглая каменная тушечница. Тут же низкий коричневый чайник и стеклянные чашечки. Мастер, сидя по-турецки, выводил на шелке нечто напоминающее топографическую карту. Отложив кисть, пригласил Андрея садиться:
— Покажи руку.
На плече уже образовалась корочка, но на запястье повязка присохла к ране.
— Надо сменить. Потерпи.
— Меняйте, раз надо.
Присохшую повязку пришлось отрывать от раны. Господин Ли Ван Вэй обработал руку и наложил чистую повязку. Затем налил Андрею чаю и вновь взялся за кисть.
— Сколько было конного хода до перевала? — спросил он, не поднимая головы.
— От озера?
— Нет, от крепости.
— Три дня.
— А на перевал сколько шли?
— Ну… Часов шесть?
— Пожалуй.
Обмакнув кисть в тушечницу, китаец вывел сбоку от карты столбцы быстрых изящных иероглифов.
— Спуск с перевала?
— Часов семь. Мы шли медленно, в тумане, потом прятались.
— Да. Час быстрой скачки до реки, полдня и ночь на плоту до Енисея. Кажется, все.
Мастер прополоскал кисточку и осторожно отжал ее о край стакана.
— Красиво? Это тоже гунфу. — Китаец указал он на иероглифы и продолжил:
— Повезешь это вместе с Ченом. Познакомились?
При этом он пристально взглянул в глаза Андрею, словно проверяя, усвоил ли тот «легенду».
— Да. Кто он здесь?
— Начальник охраны. Мой лучший ученик. Бери! — Он протянул Шинкареву послание.
— Что здесь?
— Тебя не касается.
— Тогда зачем мне это брать? — Андрей усмехнулся. Затем взял свиток, развернул, вгляделся в географическую схему, затем поднял голову, встретившись глазами с Мастером.
— Скажите, Ши-фу, вы шпион? Китайский шпион?
Шинкарев подумал, не пора ли ему несколько расширить правила игры — дать понять, что он здесь российский Наблюдатель, а не просто ученик Мастера. Китаец об этом знал с самого начала, но в их отношениях этого момента как бы не было. Так что — изменить игру, ввести официальный момент? «Рано».
— Э-э-э… Кажется, ты начинаешь забывать родной язык, — подчеркнуто спокойно возразил Мастер. — Это у «них» шпионы, у «нас», как известно, разведчики.
— А кто тут «мы»и кто «они»?
С бесстрастным видом китаец скрутил шелк и теперь подчеркнуто медленно, тщательно взялся упаковывать его в промасленную ткань.
— Тебя это волнует?
— Мне это не все равно.
— Почему?
Отвернув толстое полотенце с коричневого чайника, господин Ли Ван Вэй налил еще по чашке — чай был почти прозрачный, с крупными зелеными листьями, горьковатый на вкус. «Как он не остывает в этом чайнике? Глина, наверное, особая».
— Китай только что воевал с Россией, — сказал Андрей, — а может, и сейчас еще воюет. Само собой, в этом времени. А шпионить против России я не буду. Кстати, что у нее с Китаем — мир, война?
— Перемирие. Но с чего ты взял, что все это против России? Ведь тут совсем другие страны: кыргызский Хоорай, Тува под монгольскими Алтын-ханами, джунгары…
— Какие, к черту, джунгары? — прервал его Андрей. — Плывем-то мы в Красноярск!
— Это Чен тебе сказал? — Мастер был явно недоволен. — Да, Красноярск, но не сразу.
— Ну вот!
— Что «вот»?
— Как это что? Вот вернусь я в свое время, а вместо Красноярска Чайнатаун на десять миллионов китайцев!
— Ты вернись сначала.
«Вот тут он прав».
Добавив себе чаю, Мастер усмехнулся в усы:
— Десять миллионов китайцев, говоришь? А что, это мысль! Тебе не приходило в голову, что России — твоего времени — следовало бы свою Чечню сдать в аренду Китаю лет эдак на двадцать? Через год там будет образцовый порядок — расселится миллионов пятнадцать трудолюбивых рисоводов, а все «полевые командиры» получат по лопате и отправятся на стройку ирригационных сооружений, в район Синьцзян-Уйгурского автономного округа…
— Сами разберемся. А с уйгурами у вас тоже не очень получается.
— Верно. Хотя это не главное.
Мастер откинул полог, коротко бросив в темноту что-то по-китайски.
— А что тут главное?
— Главное то, что сейчас — то есть в середине семнадцатого века — завязываются те исторические узлы, которые определят жизнь в этой части света вплоть до нашего времени. Именно в это время складываются государства в их нынешних границах — Россия, Китай, даже Орда киргиз-кайсаков…
— Что за орда?
— Вы ее называете независимым Казахстаном.
— Понятно. И что, мы будем в этом участвовать?
Мастер взял подсыхающую кисточку, заострив ее кончик до иголочной тонкости, и едва заметно, совсем неощутимо для кожи притронулся к руке Андрея.
— Коснемся. Вот так. «Красиво».
— Оставим след, — продолжал Мастер, — ведь след и есть настоящий знак Пути. Как сказал поэт девятого века Сыкун Ту: «Вот подлинный след: воистину, познать его нельзя. Облик воли только хочет родиться, а превращения уже творят новые чудеса!» Волна обгоняет любые усилия. Мы чуть-чуть, точно рассчитанным образом корректируем историю здесь, в семнадцатом веке. Волна отраженных событий проявится только в двадцать первом веке. Дойдя, волна «уляжется»— события станут естественными, своими для истории, и в то же время такими, как нужно… кому-то.
— И все-таки я не понимаю.
— Чего ты не понимаешь? — Китаец собрал принадлежности для письма, убрал куда-то чайник и чашечки.
— Вот смотрите — допустим, я живу в 2003 году…
— Допустим.
— Каким-то образом я попал, скажем, в 1660 год. Что-то натворил, пошла волна отраженных событий, я возвращаюсь в свой 2003 год, а там все идет иначе. Но ведь события 2003 года уже произошли, их нельзя менять задним числом.
— А 2005 год? 2010? То, что еще не прожито в твоем 2003 году — как быть с этим?
— Значит, какие-то силы — эти самые «подлинные божества»— перенесли меня из моего 2003 года в 1660 год, чтобы мое действие в этом году так вмешалось в волну взаимосвязанных событий, что это изменит еще не прожитое нами будущее — скажем, 2005 или 2010 годы. Так?
— Может, и так, — в голосе Мастера появилось нетерпение, он явно стремился закончить этот разговор.
— И что, постоянно так происходит? То есть постоянно устраиваются такие «переносы-экспедиции», корректирующие ход истории?
— Я этого не знаю. Но почему бы и нет?
— Мне это кажется странным.
— А мне кажешься странным ты. И что с того?
— Но как же люди живут, возвратившись в свое время? Помня все это? Почему они молчат? Или… они не возвращаются?
— Много ли стоят воспоминания о снах? — пожав плечами, ответил Мастер. — Кому они интересны? Кроме того, по возвращении с тобой поработают специалисты. Они внушат тебе так называемую «наведенную память».
— Что это?
— Гипноз.
«А вот хрен тебе, а не гипноз!»— подумал Шинкарев. Но промолчал.
— Ты будешь помнить некоторые вещи, которые ты якобы сделал во время своего отсутствия, — продолжал китаец. — Но и возвращаются не все. Я же тебе говорил — мало ли трупов находят в грязных парадных или вылавливают из рек.
— Но это значит, что и в нашем времени, то есть, например, в 2003 году, по улицам ходят такие вот «члены экспедиций», перенесенные из другого времени. Так?
— А разве можно довериться благоразумию людей того же 2003 года: их атомной бомбе, их озоновым дырам?
— Я не о том, — сказал Андрей. — Люди! По улицам наших городов ходят люди, с виду вполне обычные. Есть ли среди них «члены экспедиций», вроде нас?
— По нашим улицам ходит великое множество необычных людей. В том числе и членов таких экспедиций.
— Тем более хочу знать, что я делаю и против кого!
— Что-то ты в Москве не очень хотел знать, кого придавил и зачем, — в голосе китайца послышалась угроза, — да и Тане своей просил помочь, не особенно разбираясь, что я должен для этого сделать.
— Я хочу знать! — упрямо произнес Андрей. — Я должен!
— Ну что с тобой поделаешь, — вздохнул Мастер, — будешь ты знать. Но не сейчас, извини, времени уже нет. Вставай, пошли!
Они поднялись и вышли в темноту, наполненную светом звезд над черными силуэтами гор и тихим плеском большой воды, безостановочно стремящейся куда-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46