— Как, уже день? — удивился он.
— О, девять часов утра, мы уже полчаса стоим на станции. Я вас не будил, сударь, потому что господин барон не велел, но поезд сейчас тронется…
Вокульский поспешил выйти из вагона. Станция была новая и еще не вполне достроенная. Тем не менее ему подали умыться и почистили платье. Он совсем очнулся от сна и направился в маленький зал, где помещался буфет и где сияющий барон допивал уже третий стакан чаю.
— Здравствуйте! — закричал барон, с дружеской фамильярностью пожимая Вокульскому руку. — Буфетчик, пожалуйста, чаю этому господину… Прекрасная погода, не правда ли, как раз для прогулки на лошадях! Однако и подвели же нас!
— А что случилось?
— Придется нам дожидаться лошадей. Счастье еще, что я в два часа ночи накатал телеграмму о вашем приезде. А то позавчера я послал председательше телеграмму из Варшавы, но начальник станции говорит, что я по ошибке заказал лошадей на завтра. Счастье, что я телеграфировал с дороги… В три часа отправили нарочного, в шесть председательша получила депешу, не позже восьми должна была выслать лошадей… Подождем еще с часик, зато вы ознакомитесь с окрестностями. Весьма, знаете ли, красивый пейзаж…
Позавтракав, оба вышли на перрон. Местность отсюда казалась плоской и голой, кое-где высились купы деревьев, а среди них несколько каменных зданий.
— Это усадьбы? — спросил Вокульский.
— Да… В этой стороне много помещиков. Земля тут отлично возделана: вон люпин, вон клевер…
— Деревень не видно, — заметил Вокульский.
— Потому, что это помещичьи земли; а вы знаете, должно быть, поговорку: «Господское поле богато скирдами, а крестьянское — мужиками».
— Я слышал, — вдруг сказал Вокульский, — что у председательши собралось много гостей.
— Ах, сударь мой! — вскричал барон. — Иногда по воскресеньям, в хорошую погоду, тут совсем как на балу в клубе: съезжается человек сорок, а то и больше. Да и сегодня мы, наверное, застанем кружок постоянных гостей. Ну, во-первых, моя невеста. Далее — Вонсовская, премилая вдовушка лет тридцати, страшно богатая. Кажется, за нею увивается Старский. Вы знаете Старского?.. Неприятная личность: грубиян, нахал… Удивляюсь, право, как это Вонсовская, женщина умная и со вкусом, находит удовольствие в обществе подобного вертопраха.
— А кто еще? — спросил Вокульский.
— Еще Феля Яноцкая, двоюродная сестра дамы моего сердца, очень милая девочка лет восемнадцати. Ну, потом Охоцкий…
— Он тоже? Чем же он тут занимается?
— Перед моим отъездом по целым дням ловил рыбу. Но вкусы у него так изменчивы, что я не уверен, не окажется ли он теперь рьяным охотником… Что за благороднейший молодой человек, что за ученость! И не без заслуг: у него уже несколько изобретений.
— Да, это человек незаурядный, — сказал Вокульский. — Кто же еще гостит у председательши?
— Постоянных гостей больше нет, но так, на несколько дней, а то и на неделю часто наезжают Ленцкий с дочерью. Вот изысканная особа, — с воодушевлением продолжал барон, — исполненная поистине редких достоинств! Да ведь вы знакомы с ними… Счастлив будет тот, кому она отдаст руку и сердце! Что за обаяние, что за ум! Действительно, знаете ли, ей можно поклоняться, как богине… Вы не находите?
Вокульский упорно разглядывал окрестности и не мог выжать из себя ни слова. К счастью, в эту минуту подбежал станционный служащий и сообщил, что экипаж прибыл.
— Отлично! — воскликнул барон и дал ему на чай несколько злотых. — Снеси-ка, милый, наши вещи! Ну, сударь, едем… Через два часа вы познакомитесь с моей невестой…
Глава четвертая
Сельские развлечения
Прошло добрых четверть часа, пока уложили вещи в бричку. Наконец барон с Вокульским уселись, кучер в песочной ливрее взмахнул кнутом, и пара резвых чалых тронула легкой рысью.
— Советую вам обратить внимание на Вонсовскую, — говорил барон. — Бриллиант, а не женщина, а как оригинальна!.. И не думает второй раз выходить замуж, хотя до страсти любит, чтобы за ней ухаживали. Не поклоняться ей — трудно, а поклоняться — опасно. Сейчас Старскому достается от нее за его волокитство. Вы знаете Старского?
— Как-то раз видел его…
— Человек он изысканный, но неприятный, — не унимался барон, — кстати, моя невеста питает к нему антипатию. Он так действует ей на нервы, что у бедняжки портится при нем настроение. И я не удивляюсь, потому что это прямо противоположные натуры: она серьезна — он ветрогон, она чуствительна, даже сентиментальна — он циник.
Вокульский, слушая болтовню барона, разглядывал окрестности, которые постепенно меняли свой облик. За станцией на горизонте показались леса, вскоре заслоненные холмами; дорога то извивалась у их подножий, то взбегала вверх, то спускалась в ложбины.
На одном из взгорий кучер обернулся к седокам и, указывая вперед кнутом, сказал:
— Вон наши господа едут, в коляске…
— Где? Кто? — закричал барон, чуть не влезая на козлы. — Да, да, это они… Желтая коляска и четверка гнедых… Интересно, кто там? Взгляните-ка, сударь…
— Мне кажется, я вижу что-то пунцовое…
— А, это Вонсовская. Интересно, а моя невеста? — прибавил он тише.
— Там несколько дам, — сказал Вокульский, подумав о панне Изабелле.
«Если она тоже едет, это будет добрым предзнаменованием».
Оба экипажа быстро сближались. Из коляски усиленно хлопали бичом, кричали и махали платочками, а барон то и дело высовывался навстречу, дрожа от волнения.
Наконец бричка остановилась, но разогнавшаяся коляска прокатила мимо шагов на сорок, унося с собой бурю хохота и восклицаний. Там, несомненно, о чем-то спорили и, видимо, на чем-то наконец порешили, потому что пассажиры высадились, а коляска поехала дальше.
— Добрый день, пан Вокульский! — крикнул кто-то с козел, размахивая длинным кнутом.
Вокульский узнал Охоцкого.
Барон уже бежал к веселой компании. Навстречу ему двинулась девушка в белой накидке, с белым кружевным зонтиком; она медленно шла, протянув к нему руку в широком, свободно падающем рукаве. Барон еще издали снял шляпу и, подбежав к невесте, поцеловал ей руку, утопая в ее рукаве. После чуствительной сцены, показавшейся барону мгновением, но утомительно длинной для зрителей, он вдруг опомнился и сказал:
— Позвольте, сударыня, представить вам пана Вокульского, моего лучшего друга. Он останется тут погостить, и я обяжу его замещать меня подле вас во время моих отлучек.
Он опять запечатлел несколько поцелуев в глубине рукава, из которого вслед за тем протянулась к Вокульскому прелестная ручка. Вокульский пожал ее и почуствовал ледяной холодок; он взглянул на барышню в белой накидке и увидел бледное лицо и большие, грустные, словно испуганные глаза.
«Своеобразная невеста!» — подумал он.
— Пан Вокульский! — воскликнул барон, обернувшись к двум дамам и мужчине, которые подходили к ним. — Пан Старский, — прибавил он.
— Я уже имел удовольствие… — проговорил Старский, приподнимая шляпу.
— И я, — ответил Вокульский.
— Как мы теперь разместимся? — спросил барон, увидев возвращающуюся коляску.
— Поедем все вместе! — вскричала светловолосая девушка, в которой Вокульский угадывал Фелицию Яноцкую.
— Видите ли, наш экипаж двухместный… — сладким голосом начал барон.
— Понятно, но ничего из этого не выйдет, — откликнулась красивым контральто дама в пунцовом платье. — Жених и невеста поедут с нами, а в экипаж пусть садятся, если им угодно, господа Охоцкий и Старский.
— Почему я? — закричал с козел Охоцкий.
— И я? — прибавил Старский.
— Потому что пан Охоцкий плохо правит, а пан Старский несносно ведет себя, — отвечала бойкая вдовушка.
Вокульский заметил, что у нее великолепные каштановые волосы, черные глаза и веселое энергичное лицо.
— Вы уже даете мне отставку, сударыня! — с комической грустью вздохнул Старский.
— Вы знаете, что я всегда даю отставку поклонникам, которые мне надоедают. Однако давайте усаживаться, господа. Жених и невеста, вперед! Феля, садись рядом с Эвелиной.
— О нет! — возразила светловолосая девушка. — Я сяду с краю, мне бабушка не велит садиться возле жениха и невесты.
Барон любезно, но отнюдь не ловко подсадил свою невесту и сам уселся напротив нее. Возле барона села вдовушка, Старский рядом с невестой, а панна Фелиция рядом со Старским.
— Пожалуйте! — пригласила Вокульского вдовушка, убирая с сиденья широко раскинувшееся пунцовое платье.
Усаживаясь против панны Фелиции, Вокульский заметил, что молодая девушка смотрит на него с восторженным изумлением и поминутно краснеет.
— Нельзя ли попросить пана Охоцкого передать вожжи кучеру? — спросила вдовушка.
— Сударыня, сударыня, вечно вы меня чем-нибудь донимаете! — возмутился Охоцкий. — Ничего не поможет, я буду править!
— Так даю честное слово, если вы нас опрокинете, я вас отколочу.
— Это мы еще посмотрим, — возразил Охоцкий.
— Вы слышали, господа, этот человек мне угрожает! — воскликнула вдовушка. — Неужели никто тут не заступится за меня?
— Я отомщу вас, — вскричал Старский, коверкая польский язык. — Пересядем вдвоем в тот экипаж.
Прекрасная вдовушка пожала плечами; барон вновь принялся целовать ручки своей невесте, а она вполголоса что-то говорила ему, улыбаясь все с тем же выражением грусти и испуга.
Пока Старский препирался с вдовой, а панна Фелиция заливалась румянцем, Вокульский наблюдал за невестой. Почуствовав это, она ответила ему надменным взглядом и внезапно развеселилась. Сама протянула барону ручку для поцелуя и даже ненароком задела его ножкой. От волнения ее обожатель даже побледнел, а губы у него совсем посинели.
— Ды ведь вы понятия не имеете, как надо править! — смеялась вдова, стараясь толкнуть Охоцкого концом зонтика.
В ту же минуту Вокульский выскочил из экипажа. Передние пристяжные свернули на середину дороги, коренные за ними, и коляска сильно накренилась влево. Вокульский поддержал ее плечом, кучер натянул поводья, и лошади остановились.
— Ну не говорила ли я, что это чудовище опрокинет нас! — кричала вдовушка. — Позвольте, пан Старский, что это значит?
Мельком глянув в коляску, Вокульский увидел следующую сцену: панна Фелиция покатывалась со смеху, Старский уткнулся лицом в колени прекрасной вдовушки, барон судорожно цеплялся за кучерский воротник, а его невеста, побледнев от испуга, одной рукой держалась за козлы, а другой впилась Старскому в плечо.
Прошла еще секунда — коляска выровнялась, и восстановился порядок. Только панна Фелиция продолжала безудержно хохотать.
— Не понимаю, Феля, как можно смеяться в такую минуту, — сказала невеста.
— А почему мне не смеяться?.. Что могло случиться дурного? Ведь с нами пан Вокульский… — ответила девушка.
Но тут же спохватилась, покраснела пуще прежнего, спрятала лицо в ладони, а потом бросила на Вокульского взгляд, который должен был означать оскорбленное достоинство.
— Что касается меня, то я готов абонировать еще несколько таких происшествий, — сказал Старский, красноречиво поглядывая на вдову.
— При том условии, что я буду ограждена от проявлений вашей нежности. Феля, пересядь-ка на мое место, — отвечала вдова, хмуря брови и садясь против Вокульского.
— Не вы ли сами, сударыня, сегодня сказали, что вдовам все разрешается?
— Но вдовы не все разрешают. Нет, пан Старский, вам надо отучиться от ваших японских замашек.
— Эти замашки приняты во всем мире.
— Во всяком случае, не в той его части, к которой я принадлежу, — отрезала вдовушка, брезгливо глядя в сторону.
В коляске все замолкли. Барон с довольным видом шевелил седеющими усиками, а его невеста еще более погрустнела. Панна Фелиция, заняв место вдовушки рядом с Вокульским, повернулась к своему соседу чуть не спиной и время от времени бросала на него через плечо презрительно-меланхолические взгляды. Но за что? Сие было ему неизвестно.
— Вы, наверно, хорошо ездите верхом? — спросила Вокульского Вонсовская.
— Почему вы думаете?
— Ах, боже мой! Сейчас же почему да отчего! Сначала ответьте на мой вопрос.
— Не особенно, однако езжу.
— И хорошо ездите, если сразу угадали, что могут сделать лошади в руках такого мастера, как пан Юлиан. Мы будем ездить вместе. Пан Охоцкий, с сегодняшнего дня я вас освобождаю от прогулок.
— Весьма этому рад, — отвечал Охоцкий.
— Как это красиво — так отвечать дамам! — закричала панна Фелиция.
— Предпочитаю так отвечать, чем сопровождать их на прогулках. В последний раз, когда мы катались с пани Вонсовской, я в течение двух часов шесть раз слезал с лошади, пяти минут покоя у меня не было. Пусть-ка теперь попробует пан Вокульский.
— Феля, скажи этому человеку, что я с ним не разговариваю, — сказала вдовушка, указывая на Охоцкого.
— Человек, человек! — воскликнула Фелиция. — Эта дама не разговаривает с вами… Эта дама говорит, что вы невежливы.
— Ага, вот вы и соскучились по благовоспитанным людям, — злорадствовал Старский. — Попробуйте, может быть, я соглашусь помириться с вами.
— Вы давно выехали из Парижа? — обратилась вдова к Вокульскому.
— Завтра будет неделя.
— А я не была там уже четыре месяца. Чудный город…
— Заславек! — крикнул Охоцкий и изо всех сил взмахнул кнутовищем, но никакого выстрела не получилось, потому что кнут, неловко откинутый назад, запутался между дамскими зонтиками и шляпами мужчин.
— Нет, господа, — вскричала вдова, — если хотите, чтобы я ездила с вами кататься, вяжите этого человека. Он просто опасен!
В коляске опять поднялся шум; оказалось, что Охоцкий имеет сторонника в лице панны Фелиции, которая утверждала, что для начинающего он правит хорошо и что мало ли чего не бывает даже с опытными кучерами.
— Милая Феля, — возразила вдова, — в твоем возрасте всякий, у кого красивые глаза, кажется отличным возницей.
— Лишь теперь ко мне вернется аппетит… — изливался барон перед своей невестой, но, заметив, что говорит слишком громко, снова понизил голос.
Между тем коляска уже въехала во владения председательши, и Вокульский с интересом разглядывал поместье. На довольно высоком, но пологом холме возвышался просторный двухэтажный дом с одноэтажными флигелями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121