» Наверное, командира впервые за шестнадцать лет его офицерской службы оскорбляли не для «профилактики», а просто так, для разминки. Но стерпел командир, ничем себя не выдал. Олег все видел, все замечал: вахтенный обязан все видеть и все замечать!.. Потом прибыл сам командующий эскадрой, но команда, выстроенная на шкафуте, продолжала стоять четырьмя шеренгами. Еще полчаса ожидания — и начальник штаба флота. Затем катер командующего флотом отвалил от Графской пристани. На «Куйбышеве» сыграли «захождение», потом на «Ворошилове»… Палуба родного корабля казалась раскаленной сковородкой, к концу вахты семь потов сошло, в глазах от золота адмиральских погон и шитья фуражек так, будто на солнце смотрел, все рябило. Зато (Олег утешал себя, кто ж еще утешит!), зато хорошая школа, теперь пусть весь Главный штаб ВМС прибывает — вахтенный офицер лейтенант Олег Манцев достойно встретит!
Открылся люк КДП, на формарс ловко спрыгнул капитан-лейтенант Валерьянов, уступил Манцеву законное место его по всем тревогам и готовностям. Ни слова не сказал, ограничился кивком в сторону осиротевшего КДП 6-й батареи, да и что тут говорить, и так все ясно: отныне мотаться Манцеву от правого борта к левому, а до зачетных стрельб далеко еще, что— нибудь придумается или образуется.
Только что заступила первая боевая смена. Матросы выспались, сладко позевывали, переговаривались, умолкали в надежде, что управляющий огнем вступит в разговор и какой— нибудь военно— морской небылицей развеет остатки сна.
Но Олег молчал, притворяясь дремлющим. За немногие месяцы службы он обжил и полюбил свой командный пост и его оборудование, из-за простоватости не попавшее в училищные учебники. Стереотруба управляющего огнем и дальномер пронизывали вращающуюся башенку, щупальце визира центральной наводки высовывалось наружу, дуло изо всех щелей; ни печки, ни грелки — чтоб не запотевала оптика. Если ногами упереться в лобовую стенку КДП, тело расположить на ящике с дальномерными принадлежностями, а голову прислонить к спинке вращающегося креслица, то можно сразу и спать, и бодрствовать, и дремать, потому что матросы толкнут, предупредят, если на формарсе появится начальство или в оптике возникнет что— либо важное и любопытное.
Вроде бы дремлющий Манцев поднял палец, покрутил им — и матросы поняли, развернули КДП так, чтоб ветер не продувал его насквозь, Олег лежал, думал. Наверное, впервые за восемь месяцев думалось ему так грубо и правдиво. Ну зачем ему понадобилась эта шинель из адмиральского драпа? Зачем еще в Ленинграде купил он фуражку с «нахимовским» козырьком? Зачем тратил теткины деньги, заказывая на Лиговке бостоновые брюки и тужурку?
Как ни оправдывайся, как ни хули предписанное уставом обмундирование, каким любителем морского шика ни прикидывайся, объяснение — со скрипом, себя превозмогая, — одно: страх. Мелкий, гнусный страх. Страх перед тем, что друзья, знакомые и начальство, если их не ослепить бостоновой тужуркой и драповой шинелью, могут прозреть, всмотреться в Олега Манцева и увидеть, какой это гадкий, глупый, болтливый человечишко!
И женщина та — зачем она ему? Какого черта поскакал он к ней? Мерзкая какая— то баба, некрасивая, рыжая, что-то лживое в ней, и каким противным голосом тянула «странно… очень странно»!.. И если уж быть честным перед собою, то потащило его к этой рыжей бабенке то, что была она женой не кого— нибудь там, а подполковника. Да, именно поэтому. Чтоб потом в разговоре с друзьями ввернуть эдак небрежненько сообщение о том, где провел ночь, сопроводив сообщение вольным толкованием той главы боевого устава, в которой трактуются взаимоотношения береговой обороны и флота.
Приступ самобичевания кончился тем, что Олег оттолкнулся от стенки КДП, выпрямился, застегнул шлемофон, уселся в кресле: началась отработка связи батареи и центрального артиллерийского поста. Потом объявили готовность No 2, можно было постоять на формарсе. КПД пошло влево, люк открылся, Манцев увидел, что на формарсе Болдырев, высокомерный, недоступный, всегда его чем— то пугавший и привлекавший. Болдырев имеет боевые ордена и медали, окончил уже спецкурсы, вскоре повысится в звании. Командный пункт зенитного дивизиона — чуть выше формарса, и Болдырев часто спускался сюда, слушал непроницаемо безбожный треп Олега Манцева, изредка вставляя меткое и полупрезрительное словцо, и Манцев не обижался, потому что верил: настанет время — и он. капитан-лейтенант Манцев, так же недоступно и снисходительно будет посматривать на резвящихся глупышей и неумех в лейтенантском чине.
Видеть сейчас Болдырева не хотелось. И все же Олег спрыгнул, подошел. Закурил. Эскадра перестраивалась в походный ордер по сигналу на «Куйбышеве», уже начавшем поворот. Тяжеловесно и величаво линкор миновал точку поворота и продолжал идти прежним курсом, со скоростью, которая делала эскадру громоздким и ленивым скопищем кораблей. 16 узлов — максимум того. что могли дать машины линейного корабля, сорокалетие которого будет отмечаться в этом году. А крейсера, освобожденные от пут, дали ход вдвое больше линкоровского и пошли на вест. Вдруг Болдырев сказал:
— Ты не расстраивайся и не кисни… Его, — он имел в виду, конечно, командира 6-й батареи, — его давно хотели списать с корабля. Артиллерист он серенький. И на ходовом мостике всего пугался.
Шла служба, кровью циркулировавшая по всем боевым постам линкора, и дыхание громадного корабля слышалось в шлемофоне Олега Манцева, потому что один из микрофонов ходового мостика вклинен был в связь командира 5-й батареи. Открыв люк КДП, он мог видеть край флагманского мостика, золото погон и фуражек; с откровенной усмешкой наблюдал он за офицерами штаба, которые по одному уходили за флагманскую рубку, чтоб торопливо и скрытно выкурить папиросу, мало чем повадками своими отличаясь от матросов первого года службы. Олег давно уже понял, что на флагманском мостике всегда полно бездельников. Вот этот капитан 1 ранга вышел в море и находится рядом с командующим потому, что не знает, в какой день и час похода командующему потребуется справка о готовности радиолокационных средств дальнего обнаружения. Этот вот капитан 2 ранга на берегу всегда в поле зрения командующего — и уже поэтому не может не быть здесь. К бездельникам надо причислить и тех, кто просто хотел «проветриться» и получить за «проветривание» справку от вахтенного офицера линкора, что давало право на надбавку к окладу.
Но раз уж попал на флагманский мостик — не бездействуй, и бездельники не бездействовали. Никто из них, даже командующий флотом, не имел права вмешиваться в действия командира линкора. И тем не менее вмешивались, что-то уточняли, задавали наивные вопросы. Отвечал обычно Милютин — терпеливо, с едкой внимательностью. «Образованность свою показывают!» — проговорил он как— то одними губами.
Застарелая неприязнь хозяев к гостям, вздумавшим поучать хозяев… Командир линкора с мостика не сходил, обедал и ужинал здесь же, а не в походной каюте, в двух шагах от боевой рубки. Каждые полчаса вестовой подавал ему стакан крепчайшего чая, и командир опустошал стакан несколькими глотками. К микрофону он подходил только тогда, когда раздавался голос одного из командующих.
Олег Манцев, заступивший на ходовую вахту в 16.00, понял вскоре, что немилосердная лейтенантская судьба вновь бросила его в пекло событий.
Корабли «красных» (бригада крейсеров) и «синих» (оба линкора и эсминцы), вели на контркурсах условный бой, условными залпами — все было условным, кроме таблиц, по которым в конце боя определялось, кто кого потопил. И названия кораблей тоже были условными. Под линкором «синих» подразумевался один из иностранных линкоров, эсминцы изображали крейсера. На флагманском мостике позевывали, шушукаться но позволяла обстановка, водить же по горизонту биноклем надоело: ничего военно— морского поблизости нет, «красные» же находились вне видимости. Но надо было что-то сделать такое, чтоб проявить себя, чтоб показать командующим, что и они, офицеры обоих штабов, сражаются. И тут кто-то обратил внимание на то, что видели все: на линкоре в направлении условного противника были развернуты не четыре башни главного калибра, а три, всего три. Девять двенадцатидюймовых орудий поднимались на задаваемый приборами угол возвышения, выпускали условный залп, опускались на угол заряжания, вновь поднимались… Девять стволов, три башни, а не четыре!
Вот тогда— то флагманский мостик безмерно озабоченно спросил хриплым голосом динамика, стоявшего в ногах командира:
— Старпом! Почему у вас не стреляет четвертая башня?
Командир глянул на Милютина, понял, что тот разъярен и ответит сейчас разъяренно. Опередив старпома, он схватил свисавший на шнуре микрофон и тоном учителя, которому надоели расспросы тупиц, отчетливо сказал:
— Пора бы знать наконец, что на линкоре, за которого мы играем, три башни, а не четыре!..
Щелчок выключаемого микрофона прозвучал пощечиной, врезанной неожиданно, с размаху… И тишина… Флагманский мостик оглох и ослеп на несколько часов, онемев к тому же.
А Манцев опрометью бросился в штурманскую рубку, будто хотел уточнить место корабля, смылся с ходового мостика, чтоб не попасть под горячую руку старпома.
Сдав вахту, он поднялся на формарс, чуя скорое наступление расплаты. Оскорбленные штабы в долгу не останутся, какую— нибудь пакость линкору да подсунут, как это бывало не раз, и штабы будут возмущены, если их кто— нибудь упрекнет в пакости. Все делается просто. Командующий флотом обязан проверить боевую готовность корабля, на котором держит свой флаг, несколько вариантов такой проверки разработаны, и штабы подбросят командующему самый трудный вариант.
На формарсе Олег увидел, как суетится на своем КП Болдырев, на всякий случай готовит дивизион к стрельбе по внезапно появившейся цели. И сам позвонил Валерьянову, потребовал отчеты о дважды проваленной дивизионом артстрельбе No 13.
Фосфоресцирующие стрелки часов показывали 03.41, Какие— то непонятные команды раздавались в боевой рубке, голоса в шлемофоне дробились и наслаивались. Олег Манцев, окончательно проснувшись, извлек из— под стереотрубы ноги, обосновался в кресле и приказал осмотреть горизонт. Непроглядная синь в оптике стереотрубы, и все же глаза поймали клочок белизны. Потом белизну опознали и дальномерщики. Это был, несомненно, щит, буксир где— то рядом. Командир 5-й батареи понял, что в ближайшие полчаса ему прикажут выполнять артстрельбу, скорее всего, самую трудную, АС No 13. По плану она намечалась на октябрь, но планы то составляют штабы, И Степа Векшин, заступавший в 04.00 на вахту и уже поднявшийся на ходовой мостик, позвонил, предупредил: АС No 13. Олег представил себе, как офицеры штаба подводили командующего флотом к решению назначить линкору эту стрельбу. О, ни словечка о самом линкоре, ни в коем случае. Штабники сетовали на то, что эсминцы не успели пополнить запасы питьевой воды, штабники уже заказали авиацию для зенитных стрельб крейсеров, штабники способом от противного доказывали командующему, что только линкор, и никто более, должен сейчас использовать щит, штабники предоставляли командующему самому отдать единственно верное в данный момент приказание…
Взвыли ревуны где— то и осеклись. И по броняшке КДП забарабанили кулаками, КДП развернулся, открылся люк — и в КДП забрался Валерьянов. Поздоровавшись с матросами, пристроившись на корточках рядом с Манцевым, он совершенно глупо спросил, готов ли командир 5-й батареи к выполнению АС No13, и Олег, чуть помедлив, ответил столь же глупо — да, готов, осталось только штаны снять.
Такой ответ Валерьянова не обидел. Многие на линкоре не принимали его всерьез, слишком уж был он образованным, по— пустому, как считали многие, образованным: сочинял стихи, знал португальский язык, писал и публиковал статьи по теории вероятности. Но стрелял он, ко всеобщему удивлению, превосходно. И все же Милютин с легким сердцем решил расстаться с образованным офицером: все знали, что осенью Валерьянов уходит учиться в академию.
Ответ не обидел Валерьянова еще и потому, что к АС No 13 дивизион не готовился, управляющий огнем проинструктирован не был.
Стрельба к тому же сложная, с двумя поворотами цели, и, главное, Манцев не может не знать о том, что, предшественники его эту стрельбу не выполнили (за что и были в конечном счете списаны с корабля) и знание это плохо повлияет на Манцева.
— Я на вас надеюсь, Манцев, — сказал он просто и устроился поудобнее. Достал бланки, карандаш. Он становился группою записи, он обязан был все команды управляющего огнем — слово в слово — записать и скрепить своей подписью, бланк с записью подписывался еще и командиром немедленно после окончания стрельбы.
Корабль маневрировал, выходя в исходную точку стрельбы. В шлемофоне Олег слышал, как командир управления Женя Петухов поругивает старшину группы за какую— то недополученную у боцмана ветошь. До щита — в стереотрубе — рукой подать. Голова работала быстро и чисто.
Оба отчета о проваленной АС No 13 Олег успел прочитать и сделал важные для себя выводы. Ошибки наблюдений и измерений просуммировались у обоих управляющих огнем в одну сторону, последний залп на их стрельбах отклонился от щита на недопустимо большую величину. Им просто не повезло. А отстреляться можно. Семнадцать залпов отводится на эту стрельбу, ни залпа больше, ни залпа меньше. И если затянуть — искусственно, конечно, — пристрелку, то злокозненного семнадцатого залпа, вбирающего в себя все человеческие и приборные ошибки, как бы не будет. В боевых условиях это, несомненно, преступление, бой ведь не кончается на определенном залпе, бой — до победы… — Корабль на боевом курсе! — рявкнул динамик. — Боевая тревога!… — сказал Олег. — Правый борт сорок!.. По щиту!.. Снаряд учебный!.. Заряд боевой!..
Визирная линия стереотрубы держалась на передней кромке щита. Туман наползал на него, буксир вообще не виден, и видимость не семьдесят кабельтовых, как сообщил штурман, а много меньше, поворот цели даже и не заметишь, и тогда не только семнадцатый залп, по и три предыдущих лягут неизвестно где… Так как, стрелять по— настоящему или выносить пристрелочный залп влево?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40