Кто вам мои работы посоветовал почитать, кто вас кружок надоумил создавать? Да так, что вы этого и не заметили... Кто, наконец, вас на след ко мне навел?
После этих слов Егору вовсе дышать нечем стало.
- Дозвольте, Владимир Ильич, ворот расстегнуть...
- Расстегивайте, - говорит Владимир Ильич и опять со смешинкой ему: Как же это вы через сословие Елены Сергеевны и на меня тень бросили!.. Где же ваша партийная проницательность, Егорий Победоносович?
Молвил так Владимир Ильич и начал по комнате расхаживать и Егора журить. Заложит руки за проймы своей жилетки, да то в ледяную воду его, то в кипяток:
- Как же это вы, мой дружок, не разглядели душу Елены Сергеевны и побоялись своей любви?..
После этих слов все как на ладошке для Егора стало. Значит, разной глубины подполье бывает.
- Простите меня, Владимир Ильич...
- Нет, батенька мой, уж вы у нее прощения просите. Да скажите ей все, как полагается в этих сердечных случаях, а я пока выйду из комнаты...
Тут вышел Владимир Ильич из комнаты, а Елена Сергеевна в комнату вошла. У Егора одночасно язык окостенел, а голова-то еще работает. Понял он, в каких шляпках иной раз подпольщики ходят, какими кружевами жандармов обмишуривают.
Постоял он сколько-то столб столбом. Потом очухался, в свою колею вошел:
- Значит, нас, большевиков, теперь на горе одиннадцать человек. Сказал так и тоже, как бы между прочим, слезу смахнул, а потом - другую. Третью-то он уже не стал утирать. Пускай катится... Не где-нибудь ведь разнюнился, а в штаб-квартире социалистической революции. И не при ком-нибудь, а при своем партийном товарище, вдвойне теперь дорогом и любимом.
В это время Владимир Ильич вошел:
- Доволен ли, недовольный человек?
- По семейной-то линии - да... А в остальном-то, Владимир Ильич, мало радости. Черные силы опять голову подымают. С чего же довольным-то быть...
Положил тут Владимир Ильич руки на плечи Егору, заглянул в его глаза, а потом твердым голосом сказал:
- И оставайтесь таким, недовольный, неуспокоенный человек!
На этом они и расстались. Расстались, да не разошлись. На этом и я бы свой сказ кончить мог, а он не кончается, в нашем дне сказывается и в завтрашний день перейти норовит.
Пускай нет теперь в живых Егора Гордеевича, но и в мертвых он тоже не значится. Такие не умирают, а множатся. Множатся и в Рязани, и в Казани, и в Орле, и в Киеве. В ткацком деле своим трудовым недовольством годы опережают и огневым доменным трудом миру светят. Живут теперь такие люди и в больших городах и в малых селах маяками светят. В слесарных мастерских и в академиях наук ленинский завет хранят. До Луны ракеты запускают, о Большой Медведице думают. Далеко со своей бригадой вперед уходят, а довольства нет. К отсталым переходят, за собой их тянут.
Нет для этих людей последней ступени лестницы ни ввысь, ни вглубь.
Довольные собой Яковы тоже живут. Живут не в ущерб многим. Малым огнем обогреваются, своему самовару радуются, для своей шубы планы перевыполняют. Честные это люди. Только они живут мимо этого сказа - сказа о великом счастье недовольства своим трудом, о ленинском наказе: жить неуставаемо для людей.
Вот и все. Теперь историки-риторики, закостенелые цитатники, охрящевелые догматики, могут судить и рядить, жил ли на свете Егор, встречался ли он с Владимиром Ильичем Лениным... А если встречался, то в каком году, дне и месяце... Пусть разбирают. А для меня это не суть, а бескрылость воображения.
Для меня жил и живет Егорий Гордеевич тысячами тысяч людей, которые и по сей день встречаются и беседуют с Владимиром Ильичем о трудах и делах, о грядущих годах, о высокой дружбе и о большой любви...

1 2 3 4 5 6