То выкапывает в земле замысловатые ямки, расширяющиеся книзу, как горшки, соединяет их подземными ходами. То мастерит что-нибудь из дерева. Как-то соорудил нечто среднее между велосипедом и слоном, оно даже могло двигаться, если изо всех сил нажимать на педали. Клялся и божился, что делал все сам, но я не верю: помогал, наверно, и отец.
Однажды, не успел еще и снег растаять, начали мы гонять мой мяч. Хороший был мяч, красный с синим. Но хватило его на два дня. На третий сидим, скучаем, и тут Витя бросил под ноги какой-то коричневый лохматый шар. Витя его свалял, оказывается, из шерсти. Корова линяла, а он ее, как курицу, и ощипал... Если шерсть поливать теплой водой, мять в руках, катать, то и получится мяч.
А что натворил Витя в том году, когда в первый класс пошел! Забрался однажды по двери на крышу сарая, оттуда перебрался на хату. Пока отец пришел с работы, пока не было дома матери и сестры, он успел разобрать по кирпичику печную трубу и сидит себе верхом, скребет мастерком кирпичи, очищает от старой глины.
- Куда это наш хлопец сегодня запропастился? - спрашивает Антон Петрович у Витькиной мамы.
- А лихоманка его знает! Искала-искала, звала-звала... - Я даже представил себе, как тетка Алена в это время в сердцах что-нибудь разбила.
Растопили Хмурцы печку, стали ужин готовить - барабанит кто-то в окно:
- Дядька Хмурец! У вас дым из-под крыши валит, пожар, наверное!
Тетка Алена с перепугу едва в обморок не упала. Шух! - ведро воды в печь, и во двор. Глянули - сидит их Витька на самом коньке крыши. А трубы нет!
Антон Петрович мигом приволок из-под сарая лестницу, полез с ведром воды - в трубу лить: "Сажа горит!"
Витя отполз скоренько на самый край конька и смотрит, как бы на клен перебраться, улизнуть. Только далеко клен, не перепрыгнуть. А внизу народу собралось! Суматоха, гам. Соседи помогают вещи из дома вытаскивать, кто-то побежал бить в рельсу.
- Слазь, сыночек! - заламывает руки тетка Алена. - Сгоришь!
Мы с Гришей сидим на заборе, нам люди не мешают смотреть, и все видно как на ладони.
Витя, оказывается, не только сровнял трубу с крышей, но еще и глубже разобрал - насколько сумел достать рукой. Поэтому дым и попадал под крышу, пробивался через все щели.
На всякий случай отец Вити плеснул воды в трубу.
- Ну, герой, что теперь будем делать?
- Ты же сам говорил, что никак не выберешь время трубу починить, говорит Витя. - Мама еще ругалась: "Сапожник, а ходишь без сапог!" Вот я и...
Хмурец-старший хмыкнул смущенно, поскреб пальцами бороду.
- Сиди здесь!
А сам слез, замесил в ведре глину, втащил наверх.
- Вот... Пока не сложишь все, как было, не спускайся...
Вот был спектакль! Сроду такого представления не видали!
Витькина мать вынесла кастрюльку с картошкой в сад, разложила огонь между двумя кирпичами, и уже там доваривала.
Антон Петрович спокойно курил с мужчинами, а те подсмеивались и над ним, и над сыном. Моя мать, Гришина и Витина, и другие женщины перемывали нам косточки: дети теперь пошли и такие и сякие, а непослушные - хоть кол на голове теши! Вспоминали, кто и когда набедокурил, какая была за это кара. Придумывали они, как бы наказать и Витю.
А нам было чертовски весело! Ребятишек сбежалось - с полдеревни! Дурачатся, кувыркаются в пыли, гоняются друг за дружкой. Мы выкрикиваем снизу, даем Вите всяческие советы, пробуем сами лезть на крышу.
- Все! - крикнул наконец Витя.
И стал рядом с трубой, подняв обе руки кверху, в одной - мастерок, в другой - пустое ведро.
Антон Петрович отошел подальше, чтоб лучше разглядеть трубу. Постоял, уперев руки в бока, и сказал:
- Слазь. Картошка простынет...
И никакого наказания!
Пока Витя спускался по лестнице во двор, мы аплодировали ему, как артисту, кричали "ура!".
Теперь у нас Витя признанный авторитет в печных и трубных делах. В прошлом году, когда школьники затеяли сами отремонтировать школу, Хмурец был вроде инструктора и все печки подправил собственноручно. Ему директор за те печки даже руку пожимал, как взрослому, и вручил грамоту-благодарность.
Пионерская газета напечатала об этом заметку и так расписали все ужас! И кто что говорил во время работы, и какие рационализаторские предложения вносил, даже кто больше всех был чумазым от усердия. А внизу стояла подпись: "Петя Горохов, председатель совета отряда".
Витя заступил ему дорогу - шли как раз домой.
- Твоя работа? - сунул ему газету под нос. - Разве я курносый? Разве я "самый малый, да самый удалый" в классе? Разве я хвастался, что могу кирпичный дом сложить?
- Да я... не я... я совсем маленькую заметку написал, на полстранички... Что сделали, перечислил, фамилии назвал... Честное пионерское! - бил себя в грудь пухлым кулачком Горохов.
Ну, кто ему поверит? Хмурец на всякий случай треснул Петю по затылку. Председатель совета отряда сразу забыл о своем чине и бросился на Витю. Мы едва их растащили. Но у Хмурца уже вспыхнули на щеке две красные полосы. Поганая у Горохова привычка: не хватает силенок, он и пускает в ход ногти.
Так между нашей компанией и Петей Гороховым "пробежала черная кошка"...
ДЕД СТАХЕЙ "ЗАГАДЫВАЕТ ЗАГАДКИ"
С каждым днем все дальше и дальше ходить к верхолазам. Они уже натянули и закрепили проволоку на мачтах по эту сторону Мелянки и перевезли свой вагончик к самому Студенцу. Сегодня впервые идем к Володе Поликарову за речку. Мы с Гришей оторвали Витю от любимого занятия - уже, наверное, в сотый раз разбирал, чистил и смазывал своего "Орленка".
Идем тропкой, по кладкам, перекинутым через канавы. По траве напрямик больше не бегаем, на некоторых "картах" скоро будут косить. А к осени запашут и на остальных, посеют культурную траву.
- Ой, смотрите! - вдруг крикнул Хмурец, показывая рукой вдоль канавы. Мы остановились на кладке все втроем, доска прогнулась, запружинила.
Метрах в ста от нас в канаве что-то шевелилось. Черное с белым... Слышно хлюпанье, какие-то вздохи...
- Выдра на бусла напала! - прыгнул на берег Чаратун.
Буслом у нас аиста зовут...
Мы побежали за Гришей. Хмурец несся такими скачками - чуть по спине пятками не колотил.
- Теленок тонет! - закричал Гриша, добежав. - А где же пастух? Э-гей! Э-ге-гей! Дед, теля-я увязла-а-а!
- Э-гей!!! - крикнули втроем, осмотрелись по сторонам.
За Мелянкой, у Студенца, ползет трактор, натягивает проволоку. У реки пасутся телята. А где же пастух, дед Стахей?
У теленка видны из месива только спина и красивая, перепачканная жидким торфом мордочка. Еще несколько минут - и захлебнется.
- Ленька, давай к стаду, зови деда Стахея! - скомандовал Чаратун. Хмурец, поддерживай бычка, чтоб не оседал больше!
А сам бросился к кусту лозы - и шах, шах моим ножиком. Ветки отскакивали с одного раза...
Витя разделся, выдернул из штанов ремень и прыгнул в канаву: "Ух!" Холодная грязюка чуть не до пояса. Сунул руки в болотную жижу, нащупал хвост теленка - раз! - вытащил наверх, привязал к нему ремень. Рационализация!..
- Ленька! Помогай! - подал мне конец ремня.
Сам выбрался на берег, вцепились за ремень в четыре руки. Свись! ремень соскользнул с хвоста, а мы - кувырк!
- Не так привязал... - Хмурец попробовал вытереть с лица грязь и перемазался еще больше. Но мне не до смеха. Полез Витя в черное месиво опять...
- Что ты делаешь, сумасшедший?! Ты так утопишь бычка! - подбежал с охапкой веток Чаратун. - Приподними ему голову!
Витя послушался. Гриша подложил свой веник под мордочку теленку.
- Ты еще стоишь?! - заорал на меня Чаратун. От злости он даже шепелявить перестал.
Бегу, а в глазах разгневанное лицо Гриши. Никогда еще таким его не видел!
- Дед Стахей! Дед Стахей! - почему-то и голос у меня пропал, один писк какой-то.
Около телят пастуха не видно. Обежал стадо вокруг...
- Дед Стахей! Дед Стахей!
А-а, вот он... Сидит у низенького, кучерявого кустика, раскачивается из стороны в сторону. Возле него разбросаны новенькие веники, валяется черная старенькая сумка, бутылка с молоком и другая, поменьше, наверное, с водой... Ворот рубахи расстегнут, на шее какой-то шнурок... Что он нацепил такое? Крестик?
Дед потихоньку раскачивался и... пел. Тоненько, жалобно:
I ўчора араў, i сёння араў,
А хто ж табе, мой сынiку,
Валы паганяў?..
Учора араў, а сёння касiў,
А хто ж табе, мой сынiку,
Снеданне насiў?..
Нет, он, пожалуй, плакал! Тер трясущимися коричневыми кулачками глаза и снова пел-плакал... Откупорил ту небольшую бутылочку, запрокинул голову, хлебнул...
- Деду... - тихо позвал я.
Пастух не услышал, спрятал бутылочку в сумку и затянул другую песню:
Чаму, сынку, дадому не йдзеш?
Дзе ты, сынку, ночку начуеш?
- Дед! - я подошел и тронул старика за плечо. - Дедушка, пойдем быстрее, там теленок... в канаве!
Дед Стахей поднял на меня слезящиеся глаза, он еще не понимал, о чем я говорю.
- Что, внучек, что?.. Садись вот рядышком, побудь со мной...
- Дедуня! - закричал я ему, как глухому. - Ваш теленок в канаве тонет. Вон там... Спасать надо быстрее!
Дед заморгал, пожевал губами, силясь что-то сказать, и начал суетливо подыматься на ноги.
- Святой Микола-угодник... Не покинь...
Схватил сумку и веники, потом бросил и то, и другое, побежал за мной. Бежал мелкими шажками, припадая на одну ногу. Она у него короче, что ли...
Пока он перебирался через канаву, у меня просто терпение лопалось.
Увидев бычка, дед всплеснул руками, заохал:
- А что ж теперь делать? А что председатель скажет?.. Пропал Лысик!
Неожиданно он бросился от нас бежать.
- Что-то придумал... Может, за веревкой побежал? - Витя опять сидел в канаве и обеими руками держал теленка за хвост.
Но почему тогда дед Стахей направился не в нашу деревню? И даже не к своему стаду, а мимо... Бултых с ходу в речку!
- Утопиться захотел!.. Оставайся здесь, Хмурец! - крикнул Чаратун и припустил вслед за дедом.
Я - за ними...
Но дед выбрался на другой берег и побежал к Студенцу.
Гриша остановился.
- Что он - тронулся? - покрутил пальцем у виска Чаратун. - В нашу деревню ведь ближе! Следи за ним, а я - назад...
Пока я перебирался через Мелянку, опять натягивал штаны на мокрые трусы, дед Стахей был уже далековато. Догнал я его возле самых Студенецких телят.
- Деду! Что это вы надумали?
- Сейчас, внучек, сейчас... Тут Адам где-то... В партизанах вместе были... Дружок мой... Ада-а-ам!! - закричал он срывающимся голосом. - Где он запропал? Ада-ам!
Дед Адам поднялся из-за телят неожиданно, словно вырос из-под земли. Стряхнул с одежды стружку - строгал прутья на корзину.
- Адамка, несчастье у меня... Теля в канаву провалилось.
- Э, а у меня и веревки нету... - Адам хотел бежать в Студенец, потом вдруг повернул к тому месту, где сидел, взял кнут, намотал себе на руку. Длинный у него кнут, ременный, плетенный в восьмеро. А кнутовище коротенькое, крепкое, с кисточкой...
- Пусть твой хлопчик побудет около телят.
- Ага... Он посторожит... Оставайся, Левонка! - махнул мне обеими руками Стахей Иванович.
Деды припустили к Мелянке. На каждый шаг Адама дед Стахей делал два или три.
Я - пастух в соседней деревне, не в нашем колхозе. Вот это да!..
Сначала я обежал Адамовых телят, согнал всех вместе. А дальше что? Я места себе не находил: там такое творится, а мне приходится торчать тут! Может, как раз моей помощи и не хватает. Ведь бывает так - одной капельки не достает...
Осмотрел корзинку, которую мастерил Адам. Вплел несколько прутиков... Не работается - бросил.
По стожке, протоптанной от Студенца к Мелянке, идет какая-то девчонка. То приостановится, уткнется в книгу, то захлопнет ее, попрыгает на одной ножке, покружится.
Тропка ведет прямо сюда...
Я прячусь за куст. Только она поравнялась с кустом, я раз! - заступил дорогу.
- Ой! - она выпустила из рук книгу. - Ха-ха, а я думала - собака. Ты куда идешь - в Студенец? Ты грабовский?
- Я не иду, это ты идешь. Я телят пасу.
А сам разглядываю ее во все глаза - кудряшки белые, глазки голубые... Маменькина дочка!
- Ты-ы? Пасе-ешь? Нашего деда теля-я-ат?!
"Ага... соображаю. - Она, значит, внучка Адама".
- Ну и что с того? Вашего или не вашего... Меня попросили!
- А почему тебя, а не меня? Ты чего мне голову морочишь? А где мой дед? - вопросы у нее сыпались, как из порванного мешка.
Рассказал в двух словах, что случилось, - лишь бы отвязалась.
- Меня Людой звать, а тебя? Ты в какой класс перешел? А я в пятый, буду осенью в вашу школу ходить. Я пионерка, а ты? Кто у вас председатель совета отряда, мальчик или девочка?
У меня вспухла голова от ее вопросов.
- Слушай, отвяжись, - поняла? А если ты Адамова внучка, так и паси своих телят. А мне некогда!
- Подумаешь, испугал! Слушай, а ты эти сказки читал? - крикнула мне вслед Люда. - Ты деду Стахею никто - или внук?
Это "никто" меня укололо. Оглянулся, хотел огрызнуться. Но она уже забыла обо мне: присела у тропинки, рассматривала жука. Тот лежал на спинке, беспомощно шевелил лапками, а Люда щекотала ему брюшко травинкой и "понарошке" хохотала-покатывалась от смеха, словно это щекотали ее самую: "У-ха-ха! О-га-га! Ой, умру от смеха!"
Через минуту я опять оглянулся: Люда вынимала что-то из кармана, кормила, гладила телят...
НЕОЖИДАННЫЕ ИТОГИ "СОВЕЩАНИЯ ГОЛЫХ"
На нашем берегу Мелянки сидят голые Гриша и Витя. На ольховом кусте сушатся их черные от торфа майки и трусы - постирали называется... Неподалеку пасутся Стахеевы телята.
- Ну - что с Лысиком? А куда деды подевались? - задаю сразу два вопроса - уже перенял от Люды.
- Вон... пасется... Мы его выкупали. Знаешь, как плавает бычок? Рекордсмен! - сказал Хмурец.
- Деды, наверное, домой к Стахею пошли... Мы за пастухов... - Чаратун повернулся на живот и задумался.
Я тоже сбросил с себя одежду.
Гриша, помолчав, опять заговорил:
- Вы не заметили? Стахей, кажется, был под градусом...
Я ничего не сказал. Говорить о том, как дед сосал из бутылки или нет? Но и промолчать - то же, что и соврать. И я рассказал...
- Ага! - подхватился на коленки Чаратун, сделал выпад рукой в мою сторону, как будто хотел проткнуть шпагой. Живот и грудь у него исполосованы красно-белыми рубцами - отпечаталась каждая травинка. - Так вот почему он проворонил теленка! Фоме Изотовичу надо сказать, председателю.
- А что - язык чешется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19