— Эй-эй! О-Сити-сама затеяла ловкую штуку!… О-Сити испугалась.— Скажи, чего ты хочешь? Что бы это ни было, я тебе куплю. Только замолчи! — сказала она.— В таком случае, я хочу — восемьдесят мон деньгами… мацубая [114] игра, тонкие деревянные пластинки в виде карт, на которых вразбивку написаны слова песни. Играющие должны подобрать всю песню.

… рисовых пирожков с начинкой, из Асакусы, пять штук… этого я хочу больше всего, — отвечал он.— Ну, это легко исполнить. Завтра рано утром все пришлю тебе, — пообещала О-Сити.Тогда послушник уткнулся в свое изголовье и вскоре уснул, повторяя про себя: «Как только настанет утро, я получу то, чего хочу больше всего… непременно получу то, чего хочу больше всего…»Теперь оставалось поступить так, как ей подсказывало сердце.О— Сити легла рядом с Китидзабуро и, не произнося ни слова, обняла его.Китидзабуро вдруг открыл глаза и, задрожав всем телом, закрыл лицо рукавом своего спального кимоно.О— Сити отвела его рукав:— Почему ты так закрылся? Это нехорошо для волос.— Мне шестнадцать лет! — печально сказал Китидзабуро.— Мне тоже шестнадцать, — ответила О-Сити.— Я боюсь настоятеля! — возразил Китидзабуро.— И я боюсь настоятеля, — шепнула О-Сити. Оба они любили впервые, и дело между нимипошло на лад не сразу.Но вот прокатился удар грома — последний отголосок грозы.— Как мне страшно! — И О-Сити прижалась к Китидзабуро. Тогда он привлек ее к себе, и рукава их перепутались. Они поклялись принадлежать друг другу до самой смерти.Вскоре наступил рассвет. Торопливо зазвонил колокол в Янаке, а утренний ветер растрепал верхушки вечнозеленого кустарника.Как горько! Только заснули, и вот уже рассвет, а с ним и разлука… А ведь мир широк. Найти бы уголок, где нет дня и всегда царствует ночь!… Но это желание не могло осуществиться. Оно лишь терзало сердце.Между тем мать отправилась искать О-Сити, недоумевая, что с ней могло случиться, нашла и силой увела ее… Если подумать, все произошло, как в новелле из Исэ-моногатари, где дождливой ночью черт проглатывает возлюбленную кавалера давних времен!И Китидзабуро остался один, неудовлетворенный и грустный.А новый послушник не забыл того, что произошло минувшей ночью. Он заявил, что, если ему не отдадут то, что обещали, он всем расскажет о ночных делах.Услышав эти слова, мать О-Сити вернулась к нему.— — Я не знаю, о чем идет речь, но раз О-Сити обещала, я все беру на себя, — сказала она.Что же делать матери, имеющей дочку-проказницу? Даже не выслушав до конца, она согласилась на все и хлопотала больше, чем сама О-Сити. В то же утро, говорят, приготовила и переправила обещанные безделки. Приют любви в снежную ночь В нашем мире следует быть осмотрительным. Но вот чего особенно нельзя делать: в дороге хвастаться деньгами, давать меч в руки пьяному, оставлять бездельника бонзу с девушкой.Мать О— Сити, когда семья вернулась из храма, принялась наставлять дочку на путь истинный и прервала ее любовную связь.Однако, благодаря участию одной из служанок, влюбленные могли обмениваться письмами и поведать друг другу о том, что было на сердце.Однажды под вечер кто-то, по виду деревенский паренек из северного пригорода, принес в корзине на продажу весенние грибы и «конские метелки». По его словам, этим он и жил.Позвали его в дом О-Сити.Время было весеннее, но в тот вечер не переставая сыпал снег. «Как я вернусь в деревню?» — печалился юноша.Хозяину стало жаль его.— Заночуй у нас в сенях где-нибудь в уголке. А с рассветом отправишься в обратный путь, — сказал он.Юноша обрадовался. Прибрав в сторону плетенки, на которых разложили собранные в поле гобо [115] Съедобное растение из породы лопуховых.

и редьку, он завернулся в свой плащ из травы, закрыл лицо бамбуковым зонтиком и приготовился перетерпеть холодную ночь.Однако ветер подбирался к самому изголовью, и сени выстыли. Уже жизни его грозила опасность. Дыхание замирало, глаза застлало пеленой.В это время послышался голос О-Сити.— Жаль того деревенского, — сказала она. — Напоите его хотя бы кипятком!Стряпуха Умэ налила кипятку в чашку для прислуги, а слуга Кюсити отнес ее юноше.— Спасибо за ваши заботы! — поблагодарил тот. В сенях было темно. Усевшись рядом, Кюситипотрепал юношу за пучок волос надо лбом.— Ты в таком возрасте, — сказал он, — что, живи ты в Эдо, у тебя уже был бы кое-кто на сердце. Эх ты, бедняга!— Да ведь я вырос в деревне, в простоте, — отвечал юноша, — поле обрабатывать, да лошади смотреть в зубы, да хворост собирать — вот и все, что я умею.И вид у него при этом был печальный.________________________________________Но вот пришло время отходить ко сну. Слуги поднялись по приставной лесенке в мезонин, и лампа едва мерцала там. Хозяин проверил замки на кладовых, а хозяйка строго-настрого наказала следить за огнем. Дошла очередь и до О-Сити: накрепко закрыли внутреннюю дверь — преградили дорогу любви.Что за жестокость!Колокол пробил два часа. Вдруг застучали в наружную дверь и послышались голоса мужчины и женщины:— Проснитесь! Госпожа тетушка только что разрешилась от бремени, Да еще мальчиком! Данна-сама [116] Почтительное наименование — «господин», «барин».

в большой радости!Звали настойчиво, так что все в доме поднялись и засуетились.Вот радость-то! Хозяин и хозяйка сейчас же вышли из опочивальни и, захватив цитварное семя, чтобы дать младенцу от глистов, сунув кое-как ноги в первые попавшиеся сандалии, второпях отбыли из дома, приказав О-Сити запереть за ними двери.Возвращаясь в комнаты, О-Сити вспомнила о юноше из деревни, что заночевал у них.— Посвети мне! — сказала она служанке и подошла взглянуть на него.Паренек крепко спал, и ей стало жаль его.— Не тревожьте его, он так сладко спит! — сказала служанка, но О-Сити, сделав вид, что не слышит ее слов, нагнулась над спящим.Запах, который исходил от его тела, почему-то заставил сильнее биться ее сердце. Она сдвинула зонтик, взглянула на лицо спящего: чистый профиль спокоен, волосы лежат в порядке.Некоторое время О-Сити не могла отвести глаз.«И тому столько же лет!» — подумала она и засунула руку в рукав юноши. Под верхней одеждой оказалось нижнее кимоно из мягкой бледно-желтой материи.«Как странно!» Она пригляделась внимательнее, и что же? Перед ней был Китидзабуро-доно!— Почему ты в таком виде?!…Не думая о том, что ее услышат, она бросилась к нему на грудь и залилась слезами.
Китидзабуро, увидев О-Сити, некоторое время не мог вымолвить ни слова. Затем он сказал:— Я пришел в таком виде, потому что хотел хоть одним глазком взглянуть на тебя. Ты только представь себе, в какой печали я пребывал с вечера!…И он стал подробно рассказывать О-Сити все, что с ним произошло.— Во всяком случае, пойдем в комнаты. Там я выслушаю твои жалобы, — сказала О-Сити и протянула ему руку, но Китидзабуро еще с вечера так окоченел, что едва мог двигаться.Бедняга! Кое-как О-Сити и служанка усадили его на свои сплетенные руки и перенесли в комнату, где обычно спала О-Сити. Там они принялись растирать его, сколько хватало сил, поить разными лекарствами и были счастливы, когда наконец на его лице появилась улыбка.«Мы совершим помолвку и уж сегодня досыта наговоримся обо всем, что на сердце!» — радовались они, как вдруг в эту самую минуту изволил возвратиться отец. Вот новая беда!…Спрятав Китидзабуро за вешалкой с платьями, О-Сити приняла невинный вид.— Ну как О-Хацу-сама и новорожденный? — спросила она. — Все благополучно?— Ведь это наша единственная племянница — как же было не беспокоиться? Но сейчас словно гора с плеч упала! — обрадованно ответил отец.Он был в прекрасном настроении и стал советоваться с О-Сити, какой рисунок сделать на приданом для новорожденного.— Как ты думаешь, хорошо будет, если навести золотом журавля, черепаху, сосну и бамбук? [117] Традиционный рисунок, символизирующий долголетие.

— спрашивал он.О— Сити вместе со служанкой стала уговаривать его:— Об этом не поздно будет подумать и завтра, когда вы успокоитесь!Но отец не слушал их:— Нет, нет! Такие вещи чем скорее сделаешь, тем лучше!И, прикрепив к деревянному изголовью листы ханагами, он принялся вырезать образцы.Какое это было мучение!Когда наконец все было кончено, они кое-как уговорили его идти спать… Хотелось О-Сити и Китидзабуро вдоволь наговориться друг с другом, но ведь их отделяла от родителей только одна бумажная ширма! Страшно было, что голоса проникнут за стенку. Тогда они положили перед собой тушечницу и бумагу и при свете лампы стали писать обо всем, что было у них на сердце.Один показывал… другой смотрел… Как подумаешь, в самом деле эту ширму можно было назвать гнездышком осидори! [118] Мандаринские утки, которых обычно изображают сидящими вместе, прижавшись друг к другу. Такой рисунок делают на ширмах — фусума.

Так до утра они в письмах беседовали друг с другом, а с рассветом пришел час разлуки. Сердца их переполняла такая любовь, подобной которой нет. Но как жесток наш мир! Ветка вишни, которой никто больше не увидит в этом мире О— Сити не говорила о своей любви, но и на рассвете, и в сумерках отчаяние наполняло ее сердце.Не было никакой надежды на встречу. Однажды ненастным вечером припомнилась ей суматоха, которая поднялась в тот день, когда все спешили укрыться от огня в храме. И в голову О-Сити пришла неразумная мысль: «Вот если бы снова случился пожар! Это могло бы привести к встрече с Китидзабуро…» Она решилась на дурной поступок.Поистине это была сама судьба!Когда повалил дым, все засуетились. Но людям этот пожар показался странным. Присмотрелись внимательнее и поняли, что виной всему — О-Сити.Стали дознаваться, и она рассказала, ничего не утаивая.Что ж, оставалось только пожалеть о ней!Сегодня выводили ее на публичный позор к разрушенному мосту в Канде, завтра — в Ёцуя, в Сибу — на Асакусу в Нихонбаси. Люди наперебой спешили посмотреть, и не было никого, кто не пожалел бы ее.Поистине, небо не прощает дурных поступков.
Любовь к Китидзабуро поддерживала О-Сити, и внешне она нисколько не подурнела. Каждый день, как и прежде, причесывала свои черные волосы, и как же она была красива!Что за жалость! Облетели цветы семнадцатой весны! В начале месяца удзуки [119] Четвертый месяц по лунному календарю. В этом месяце цветет учуги — японский подсолнечник.

, когда даже кукушки соединяют свои голоса, ей сказали, что пришел ее последний час.Но и тогда она не упала духом.«Наш мир — это сон!» И от всего сердца она пожелала перейти в иной мир.Ее жалели и дали ей в руки ветку поздно расцветшей вишни, как раньше поднесли бы ей цветы. О-Сити долго смотрела на ветку, затем сложила такое стихотворение: Печальный мир, где человек гостит!Мы оставляем имя в мире этомЛишь ветру, что весною прилетит…И эта ветка нынче облетит…О ветка, опоздавшая с расцветом!… Слышавшие это с еще большей печалью провожали ее взглядом. И хотя не окончился еще срок жизни, отпущенный ей небом, но с ударом колокола, возвещающего наступление вечера, на травяном поле близ проезжей дороги [120] Так Сайкаку именует Судзугамори — место в Эдо, где производились публичные казни.

О-Сити стала дымком, уплывающим в высоту.Ни один человек, кем бы он ни был, не избежит смерти, и все же конец О-Сити вызывал особенную печаль.Вчера произошло это. А посмотришь, сегодня ни праха, ни пепла не осталось. Лишь ветер дует в соснах, в Судзугамори, да прохожий человек, услышав эту историю, остановится, чтобы помолиться за упокой души О-Сити.Китайский шелк в полоску — от платья, что было надето на О-Сити в тот день, — люди разобрали до последнего лоскутка: «чтобы внукам рассказывать обо всем этом!»Даже люди, не бывшие близкими О-Сити, в поминальные дни ставили перед ее могилой ветки анисового дерева и произносили подобающие молитвы. Но почему же тот юноша, с которым она связала себя клятвой, не был здесь в ее последний час?Люди удивлялись и на все лады судачили об этом.А Китидзабуро в это время, ничего не зная и томясь душой по О-Сити, совсем перестал сознавать окружающее, так что думалось даже: здесь настанет конец его пребыванию в нашем грустном мире. Никакой надежды увидеть возлюбленную у него не было, и он проводил дни словно во сне.Вот, поразмыслив, люди и решили: если рассказать ему обо всем, пожалуй, он не вынесет этого. Из его речей можно было заключить, что он уже позаботился даже о месте для своей могилы и ждет своего последнего часа.Странная вещь — человеческая жизнь! Стали его подготавливать, всячески приукрашивая обстоятельства, чуть ли не обещали, что она вот-вот сама пожалует к нему и тогда они смогут вволю насмотреться друг на друга… На душе у Китидзабуро стало легче; не обращаясь к лекарствам, которые давали ему, он все твердил одно: «О любимая моя! Она все еще не пришла?»Так он пребывал в неведении. А между тем наступил тридцать пятый день после казни О-Сити, и люди тайком от Китидзабуро справили по ней поминальный обряд.Наступил и сорок девятый день — день мотимори [121] На сорок девятый день смерти родные и близкие покойного отправляются в храм с чашками, полными рисовых лепешек (мотимори), и совершают поминальный обряд.

. Родные О-Сити отправились в храм Ки-тидзёдзи. «Покажите нам по крайней мере ее возлюбленного!» — попросили они.«Если он узнает правду, то умрет от горя, — отвечали им. — Пожалуйста, не говорите ему, что ее уже нет в живых!»Довод был справедлив, да и родные О-Сити были люди хорошие. «Раз весть о смерти О-Сити положит конец жизни Китидзабуро, — решили они, — скроем все тщательно. Когда его болезнь пройдет, будем утешаться, рассказывая, что говорила О-Сити в последние минуты. А сейчас подумаем о том, чтобы оставить память о нашем дитяти и рассеять наши печальные думы». Они сделали надпись на поминальном столбике [122] Поминальный столбик — столбик с молитвенными изречениями, ставится у могилы или в храме как память о покойном.

и окропили его жертвенной водой.«Этот столбик, что всегда будет влажным от пролитых слез, не образ ли моей ушедшей дочери?» — так думает мать, оставшись одна после всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12