Стук в калитку усилился. Услыхала ли старуха стук на этот раз или ее внимание было привлечено визгом собаки, но она встала, спустилась вниз и подошла к калитке.— Кто там? — спросила она.— Отворите! — отозвался чей-то женский голос. — Я пришла с весточкою…Сердце старухи дрогнуло. С горячечной поспешностью она отодвинула засов и отперла калитку, в нее вошла незнакомая ей девушка.— Люда прислала меня за вами, — сказала она.— Люда… Люда… Да где же она?! — радостно воскликнула Добромира. — Бедное дитя!..У девушки был несколько смущенный вид.— Где Люда?.. Говори скорее.— На Красном дворе…Мамка сразу не поняла.— Где, где? — переспросила она.— Около Выдубичей… На Красном дворе… в обозе ляшского короля.Добромира всплеснула руками от страха и удивления.— Бедная Люда! — воскликнула она и вперила свои глаза в девушку, как бы спрашивая о подробностях, но девушка ответила другим восклицанием:— О, она так счастлива, так счастлива!.. И только желает, чтобы вы были при ней.— Счастлива?— Да. Ее король так любит…— Король? Какой король? Ляшский?— Ну да, Болеслав…Все это для Добромиры было загадкой: как Люда очутилась на Красном дворе, где ее увидел король, что это за счастье и любовь, о которых упомянула девушка! Однако сердце старухи преисполнилось радости, потому что ту, которую она вскормила своей грудью, полюбил король и она с ним счастлива.— Посиди же, моя голубка, на рундучке, — обратилась она к девушке, — отдохни… Я только запру все двери, и мы пойдем…Не прошло и получаса, как Добромира с девушкой уже были в дороге.Все произошло так внезапно, что старуха даже забыла зайти к Брячиславовой и поделиться с нею известиями о Люде. Но ей хотелось поговорить, порасспросить!Она знала, что Мстислав велел повесить воеводу, что Люда пошла искать тело отца, а нашла ли она его, об этом еще никто ей не сказал. По дороге девушка рассказывала ей чудеса о том счастье и роскоши, которыми окружена на Красном дворе ее питомица Люда.— А Люда нашла ли отца-то? — спросила старуха.— Да, нашла и похоронила его близ Аскольдовой могилы.Она рассказала и о том, каким образом Люда отыскала его и как попала на Красный двор.Солнце уже зашло, когда обе женщины выходили из лесу и перед ними замелькали постройки двора.— Вот и Красный двор, — заметила девушка.Добромира глубоко вздохнула.— Замучилась я, — отвечала старуха.— Отдохнете у Люды… Она, наверное, нас высматривает с нетерпением.Старою мамкою овладели приятные чувства.— Какое доброе да ласковое дитя! — сказала она как бы про себя.Наконец они пришли на Красный двор. V. Пир на княжьем дворе Пировальная гридница на княжьем дворе могла вместить несколько сот человек. К ней с обеих концов примыкали две другие поменьше. Посередине залы стояли в два ряда колонны, подпиравшие потолок. Княжеская гридница служила исключительно для пиров и приемов, для жилья имелся второй этаж. В данное время княжий двор занимал Изяслав. Обычно здесь князья жили только осенью и зимой, а весной и летом уезжали в свои летние терема, которых в окрестностях Киева было немало: Красный двор, Красница, двор на Берестове, Олегов двор на могиле Аскольда и терем Ольги над Днепром, неподалеку от деревянной церкви Святого Андрея. При настоящих обстоятельствах Изяслав вынужден был жить в городе, именно на княжьем дворе. Кто жил на княжьем дворе, тот и княжил в Киеве. Это вошло в обычай, в поговорку, слагавшуюся сто лет. В нем жила Ольга, Святослав, Владимир и Ярослав. Собственно говоря, этой традиции Изяслав не придавал особенного значения и не она привязывала его к княжьему двору: ввиду сложившихся обстоятельств это место было для него самым удобным, так как он мог свободно следить за всем, что предпринимали киевляне — чтобы они, не дай Бог, не пригласили на великокняжеский стол Святослава или Всеслава. Поэтому вполне понятно, что он предпочел княжий двор всем пригородным теремам.В большой гриднице во всю ее длину, как равно и в примыкавших к ней комнатах, были поставлены длинные столы. В большой зале, предназначавшейся для князей, стол покрыли полотенцами, расшитыми цветными нитками; там и сям разбросаны были петухи, лебеди, фантастические грифы. Полотенца заканчивались широкой каймой, украшенной цветами и арабесками, сделанными крестиком. В обеих смежных горницах дубовые столы ничем не покрывались; их гладкая поверхность только по углам была украшена грубой резьбой, по-видимому, местных мастеров.Сервировка княжеского стола была замечательно богата и обнаруживала византийскую роскошь, к которой богатые соседи приучили русских князей. По краям стола с равными промежутками были расставлены серебряные тарелки; рядом с каждой положена круглая серебряная ложка и нож, оправленный оленьим рогом. Середину стола занимали серебряные и золотые блюда различной, бросающейся в глаза величины. Одни были узкие, длинные и плоские, с длинными серебряными ушками; другие — поменьше, овальные, а некоторые из них совсем круглые. Каждое из этих блюд имело особое назначение: первое называлось бараньим, второе — лебяжьим, третье — куриным, потому что на первом помещался целый зажаренный баран, на втором — лебедь, а на третьем — куры или дичь. Таких блюд было бесконечное множество. Между ними стояли отличающиеся разнообразием форм чаши, рога и кубки с резными ручками — в виде змеиной головы, головы медведя или клюва совы.Один конец стола отличался еще большим богатством: на нем тарелки и ложки были из чистого золота, чаши более изящной резной работы и больше по величине. Этот конец стола назывался княжьим, и здесь сидели князь Изяслав с сыном, Болеслав, Болех Ястржембец и еще несколько выдающихся воевод и посадников, которые были приглашены самим князем. Изяслав и Болеслав сидели на возвышениях.Когда все сели за стол, в гридницу вошло несколько отроков, одетых в одинаковое богатое платье: красные кафтаны без рукавов, черные лисьи шапки; на шее у каждого красовалась гривна на золотой цени. Они шли по два в ряд прямо к княжескому концу стола и, поклонившись низко князю и королю, остановились. Один из отроков, шедший впереди всех и исполнявший обязанности крайчего Крайчий (кравчий) — придворный чин, в обязанность которого входило обслуживать пиры и трапезы.

и виночерпия, украшенный, кроме гривны, золотым кольцом в левом ухе, сделал шаг вперед, снова молча поклонился князю и гостям и громко сказал:— Милостивый княже, кушанье готово.— Подавайте! — коротко отвечал Изяслав.Отроки снова поклонились князю и гостям и начали собирать блюда со стола и уходить парами, как пришли; оставшиеся принялись наливать в чаши и кубки мед.Через минуту стали вносить кушанья. На первом блюде был лебедь, который подавался только на княжеских пирах, как неизбежная принадлежность стола в торжественных случаях. Крайчий поставил первое блюдо перед князем и королем; за первым блюдом последовали другие, так что стол в несколько минут заставился разнообразными кушаньями, и каждый из гостей выбирал себе, что ему нравилось. В общем никто не стеснялся присутствием князя или почетных гостей. Для питья подавали хмельной мед; только князю и почетным гостям наливали в рога и кубки дорогие греческие вина.Под влиянием выпитого меда и вина у всех развязались языки, застолье становилось шумным.В разгаре пира, среди звона ножей, тарелок и чаш, как бы вторивших веселому настроению и свободному выражению чувств пирующих, грянул величальную песнь в честь князя и гостей хор певцов. То не солнышко светит весело,То Изяслав пирует со друзьями;То не звездочки светят на землю,А огнем блестят княжьи очи:Взглянет на кого — тому шубу сулит,Молвит слово — точно чашей дарит.Возле князя пирует дружина его,Рядом гость, круль Круль — король (польск.).

полянский, сидит,Знают силу его, мощь державной рукиИ отвагу в той земле-то мадьярской,Острие меча уж давно притупилОн на вражеской шее немецкой. Бояны замолкли. Оживленный разговор да звуки серебряной и золотой посуды заглушили последние слова песни.— Да здравствует князь наш! — крикнул кто-то на «сером» конце, где сидела дружина.Варяжко, сидевший недалеко от князя, нахмурился и повел косо глазами на дружинников; мед уже произвел свое действие на его голову.— А какого князя вы хвалите? — резко спросил он. — Того ли, который в песне шубами дарит, или того, которого мы должны дарить куницами да соболями?Казалось, на эти слова никто не обратил внимания, бояре продолжали шуметь, чокаясь и осушая чаши.— Многие лета милостивому князю! — отозвался с другого конца стола боярин Чудин, желавший польстить князю.Несмотря на общий шум, слова Варяжко не остались незамеченными князем. Они кольнули в самое сердце; видно было, что он в гневе и старается овладеть собой.— Мне кажется, Варяжко, — проговорил он, — что из Белгорода еще не принесли ни одной куницы…Варяжко не растерялся.— Успеешь, — резко отвечал он, — еще доберешься и до Белгорода… если киевлян успел побороть…— Поборол, потому что они хотели бороться со мною, — возразил Изяслав. — Где борются, там один должен быть побежден.— Хорошо говоришь, князь! Жаль только, что ты побеждаешь своих, а половцев не умеешь победить.— С Божьей помощью одолеем и половцев.Варяжко на минуту задумался.— А с чем же выступишь на половцев теперь? — спросил он, помолчав. — Ведь старой отцовской дружины ты не уважаешь… Воевод всех перевешал… Разве с Чудиным и Славошей пойдешь на войну? Ты не любишь народ, а народ не любит тебя! Пока этот молодой король сидит у нас, — и он кивнул в сторону Болеслава, — половцы молчат… у них тоже ведь собачье чутье! А едва только гость уедет, и ты не справишься с ними… опять будет беда.Эти резкие, правдивые слова вызвали неудовольствие у пировавших: одни сердились на Варяжко за то, что он препирается с князем на пиру, другие говорили, что он отравляет веселье.— Эй ты, старик! — крикнул Чудин. — Какой это мед развязал твой язык?.. Не вишневый ли?— Тот самый, который вам голову отуманил, — нисколько не смутившись, отрезал Варяжко.Словом, и речи обнаружили, что есть две партии: старая, которая не могла забыть и простить Изяславу самоуправства, с каким он насиловал права и обычаи киевлян, пренебрегая боярами и воеводами своего отца; и новая, состоявшая из молодых да зеленых, отдавшихся князю за соболью шубу. Старая партия сторонников все еще была сильна и страшна Изяславу. Сначала ему казалось, что, наказав смертью или тюрьмой тех, кого считал для себя опасными по тем или иным причинам, он избавится от внутренних врагов. Однако с каждым днем он убеждался, что наказать всех невозможно, потому что все киевляне и посадники, которых еще Ярослав посадил на места, были против него. Хотя они покорились ему из страха, но при первом удобном случае возвышали голос. Если бы не посредничество Болеслава, то между киевлянами и Изяславом произошла бы резня еще в тот день, когда он вернулся в Киев и сел на оставленный им великокняжеский престол.Молодые сторонники были слабы и невлиятельны, в большинстве своем это были слабовольные льстецы, покорно кланявшиеся Изяславу за соболя и гривны. Но в то же время если старики не особенно жаловали польского короля, то молодые совсем не переносили его пребывания в Киеве. Им казалось, пока Болеслав сидит в Киеве, на Красном дворе, Изяслав должен делить с ним великокняжескую власть, и что тот играет при князе роль опекуна и посредника. Дальше этого они ничего не видели.Шутки и препирательства начались с обеих сторон, тем более что мед, подливаемый в кубки, одних побуждал к веселости, а у других вызывал глубоко затаенный гнев.Отрок наливал в эту минуту мед в чашу Варяжко; Чудин бросил на него злобный взгляд.— Не пей, старик, — громко сказал он, желая обратить на себя внимание князя, — в Белгород не попадешь…— На Оболони застрянешь, — прибавил кто-то.— Половцы схватят тебя…Варяжко нетерпеливо разглаживал бороду и кусал усы.— Половцы хитры, — отозвался он, помолчав. — Они знают, когда можно нападать на город… Когда в Киеве такая дружина, как вы, то они каждый день поят своих коней в Лыбеди, а вот теперь, когда в городе дружины ляшские, пусть попробуют… Небось и носа не покажут.Вся эта перепалка очень не нравилась Изяславу, но он молчал, продолжая беседовать с королем.Между тем Чудин старался выслужиться перед князем.— Полно болтать, старик! — обратился он к Варяжко. — Ведь прежде у нас не было ляшского короля, а мы сражались, однако, и с Всеславом и с половцами…— Сражались, но были биты…Пир принимал неприятный характер для Изяслава; да и положение короля становилось двусмысленным. Приходилось заминать обострившийся разговор.— Не меня боятся ваши враги, господин посадник, — сказал король. — У меня и со своими немало хлопот…Затем он наклонился и по-приятельски взял Изяслава за бороду.— Не меня, — продолжал он, — а вот кого вам надо бояться, этой умной головы!..Изяслав усмехнулся, поняв мысль Болеслава.— Милостивый король, — спокойно возразил Варяжко, — мы не бояться хотим нашего князя, а любить, поэтому хотим, чтобы и он нас любил.Изяслав, пользуясь лучшим настроением присутствовавших, вызванным словами короля, со своей стороны постарался сгладить неприятное впечатление.— Иногда и наказать не мешает, — сказал он. — Тяжело бывает наказывать, а все-таки надо. Ты знаешь, Варяжко, что и отец мой наказывал дружинников, когда они не слушались его, а народ любил его. Когда дружина провинилась, он пригласил ее на пир и задал пир кровавый… а когда до него дошла весть о злодеяниях Святополка, он пожалел о содеянном: «Жаль, что вчера я велел перебить мою дружину, теперь она как раз пригодилась бы мне».Молодые дружинники, льстя князю, дружно закричали:— Ты прав, князь! Кто заслужил, того следует наказать…Старики молчали. Слова Изяслава звучали угрозою для них.— А вас, киевляне, я позвал не на отцовский пир, — продолжал князь, помолчав. — С вами я хочу жить весело, в дружбе и любви.Он кивком подозвал отрока, исполнявшего обязанности виночерпия, и шепнул ему что-то на ухо, чего среди общего шума не было слышно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22