— Очаровательная женщина миссис Уотерс, верно, Симон? — спросила мисс Мари.
— Ангел красоты! — ответил мистер Симон, и легкий румянец волнения окрасил его бледные щеки.
— Э-э! — сказал мистер Джозеф Тагс. — Ты смотри, сынок, она ведь замужняя, — и он понимающе подмигнул одним глазом.
— Зачем, — воскликнул Симон, закипая гневом, столь же неожиданным, сколь бурным, — зачем мне напоминают о том, что мои надежды несбыточны, а счастье невозможно? Зачем растравляют раны моего сердца? Разве не довольно того, что… что… что… — Тут оратор умолк; слов ли не нашлось больше, дыхания ли не хватило так и осталось невыясненным.
Зловещий тон этой тирады, зловещее выраженье, с которым романтический Симон, закончив ее, позвонил и потребовал себе свечу, — все это исключало возможность ответа. С подсвечником в руке он мрачно удалился на покой, а спустя полчаса его примеру последовало все семейство, удрученное и озадаченное происшедшим.
Если суета и оживление на Рэмсгетском молу поразили Тагсов, едва они сошли с парохода, то еще более оживленная и красочная картина представилась их глазам на следующее утро на взморье. День выдался ясный и солнечный, с моря тянул легкий ветерок. Кругом были те же дамы и мужчины, те же дети, те же няньки, те же подзорные трубы, те же складные стульчики. Дамы читали романы или занимались рукоделием — вышивали, вязали, плели цепочки для часов; мужчины просматривали газеты и журналы; дети деревянными лопатками копали в песке ямы и напускали туда воду; няньки с младенцами на руках то догоняли убегающую волну, то спасались от новой; порой от берега отчаливала парусная лодка, увозя в море весело тараторящих пассажиров, а спустя некоторое время приставала снова, и те же пассажиры сидели в ней притихшие, со страдальческими лицами.
— Ах ты боже мой! — воскликнула миссис Тагс, когда все семейство уселось на четыре поставленных рядом плетеных кресла, вытянув вперед четыре пары ног, обутых в соответственное количество желтых ботинок, и упомянутые кресла тут же ушли в зыбкий песок на глубину не менее двух с половиной футов. — Ах ты боже мой!
Мистер Симон, понатужившись, сумел извлечь кресла и переставить их на более твердую почву.
— Будь я неладен, если вон те дамы не собрались купаться! — воскликнул мистер Джозеф Тагс в крайнем удивлении.
— Папенька! — вскричала мисс Мари.
— Так ведь правда же, дружочек, — сказал мистер Джозеф Тагс. И в самом деле, четыре молодые дамы, каждая с полотенцем на плече, грациозно вскочили в кабину на колесах; кучер занял свое место, лошадь вошла в воду, кабина сделала поворот, и через минуту четыре всплеска оповестили о том, что купальщицы бросились в волны.
— Ну и ну! — изрек мистер Джозеф Тагс после неловкой паузы. Мистер Симон негромко кашлянул.
— Смотрите, а вон там, кажется, собираются купаться мужчины! — с ужасом воскликнула миссис Тагс.
Три кабины — три лошади — три поворота — три всплеска — и три джентльмена уже резвятся в воде, точно три дельфина.
— Н-ну и ну! — повторил мистер Джозеф Тагс. На этот раз кашлянула мисс Мари, после чего снова наступила пауза. Прервала эту паузу приятная неожиданность.
— Здравствуйте, душечка! Мы вас целое утро ищем! — сказал чей-то голосок над ухом мисс Мари Тагс. Обладательницей голоска оказалась миссис Уотерс.
— Здравствуйте, здравствуйте, — подхватил капитал Уотерс — сама любезность. Последовал задушевнейший обмен приветствиями.
— Белинда, радость моя, — сказал капитан Уотерс, приложив к глазам лорнет и глядя в сторону моря.
— Да, милый? — отозвалась миссис Уотерс.
— Я вижу Гарри Томпсона.
— Где он? — спросила Белинда, также прикладывая лорнет к глазам.
— Вон, купается.
— Ах, верно! Но видит ли он нас?
— Нет, пожалуй, не видит, — сказал капитан. — Черт возьми, вот это забавно!
— Что? — заинтересовалась Белинда.
— И Мэри Голдинг тоже там.
— Не может быть! Где? — Снова лорнет взлетел к глазам.
— Вон она! — сказал капитан, указывая на одну из упомянутых выше молодых дам, чей купальный костюм напоминал своим видом небольших размеров макинтош.
— В самом деле, она и есть! — воскликнула миссис Уотерс. — Любопытно, что мы их обоих здесь встретили.
— Очень любопытно, — с полным хладнокровием подтвердил капитан.
— Вот видите — здесь это считается в порядке вещей, — шепотом сказал мистер Симон Тагс отцу.
— Да уж вижу, — шепотом же ответил мистер Джозеф Тагс. — Но все-таки это чудно.
Мистер Симон молча кивнул в знак согласия.
— Как вы думаете провести сегодня день? — осведомился капитан. — Не позавтракать ли нам в Пегуэлле?
— Я бы с большим удовольствием, — поторопилась ответить миссис Тагс. Что такое Пегуэлл, она понятия не имела, но слово «позавтракать» приятно поразило ее слух.
— А как будем добираться? — спросил капитан. — Идти пешком, пожалуй, жарко.
— Наймем тильбюрю, — предложил мистер Джозеф Тагс. — Тильбюри, — шепотом поправил его мистер Симон.
— Да мы бы и в одной уместились, — возразил вслух мистер Джозеф Тагс, не уразумев смысла поправки. — Но если угодно, можно взять две тильбюри.
— Мне бы так хотелось поехать на ослике, — сказала Белинда.
— Ах, и мне тоже! — подхватила Мари Тагс.
— Ну что ж, — сказал капитан, — мы отправимся в экипаже, а для вас возьмем двух осликов.
Но тут — возникло новое затруднение. Капитанша объявила, что неудобно дамам ехать верхом одним. Выход напрашивался сам собой. Может быть, мистер Тагс-младший будет так любезен и согласится сопровождать их?
Мистер Симон Тагс покраснел, растерянно улыбнулся и стал отнекиваться, уверяя, что он плохой наездник, но его доводов не пожелали слушать. В мгновение ока был подыскан экипаж и наняты три осла, которые по клятвенному заверению их владельца могли «дать сто очков вперед любому коню».
После долгих хлопот, стараний и усилий Белинда Уотерс и Мари Тагс оказались, наконец, в седле, и двое мальчишек стали сзади, приготовившись подгонять ослов.
— Ну, держись! — крикнул один из них.
— Го-го-го! — заорал другой, стоявший за ослом мистера Симона. Осел бросился вперед, унося на себе мистера Симона, ноги которого висели почти до земли, а рядом, позвякивая, болтались стремена.
— Эй-эй! Э-Э-Э-э! — добросовестно кричал мистер Симон Тагс, невзирая на тряску.
— Не надо галопом! — визжала миссис. Уотерс, ехавшая за ним.
— Мой осел хочет свернуть в пивную, — пищала в арьергарде мисс Тагс.
— Го-го-го! — вопили мальчишки; и ослы продолжали бежать без видимого намерения когда-либо остановиться.
Все на свете, однако, имеет конец; и даже ослиные скачки рано или поздно кончаются. Скакун мистера Тагса, обеспокоенный частыми натягиваниями мундштука, смысл которых был ему совершенно непонятен, вдруг круто осадил у кирпичной стены и выразил свое неудовольствие тем, что стал тереть ногу мистера Тагса о неровную поверхность кирпича. Четвероногое, на котором ехала миссис Уотерс, поддавшись вдруг игривому настроению, ткнулось головой в какую-то изгородь и решительно не пожелало с нею расстаться, а осел мисс Тагс так развеселился при виде этого, что уперся передними ногами в землю и стал брыкать задними, что выходило у него весьма грациозно, но вызывало некоторую тревогу у окружающих.
При столь внезапной остановке, разумеется, не обошлось без некоторой суматохи. Обе дамы принялись испускать душераздирающие вопли; что же касается мистера Симона Тагса, то помимо испытываемой им сильной боли он еще страдал душевно оттого, что должен был оставаться безучастным свидетелем бедственного положения дам, не имея возможности прийти к ним на помощь, поскольку его левая нога была плотно зажата между ослом и стеной. Однако соединенными усилиями обоих мальчишек, которым пришла в голову остроумная мысль накрутить хвост самому непослушному ослу, порядок был восстановлен значительно быстрее, чем можно было ожидать, и кавалькада двинулась дальше.
— Пусть теперь идут шагом, — сказал мистер Симон Тагс. — Не нужно так беспощадно гнать их.
— Как прикажете, сэр, — отвечал мальчишка и тут же подмигнул своему товарищу, как бы желая истолковать слова мистера Симона в том смысле, что в пощаде нуждаются не столько животные, сколько ездоки.
— Какая дивная погода, дорогая моя! — сказала Мари.
— Очаровательная! Восхитительная! — с жаром откликнулась капитанша. — А какой прекрасный здесь вид — не правда ли, мистер Тагс?
— Да, вид прекрасный, — подтвердил мистер Симон, глядя ей прямо в глаза. Белинда потупилась и слегка придержала своего осла. Симон Тагс бессознательно сделал то же самое.
Последовало короткое молчание, лишь однажды прерванное вздохом мистера Симона Тагса.
— Мистер Симон, — сказала вдруг Белинда, понизив голос, — мистгр Симон… я принадлежу другому.
Мистер Симон безмолвно признал неопровержимость истины, заключавшейся в этом заявлении.
— Если бы не это… — снова начала Белинда, но не договорила.
— Что, что? — в волнении подхватил мистер Симон. — Не мучьте меня. Что вы хотели сказать?
— Если бы не это, — продолжала капитанша, — если бы мне в былые годы суждено было встретить благородного юношу с любящим сердцем — с чуткой душой — способного понять и оценить чувства, которые…
— Боже! Что я слышу! — вскричал мистер Симон Тагс. — Возможно ли! Смею ли я поверить моим… Ну, ты! (Последнее прозаическое восклицание относилось к ослу, который, свесив голову между передних ног, разглядывал свои копыта с крайне обеспокоенным видом.)
«Го-го-го!» — завопили сзади мальчишки. «Ну, ты!» снова прикрикнул мистер Симон Тагс. «Го-го-го!» усердствовали мальчишки; и показался ли ослу обидным повелительный тон мистера Тагса, или его напугал топот сапог того, кто олицетворял сейчас хозяйскую власть, или, наконец, он воспылал благородным стремлением обогнать других ослов, — но достоверно одно: лишь только очередное «го-го-го!» достигло его слуха, он понесся вперед таким аллюром, что у мистера Симона тут же сорвало с головы шляпу, и в мгновение ока доставил своего всадника к гостинице Пегуэлл-Бэй, где тому даже не пришлось тратить усилий, чтобы спешиться, так как он с ходу вылетел из седла головой вперед прямо в дверь.
Велика была растерянность мистера Симона Тагса, когда с помощью двух служителей он снова обрел вертикальное положение; не на шутку испугалась за сына миссис Тагс, и мучительной тревогой терзалась капитанша Уотерс. Вскоре, однако, выяснилось, что все кончилось почти одинаково благополучно для него и для осла — он спасся, а осел пасся, — и больше ничто не омрачало праздника. Мистер и миссис Тагс вкупе с капитаном уже распорядились, чтобы стол был накрыт в садике за гостиницей; туда и подали завтрак — большие креветки на маленьких тарелочках, крошечные порции масла, хлеб с хрустящей корочкой и эль в бутылках. На небе не было ни облачка; садовую лужайку украшали цветы в горшках; книзу под обрывом плескалось море, раскинувшееся вдаль насколько хватал глаз, а в море там и сям белели паруса, похожие издали на аккуратно подрубленные батистовые платочки. Креветки были отменны, эль еще лучше, а любезность капитана просто обворожительны. Капитанше после завтрака пришла охота резвиться — она весело бегала по лужайке среди цветочных горшков, гоняясь сперва за капитаном, потом за мистером Симовом Тагсом, потом за мисс Тагс, и при этом громко смеялась. Но капитан сказал, что это ничего; ведь никому здесь не известно, кто они такие. Ну, примут их за обыкновенных горожан, только и всего. Мистер Джозеф Тагс охотно с этим согласился. Затем все общество спустилось по деревянной лестнице вниз, к морю, и там они забавлялись зрелищем крабов, угрей и разных водорослей до тех пор, пока не спохватились, что давно уже пора возвращаться в Рэмсгет; и когда поднимались по той же лестнице вверх, то мистер Симон Тагс шел последним, а миссис Уотерс предпоследней; и мистер Симон Тагс мог убедиться в том, что ножка и щиколотка у миссис Уотерс еще бесподобней, чем он думал.
Ехать на осле по направлению к его стойлу — совсем не то, что ехать по направлению от стойла. В одном случае требуются незаурядная находчивость и присутствие духа, чтобы вовремя предупреждать неожиданные взлеты изменчивой ослиной фантазии, в другом же — ваше дело только сидеть в седле, слепо доверившись животному. Именно такую систему избрал мистер Симон Тагс на обратном пути, и его нервы на этот раз совершенно не пострадали, так что когда уговаривались встретиться вечером всей компанией в курзале, это сразу же дошло до его понимания.
Курзал был полон пароду. Во всех залах играли, танцевали, любезничали. Тут были те же дамы и господа, что утром толпились на взморье, а вчера днем — на молу. Были барышни в палевых платьях, с черными бархатками на запястьях, продававшие безделушки в киосках и ведавшие лотереей. Были дочки на выданье и мамаши, торопившиеся пристроить дочек. Были красавцы в злодейских усах и красавцы в поэтических бакенбардах. Была миссис Тагс в желтом, мисс Тагс в небесно-голубом и миссис Уотерс в розовом. Был капитан Уотерс в венгерке со шнурами, мистер Симон Тагс в бальных туфлях и золотистом жилете, а также мистер Джозеф Тагс в синем сюртуке и плоеной манишке.
— Номер третий, восьмой и одиннадцатый! — выкрикнула одна из барышень в палевом.
— Номер третий, восьмой и одиннадцатый! — как эхо, повторила другая, облаченная в тот же мундир.
— Номер третий взят, — сказала первая барышня. — Номер восьмой и одиннадцатый.
— Номер восьмой и одиннадцатый, — повторила вторая.
— Номер восьмой взят, Мэгги, — сказала первая барышня.
— Номер одиннадцатый! — объявила вторая.
— Ну вот, теперь все номера разобраны, — сказала первая.
Обладательницы номера третьего, восьмого и одиннадцатого, а также всех прочих номеров столпились вокруг стола.
— Не угодно ли вам бросить, сударыня? — сказала председательница Олимпа, протягивая стаканчик с игральными костями старшей из четырех дочерей стоявшей тут же дородной дамы.
Зрители замерли в ожидании.
— Бросай же, Джейн, душенька, — сказала дородная дама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34