Я сказала, что о замужестве рано мне думать, надо сначала кончить институт.
— Молодец, Лизка!
От меня словно тяжесть отвалилась, пудов десять. Мы ещё немного поговорили и уснули успокоенные.
Утром вскочили рано и, отказавшись от завтрака, отправились в гостиницу, чтобы застать Турышева. У него мы хотели узнать и про Мальшета.
Всё оказалось проще — они занимали общий номер и бурно нам обрадовались. Иван Владимирович и Мальшет как раз собирались идти завтракать и позвали нас с собой. Зашли в какой-то ресторанчик, пустынный в эту пору.
Мы выложили несложные свои новости и о Глебе рассказали.
— Как это ему, бедняге, некстати, — сочувственно заметил Мальшет. — Здесь его отец и сестра, прибыли на совещание. Львов занял лучший номер в гостинице, сына не принял... Вернее, назначил ему прийти через три дня в десять двадцать вечера. Каково? Нежные родительские чувства. Дочь он, впрочем, любит — по-своему, насколько он способен любить. Мирра удовлетворяет его родительское тщеславие: красива, умна, блестящая пианистка, знает отлично четыре языка, в двадцать шесть лет — научный работник. У неё большое будущее.
— Иван Владимирович, а вы... вы уже встречались с Львовым? — спросила сестра.
Турышев усмехнулся и рассказал о встрече.
Он шёл сквером, когда навстречу ему попался Львов. Несмотря на двадцать с лишним лет, в течение которых они ни разу не встречались, оба сразу узнали друг друга. Львов поднял обе руки для приветствия и ещё за десять шагов начал кричать: «О, друг мой Иван, какая радостная встреча!» — и как ни в чём не бывало прошествовал дальше, не подвергая нервы Турышева слишком большому испытанию.
Мы невольно рассмеялись: ну и фрукт! И стали подниматься.
— По глазам вижу, что хочется попасть на совещание, — сказал Мальшет. — Проведём их, Иван Владимирович?
— Проведём! — пробасил Турышев.
До театра, где проходило совещание, было рукой подать, и мы отправились пешком.
Несмотря на ранний час, было уже очень жарко, плавился асфальт, так что на нём отпечатывались следы каблуков. От земли до желтеющего неба стояла мгла. Над городом дул обжигающий ветер Азии — суховей.
Совсем рядом была морская ширь, дельта разлившейся Волги; речки, каналы, протоки пересекали улицы. Но в Астрахани царило другое море, безбрежнее и могущественнее Каспия, — зловещая пустыня с застывшими волнами холмов, с горько-солёной на вкус горячей водой бесчисленных озёр. Те же раскалённые, мстительно надвигающиеся пески, что поглотили наш родной посёлок Бурунный, полузасыпали башню заброшенного маяка. — Когда дует суховей, я чувствую себя униженным, — мрачно сказал Мальшет. — Я ненавижу пески, как своего личного врага. Не могу этого видеть — Каспий отступает, а пески наступают. Надо бороться, надо бороться!

Глава седьмая
СМОТРЯЩИЕ ВПЕРЁД
Мы пришли рано и заняли хорошие места в шестом ряду. Это уже было четвёртое пленарное заседание. «Основные доклады прошли, будут содоклады и выступления», — услышал я позади чей-то голос, тут же затонувший в шуме, кашле, приглушённом смехе, хлопанье откидных стульев. «Ага, — подумал я, — значит, выступления Мальшета и Турышева — это не основное».
Скоро я увидел Львова. Он прошёл в президиум, как на своё привычное место, действительно похожий на дореволюционного барина, какими я их привык видеть в кино. Поражала его необычайная самоуверенность. Холёное красивое лицо отличалось выразительностью, как у артиста. А Глеб таки очень похож на отца, только не располнел ещё и выражение глаз и рта совсем другое. Было в старшем Львове и что-то комическое. Сидя на виду — первый от кафедры, — он своей мимикой мог просто уничтожить выступавшего. И он этим щедро пользовался. У него была превосходная дикция, и каждая его реплика, сказанная вполголоса, отчётливо разносилась на весь зал. За исключением нескольких маститых, которых затрагивать Львов не находил нужным, он, собственно, прошёлся по каждому выступлению. Но заметно перешёл границы, когда выступали Мальшет и Турышев.
Я невольно засмотрелся на него. Скажет, например: «Не ясно, ох, не ясно!» — и такую скорчит скорбную рожу, что в зрительном зале пройдёт смешок. Или: «Смело, смело!» — и покачает головой, поражённый несуразностью высказанного. И всякий понимает, что он хотел сказать «не научно».
Доклад Ивана Владимировича действительно был смел, даже я это понял. Перед этим выступил ряд учёных с «академической сухостью» отчитавшихся в своих научных работах о Каспии. Никто из них ничего не требовал, просто давал в конце коротенькое резюме.
Зато товарищи, выступавшие от различных организаций и ведомств, требовали. Требовали с надеждой и возмущением. И будь то нефтяники или ловцы, гидростроители или моряки — требования их сводились к одному: дать долгосрочный прогноз уровней Каспия. Как и наших ловцов из посёлка Бурунного, их волновало — будет ли море и дальше опускаться или можно надеяться на повышение. Но ни один из научных работников, видимо, не брался ответить на этот вопрос.
Мне почему-то запомнилось горячее выступление молодого, но совершенно седого товарища в форме морского флота, не помню его имени.
— По постановлению правительства, — начал он сурово, — мы провели и закончили ряд проектных работ по реконструкции и строительству портов и подходных каналов на Каспий. Однако мы оказались в затруднительном положении, так как отсутствие ясного прогноза уровней делает все проекты условными. В Госплане отказались их утвердить. Как строить, если неизвестно, окажутся ли сооружения на суше или будут затоплены? Мы убедительно просим Институт океанологии Академии наук СССР разрешить проблему прогноза уровней в наикратчайший срок.
После этого седого инженера — или кто он там был — выступил Иван Владимирович.
Мы с Лизой напряжённо следили, как он, выпрямившись, с ледяным выражением лица, что у него служило признаком скрытого волнения, поднялся на сцену и прошёл к кафедре. На нём был новый в полоску синий костюм, который мы ещё не видели. Серебряные волосы, гладко зачёсанные назад, оттеняли точёное бронзовое, почти без морщин, лицо.
Львов с безмятежным доброжелательством «похлопал старичку». Но в зале, разрастаясь, как весенний ливень, пронёсся гул рукоплесканий. Турышев сдержанно поклонился.
Прежде всего с пунктуальной своей точностью он внёс поправку. Доклад его носит название «Метод долгосрочного прогноза уровней Каспия», а не «Особенности климата Каспийского моря», как неизвестно почему указано в проспекте совещания.
И он спокойно начал свой наделавший шуму доклад.,
Вот что я тогда понял из его доклада.
Причины колебания уровня Каспийского моря учёные определяют по-разному. Одни исследователи относят это за счёт влияния климата. Наступает длительное похолодание, испарение уменьшается, уровень Каспия повышается. Похолодание сменяется столь же длительным потеплением, испарение увеличивается, уровень падает. Другие считают основной причиной движение земной коры — скрытые процессы, протекающие глубоко внутри земли. Третьи видят причину в деятельности человека — понастроили на Волге и других реках плотин, вот уровень и падает. Колебания уровня в доисторические времена они объясняют так: тогда, мол, действовали другие причины.
Положение с прогнозом уровня Каспия, как я понял, было просто «аховое». Прогнозы давались всего на пять — десять лет, от силы — на пятнадцать. Они никого не удовлетворяли, даже их составителей.
И вот Иван Владимирович выступил с сверхдолгосрочным прогнозом — на сто — двести лет! Это было как взрыв мины.
Начал он издалека:
— Вопрос о сверхдолгосрочных прогнозах колебания уровня Каспия при всём его значении составляет лишь часть ещё более значительного вопроса — прогноза современного векового колебания климата нашей планеты.
Проблема климатического прогноза в науке пока не решена. Поэтому наука обязана создать правильную теорию колебаний климата, а на её основе научно обоснованную методику климатического сверхдолгосрочного прогноза.
Где же та путеводная нить, следуя которой можно будет вывести на простор эту научно-практическую проблему?
Иван Владимирович указывал эту путеводную нить: солнечная деятельность.
Увеличение солнечной деятельности сопровождается большим или меньшим усилением ультрафиолетового и рентгеновского излучения солнца, а также усилением излучения солнцем радиоволн, прежде всего в диапазоне до одного метра. Кроме волновой радиации, возбуждённое или активное солнце выбрасывает в больших количествах пучки электрически заряженных элементарных частиц. Изменение радиации солнца оказывает могущественное влияние на Землю и другие планеты и кометы Солнечной системы.
— Ещё в 1937 году я показал, что причиной, обусловившей недавнее потепление Арктики и современное изменение климата нашей планеты, является происходящее теперь вековое изменение солнечной активности. Это было в дальнейшем полностью подтверждено многочисленными исследованиями советских и зарубежных учёных. (Львов пожимает плечами и потупляет глаза). По этой причине, а также в связи с тем, что колебания климата Арктики взаимосвязаны с колебаниями уровня Каспийского моря, уровень Каспия является функцией режима солнечной активности.
Дальше, к моему великому сожалению, Иван Владимирович переходит на тот самый «тарабарский» язык, который нельзя понять.
Мальшет, оставивший нас в самом начале доклада, появляется на сцене, румяный, оживлённый, с целой кипой карт, таблиц, графиков и помогает Турышеву демонстрировать их восхищённому залу. Коэффициенты корреляции, батиграфическая кривая, вертикальные перемещения футштоков... (Лиза прерывисто вздыхает и тихонько сморкается). Была там и тройная карта — изменения конфигурации Каспия в связи с понижением уровня. Я видел её не раз в комнате Турышева. Но что поразило меня больше всего (да и не только меня!) — это график колебаний числа солнечных пятен (одна кривая), стока Волги (вторая кривая), уровня Каспия и улова рыбы (третья и четвёртая кривые) — четыре линии, повторяющие одна другую. Прямая зависимость!
Иван Владимирович оживился, лицо его потеплело — лёд растаял. А Львова он просто не замечал.
В общем, я кое-что всё-таки понял. Проблема изменения уровня Каспийского моря тесно связана с изменением климата всего Северного полушария. А колебание климата обусловливается колебанием солнечной активности. Во второй половине XVII века солнечная активность была очень низкой, а уровень Каспия, наоборот, высоким. В XVI веке солнечная активность была высока, а уровень Каспийского моря — низок. В XV и XIV веках солнечная активность стала ниже, чем в XIII веке, и соответственно положение уровня моря повысилось.
Низкое стояние Каспия в 1930—1960 годах приходится на современную нам фазу высокой солнечной активности. Ей предшествовала эпоха, в общем, средняя по высоте солнечной активности, и вековые положения уровня Каспия были в 1870—1920 годах средними. Солнечная активность наивысшего уровня достигла к 1790 году, как раз в это время имело место резкое падение уровня Каспия.
Таким образом, получалось, что сверхдолгосрочный прогноз уровня Каспия упирался в прогнозы солнечной деятельности — вот куда приводила путеводная нить. А достижения советской гелиофизики, накопленный ею фактический материал были огромны. И выводы из этих накопленных фактов и наблюдений гласили: на ближайшие сто — двести лет (возможно, на пятьсот!) солнечная активность будет возрастать. Следовательно, уровень Каспия будет падать. (В зале поднимается шумок.)
— Смело! — усмехается Львов и с глубоким соболезнованием смотрит на Турышева. Он так соболезновал, что я невольно подумал: ещё один шумок в зале, и Львов пошлёт за каретой «скорой помощи» для своего коллеги.
Иван Владимирович развивает своё утверждение. Он категорически настаивает на том, что в ближайшие сто — двести лет уровень Каспия будет снижаться. (Львов поникает головой: ему «стыдно» за своего коллегу.)
— Исследование старинных карт позволяет установить, что за истёкшие две тысячи лет среднее положение уровня Каспия было вообще ниже современного, следовательно, Каспийскому морю более свойственны низкие стояния, нежели высокие, — добавляет Иван Владимирович. — Необходима самая срочная разработка широких научно обоснованных мероприятий для поддержания уровня Каспия на отметке, наиболее благоприятной для народного хозяйства...
В заключение своего доклада Турышев вынес публичную благодарность научно-исследовательским институтам, любезно представившим ему свои материалы и лаборатории, и под дружные аплодисменты сошёл в зал.
Мы с Лизой посадили его между нами. Он немножко «захекался», то есть тяжело дышал.
Следующий доклад был Мальшета. Неудобное предоставили ему время — все устали и хотели есть. До обеденного перерыва оставался час. Но не таков был Мальшет, чтобы не захватить хотя бы и уставшую аудиторию.
Когда-то, увидев его впервые, обратил я внимание на то, как уверенно шагал он по земле. Вот именно так, уверенно, подошёл он к кафедре, уверенно и страстно начал речь. И тут мне бросилась в глаза разница между уверенностью Мальшета и Львова. Уверенность Филиппа была силой внутреннего убеждения, у Львова — ощущением прочности своего положения.
Странное в этот момент возникло у меня ощущение. Почему-то показалось, что всё это уже было. Был этот переполненный людьми затемнённый зал, пронизанный полосами дневного света, падающего из раскрытых в коридор дверей, монотонное жужжание вентиляторов, была именно эта обитая сукном сцена с неподвижными членами президиума на фоне огромных голубых карт Каспия. Был Филипп Мальшет, уверенно бросавший в зал выношенные им идеи сердца. Был тяжело дышащий Иван Владимирович рядом на стуле. Было, наконец, неизвестно откуда возникшее чувство, что сегодня непременно ещё что-то произойдёт. Тягостное ожидание неприятности.
Не знаю, могло ли то быть предчувствием скандала, разразившегося в этот самый вечер, — я таки имел к нему причастность!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29